Исай Лемберик - Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика) Страница 2

Самолет пролетел низко-низко над лесом, и через минуту шум мотора умолк.

— Приземлился! — определил моторист. — Скорей всего на той полянке, по которой давеча шли. Больше здесь негде. Хорошо, что луна, а то нипочем не сесть…

Прошло минут двадцать, и мы увидели: трое из боевого охранения ведут к полковнику Некрасову хромающего человека в комбинезоне и летном шлеме.

Человек в комбинезоне негромко сказал:

— Мне поручено помочь вам выйти на соединение с войсками. Вот мои документы. А вот карта с обстановкой.

Полковник прилег, накрылся с головой плащ-палаткой и зажег электрический фонарик. Тонкий луч света пробивался наружу, и «ночной гость» наступил на неплотно прилегавшую к траве кромку палатки.

Но вот наш командир выключил фонарь и встал.

— Спасибо, капитан, — сказал он человеку в комбинезоне. — Я знал, что нас не оставят… И бойцам все время говорил.

— Наши парашютисты сегодня по радио о вас сообщили, вот и послали меня, объяснил незнакомец. Луна закатилась за облако, и стало совсем темно.

— Проводите капитана, — приказал полковник бойцам из охранения и мне.

Мы пошли напрямик, через кусты. Капитан, прихрамывая, шел впереди; он раздвигал ветви и уверенно отыскивал путь.

До полянки добрались довольно быстро, на опушке он распрощался с нами:

— Счастливо дойти!

— А вам — долететь!

Капитан уселся на заднее сиденье, пилот запустил мотор, машина легко покатилась по лужайке и взмыла в темное небо.

Когда мы вернулись, отряд уже был построен в маршевую колонну.

Полковник Некрасов повел нас по таким дорогам, на которых не было вражеских войск, и через три дня отряд перешел линию фронта. Это было неподалеку от Гомеля.

Наш командир сразу же получил назначение; были распределены по разным подразделениям и мы; меня направили в редакцию дивизионной газеты.

Фамилия человека, который помог нам выйти из вражеского кольца, была Старчак. Это я узнал от полковника Некрасова, когда он зашел проститься с нами.

— Старчак, капитан Старчак, офицер связи, — сказал полковник и засмеялся, довольный.

… Все это я вспомнил, глядя на старую алюминиевую зажигалку, и еще раз пожалел, что не разыскал родных Старчака, не рассказал им все, что знал об этом человеке.

Я решил сделать это во что бы то ни стало.

До войны Старчак служил в Минске, и поэтому прежде всего я написал туда. Из горисполкома пришел ответ, что никого из родственников капитана найти не удалось.

Сказать по совести, на положительный ответ и не было особой надежды: война разметала семьи офицеров, и жена Старчака, если только ей удалось уехать вовремя, могла оказаться где-нибудь на Урале или, скажем, в Поволжье. Дело осложнялось и тем, что я не знал ее имени.

Нет, надо было, как мне и советовали в Музее Советской Армии, искать в военных архивах личное дело самого капитана. Только бы найти эту папку!

Но в архивных учреждениям личного дела Старчака не оказалось. Никаких сведений о капитане не было и в Управлении кадров Военно-воздушных сил, и в отделе кадров Воздушно-десантных войск, и в Московском городском и областном военкоматах.

Прошло три месяца, но я знал о Старчаке ничуть не больше, чем когда начинал поиски. Правда, перечитывая комплекты газет первого года войны, я нашел немало очерков и статей, посвященных Старчаку и его товарищам. Но нигде, к сожалению, не говорилось, где же родился командир отряда парашютистов. Как я досадовал, что в свое время, беседуя со Старчаком, не записал этого.

Долго было бы рассказывать о ходе поисков. Пришлось обратиться и в Музей авиации, и в Центральный аэроклуб, где, казалось, должны были найтись товарищи Старчака по парашютному спорту, и в газету «Советская авиация», где в октябре сорок первого года была помещена статья писателя Николая Богданова о богатырском подвиге отряда Старчака, державшего оборону на Угре.

Я позвонил Богданову.

— Как же, как же! Помню, конечно. Погиб, говорите? Очень горько это слышать…

Богданов посоветовал обратиться к писателю Кожевникову, В августе или сентябре сорок первого года Кожевников беседовал в Юхнове со Старчаком, даже, кажется, летал вместе с ним в тыл.

В редакции журнала «Знамя» сказали, что Кожевников уехал в Китай и вернется не скоро.

Неудачным было обращение и в Центральный аэроклуб.

