Николай Григорьев - Двенадцать поленьев Страница 2

 И рассказала девчонка про своё горе.

 Сирота она — ни отца, ни матери. Живёт у дяди, деревенского лавочника. Человек он злой и скупой. Пасла она лавочниковых свиней, пряталась по оврагам, где не стреляют, да и не заметила, что отошла далеко от дому. А тут — дубрава. Свиньи, понятно, накинулись на жёлуди: это для них первое лакомство! Разбрелись по лесу.

 Кличет девчонка, кличет — не собрать стада. А беду накликала. Голос её привлёк белогвардейских солдат, и угнали они свиней к себе на кухню.

 Досказав до этого места, девчонка схватилась за голову — и в рёв:

 — Ой, лишенько, ой, ой, сживёт он меня со свету! Зачем спасали — легче бы сразу помереть...

 — Встань-ка, — велели мы девчонке. — Как тебя звать?

 — Оксаной.

 — Так вот, Оксана, покажи, где та дубрава.

 — Отсюда не видать. Во-он в той стороне!

 — А белогвардейцев, этих негодяев, много?

 Девчонка, вспоминая, побледнела, затряслась:

 — Ой, не спрашивайте! У них там бронепоезд, ещё страшнее, чем ваш. У них — гора железная!

 Но мы уже не слушали девчонку. Надо скорее обо всём доложить командиру.

 А с Оксаной как же? Заест её лавочник.

 — Пойдём с нами на бронепоезд.

 — Ни-и-и... Боюсь.

 Упёрлась — и ни в какую. А нам нельзя мешкать. Во весь дух пустились бежать к себе на станцию.

 И сразу — к командиру.

 Выслушал он нас и говорит:

 — Это важная новость. До сих пор у белых на этом участке бронепоездов не было. Теперь война пойдёт по-иному: броня на броню!

 Но верить ли словам девчонки? Мало ли что ей с испугу померещилось?

 И наш командир выслал разведку.

 Нет, не ошиблась Оксана. Против нашего «Красного воина» белогвардейцы выставили свой бронепоезд.

 Вот что рассказали разведчики.

 Вражеский бронепоезд и вправду грозный. Пушек побольше, чем на нашем, и пулемётов побольше.

 А главная его сила в броне.

 Один из разведчиков измерил броню.

 Ловко он это сделал! Подкрался к бронепоезду — да как швырнёт в него камнем. А сам — за дерево.

 С бронепоезда застрочил пулемёт. Но за дубом спокойно: пуля дубовый ствол не пробьёт.

 Пустил ещё камень.

 На этот раз в стальной стене открылась дверца — и с руганью высунулся офицер.

 На макушки деревьев грозится: как видно, решил, что это белки кидаются желудями.

 А разведчику только того и надо, чтобы дверца открылась. На ребре-то дверцы как раз и видна толщина брони!

 Так мы узнали, что броня толстая, толщиной с большой палец.

 А у нас — всего-то с мизинчик...

 Теперь каждый стал разглядывать свои пальцы. Сличаем большой палец с мизинцем.

 Даже завздыхали некоторые...

 Одна мысль у всех: пробьют ли наши пушки этакую белогвардейскую броню?

 Позвали на совет Старого Солдата (так мы прозвали Степана Дорофеевича — самого пожилого у нас на бронепоезде красноармейца).

 Подумал он и говорит:

 — Смекаю я вот что, ребята. В той стороне нет таких заводов, чтобы катали белогвардейцам броню. Значит, откуда она у них? От доброго дяди. А кто у беляков добрый дядя? Известно — империалист. А у империалистов всё в лапах: все заводы, все солдаты, целые страны и даже короли.

 Вот империалист и говорит, к примеру, английскому королю:

 «Послушай-ка, господин хороший, беляков в России бьют. А ведь это наши с тобой верные слуги. Надо выручать. Пошли-ка туда броню для бронепоезда. Твоя английская броня знаменитая. Её и пушки не пробьют!»

 Ну, король, понятно, ножкой шаркнет:

 «Слушаюсь! Дам броню. Только, — говорит, — мою просьбу уважьте».

 Империалист спрашивает:

 «А какая твоя просьба? Может, и уважу».

 «А моя, — отвечает, — королевская просьба вот какая. Название надо дать бронепоезду. И чтобы буквы были во всю броневую стену — от крыши до колёс. Чёрной краской пусть намалюют, да пострашнее!»

 Империалист:

 «А название придумал?»

 «Придумал, — отвечает король. — Название поставим вот какое: «Долой красную Москву!»

 Тут ребята замахали на Старого Солдата:

 — Полно, Дорофеич, сочинять-то! Ты же не был в разведке. И не можешь знать, какая там у них надпись на броне!

 Но разведчики подтвердили, что на броне у белогвардейцев и вправду чёрная надпись. И эти самые слова: «Долой красную Москву!»

 Тут все, сколько нас было, умолкли — будто онемели.

 И потом, не сговариваясь, как крикнем:

 — Никогда!

 А наводчик-артиллерист уже тише, но грозно закончил:

 — Не видать тебе красной Москвы, вражья сила. Никогда! Никогда!

 Нашего командира вызвали в штаб.

 Возвратился он оттуда задумчивый.

 — Неважная, — говорит, — новость, товарищи.

 Так мы узнали, что у белых на бронепоезде — знаменитый артиллерист. Ещё царь награждал его за меткую стрельбу.

 Человек богатый, из помещиков, и Советскую власть ненавидит.

 «Хочу, — говорит, — сам, своим глазом, прицеливаться в коммунистов и истреблять их. С первого снаряда расколочу большевистский бронепоезд, и это будет для меня лучшая награда».

 Опасный враг. Главное, бьёт без промаха.

 — В бой! — закричали бойцы. — Драться с ним!

 — А вот кричать ни к чему, — сказал командир. — Криком врага не возьмёшь. Народ вы, я знаю, отважный, каждый из вас готов жизнь положить за Советскую власть.

Но для победы этого мало. Надо ещё научиться метко стрелять.

 Стали между боями учиться. Пришлось, конечно, поменьше отдыхать.

 Артиллеристы практиковались у пушек. На скорость. На точность наводки.

 Пулемётчики брали прицел из пулемётов: дальше — ближе, влево — вправо.

 Машинист стал сажать на своё место кочегара, учил управлять паровозом.

 А я напилил из полена деревянных кубиков.

 Сказал себе: «Как будто это взрывчатка» — и стал составлять из кубиков разные заряды. Тоже для практики.

 Наверное, ни в одной школе не учатся так прилежно, как учились на бронепоезде. Каждый понял: одной храбростью врага не одолеешь.

 Бронепоезд на отдыхе, и ребята, прячась от солнца, сгрудились в холодке.

 А по полю знай похаживает наш Старый Солдат.

 Наклонится, отставив больную ногу, подберёт что-то с земли — и в сумку. Словно землянику собирает.

 — Будете, — говорит, — довольны.

 Да и опрокинул сумку.

 Со звоном высыпались оттуда осколки снарядов — грязные, колючие уродцы.

 — Разложите-ка, — говорит, — ребятки, костёр. Да пожарче!

 Разложили на дне канавы.

 Прогорел костёр — и зазолотилась большая куча углей.

 Дорофеич доволен.

 — Открываем, — говорит, — ребята, литейный завод!

 И сунул в жар железную лопату.

 А на лопате, как в ковшике, — осколки.

 И — удивительное дело! — уже нет грязных уродцев. Тают, тают... И засветились серебром.

 — Это алюминий, — пояснил Дорофеич. — В снарядах он, чтобы ловчее убивать людей. А мы его определим на пользу солдату. В ложках, ребята, нуждаетесь?

 Тут все заговорили разом, перебивая друг друга.

 Ещё бы не нуждаться! Деревянные ложки быстро сгрызаются: зубы-то у нас молодые!

 Кое-кто из ребят приладился дуть на угли. Угли ещё больше засияли, жару прибавилось.

 Дорофеич похвалил помощников.

 — Поспевает, поспевает, — шепчет он, глядя на светящуюся лужицу в ковшике. И вдруг выхватил лопату из огня.

 Лужицу алюминия он перелил на кирпич.

 А на кирпиче у Дорофеича выдолблена ямка — как раз по форме ложки.

 Этот кирпич он тут же накрыл другим кирпичом — с бугорком против ямки.

 Разнял Дорофеич кирпичи — и ложка готова.

 Так — раз за разом — одарил Старый Солдат бойцов новенькими ложками. Да не простыми — алюминиевыми!

 — Спасибо, Степан Дорофеич, за новенькие ложки!

 Поблагодарили мы Старого Солдата, и конечно, нам интересно узнать, откуда у человека такое мастерство.

 — Видать, и до революции литейщиком работал?

 Старик усмехнулся:

 — Всякое бывало...

 Дорофеич помолчал, набивая табаком самодельную трубку. Потом стал рассказывать.

 И услышали мы, как жил до революции русский рабочий.

 В мальчишестве бывал он много бит.

 Сперва отец бил — в дни получки, спьяна.

 Потом сапожник бил — ремеслу учил. Сбежал от сапожника.

 Нанялся в трактир — колоть дрова, выносить помои. Здесь трактирщик за разбитую тарелку порвал ему ухо.

 Подрос Стёпа. Поступил на железную дорогу, стрелочником.

 Занятная это должность. Мчится поезд — шум, грохот.