Может быть, безуспешные поиски продолжались и по сей день, если бы не добрый совет научной сотрудницы Музея Советской Армии Евгении Михайловны Кирпонос:

— А не обратиться ли вам в наградной отдел? У Старчака, как вы рассказываете, были ордена. На всех награжденных заведены карточки.

Все оказалось до обидного просто. Стоило ли терять недели и месяцы?

Я позвонил в наградной отдел Министерства обороны, и мне продиктовали то, что было написано на карточке:

«Старчак Иван Георгиевич. Родился в 1905 году. Уроженец Полтавской области, Кременчугский район, село Александрова. Украинец. В армии с 1920 года. Член партии с 1928 года. В 1946 году проходил службу в воинской части номер…»

— Постойте, постойте! — закричал я в трубку. — Повторите, пожалуйста, последнюю фразу.

Учетчица прочитала еще раз, медленно, почти по слогам:

«В 1946 году проходил службу в воинской части номер,»

— Адрес части указан? — вновь перебил я учетчицу.

— Указан. Московская область. Почтовый ящик номер…

— Большое спасибо!

— А награды списывать не будете? У него ордена Ленина, Красного Знамени…

— Это в другой раз.

Конечно, ошибка. Погибшие не возвращаются… Скорее всего это однофамилец.

Я послал телеграмму «молнию», но, не веря, что капитан жив, не указал его имени и отчества, написал просто: Старчаку.

В телеграмме было всего несколько слов: старый сослуживец Старчака просит позвонить по телефону.

Стоит ли говорить о том, с каким нетерпением ждал я ответа. Каждый телефонный звонок приводил меня в волнение.

Шел день за днем, но звонок так и не раздался. Я уехал в командировку в Заполярье; меня и радовала эта поездка, и огорчала: вдруг позвонят, а я в отъезде?

Через месяц я вернулся и нашел у себя на столе записку: «Просил позвонить полковник Старчак, Телефон такой-то…»

Тотчас же я набрал нужный номер и услышал негромкий, спокойный голос:

— Полковник Старчак слушает.

Довольно сбивчиво я объяснил полковнику, в чем дело, и спросил, когда и где могу с ним встретиться, если только он тот самый капитан Старчак, который…

— Наверно, тот самый… Приезжайте завтра в двенадцать часов.

Когда я ехал в электропоезде из Москвы до пригородной станции, где живет Старчак, меня всю дорогу не оставляла мысль: узнаю ли его? Ведь прошло почти два десятилетия… И самое главное: тот ли это человек?

В комендатуре военного городка пропуск выписали быстро, и, выйдя на крыльцо, дежурный показал дорогу:

— Вон, видите стадион? Дойдете до него, а там спросите.

Снег поскрипывал под ногами, красное солнце отражалось в синем зеркале катка, еще не исцарапанного сталью коньков.

Несколько ребятишек, закончив заливку катка, накручивали на барабан брезентовый рукав. Мужчина средних лет, в коричневом лыжном костюме стоял, опершись на палку, и показывал, как и что надо сделать, чтобы в рукаве не осталось воды.

Все были настолько увлечены, что я постеснялся спросить дорогу и пошел наугад.

Тропинка привела к светло-серому невысокому дому.

Дверь открыла женщина с густыми черными бровями.

— Мне Ивана Георгиевича, — сказал я.

— А разве вы не видели его на стадионе? Мимо ведь шли…

Вот, оказывается, и не узнал я Старчака. А может быть, это действительно не тот человек?

Ждать пришлось недолго. Через несколько минут в комнату вошел, грузно опираясь на палку, мужчина в лыжном костюме, которого я уже видел на стадионе. Он крепко пожал мне руку и, вглядевшись, сказал:

— А ведь я вас помню. Вы — корреспондент, который заставлял меня автобиографию писать.

— А вы — тот капитан, который так ее и не написал? — Нет, написал, только вы за ней не явились.

Во все глаза смотрел я на Старчака. Так пристально смотрел, что ему, пожалуй, было неловко.

— Почему вы так глядите? — спросил он наконец.

Я сказал Старчаку, что все в первом бомбардировочном полку считали его погибшим.

— В подобном случае, — улыбнулся Старчак, — один старый писатель сказал: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены…»

Он постарался тут же перевести разговор на другое.

Спрашивал, что я делал все эти годы, давно ли окончил армейскую службу, где учился, где работаю.

— По журналистскому правилу больше слушать других, чем рассказывать о себе, я отвечал как можно короче и в свою очередь начал расспросы: