Сергей Аксу - Почему он не стрелял? Страница 2

На полу перед ним, где только что был его враг, валялась поцарапанная цветная фотография в небольшой пластмассовой рамке с остатками стекла. Андрей поднял ее. Вытряхнул осколки, смахнул рукавом пыль, На тронутой сыростью фотографии трое: мужчина в светлом костюме, молодая красивая женщина с миндалевидными глазами и пухленькая девчушка лет пяти с двумя белыми пышными бантами. Обнимает мохнатого Вини-Пуха. Веселые глазенки блестят как вишни. Что-то знакомое в открытом взгляде мужчины. Счастливая семья. Наверное, запечатлен какой-нибудь праздник или день рождения. Снимок явно не любительский: отлично поставленный свет, хорошая резкость. Похоже, фотография сделана в фотоателье. Тимохин, пристроив бережно рамку на каком-то торчащем из закопченной стены шурупе, еле передвигая ватные ноги, словно ревматик, выбрался на лестничную площадку. Тяжело опустился на корточки и привалился спиной к безжалостно искореженным чьей-то необузданной дикой силой прутьям перил.

Только сейчас он почувствовал, как громко сопит в возбуждении, как ритмично стучит сердце, как до боли стиснуты его челюсти. Смертельно хотелось курить. Курево, как назло, закончилось! Ну ничего, сейчас у ребят стрельнет.

– Андрюха! Ты чего раскис? Мертвяков нашел? – обрушился на него старший прапорщик Сидоренко, бросив внимательный взгляд на бледного съежившегося сослуживца.

– Да нет. Мотор забарахлил, Стефаныч, – отозвался глухо Тимохин, не поднимая глаз. – Дай курнуть. Совсем что-то херово на душе. Видно, пора домой. Загостились мы тут. Эх, уехать бы от этого кошмара, от городской суеты куда-нибудь подальше, в какую-нибудь глухую деревеньку. Чтобы нетронутый лес был, чистая речка, грибы, свежий воздух, молоко, банька.

– Эка, куда тебя понесло! Губа не дура! – присвистнул старший прапорщик, протягивая пачку сигарет и пристраиваясь рядом на ступеньках.

– Это тебе, Андрей, надо с моей сестренкой скорешиться. Она у меня этой идеей уж лет восемь бредит, – отозвался контрактник Володька Кныш. – Все уши прожужжала про деревню.

– Это на любителя. Мне, например, такая жизнь не нужна, – вступил в разговор сержант Елагин. – Ну, от силы неделю-другую я еще выдержу, а потом ведь с ума сойдешь от скуки, в город потянет. К цивилизации, к городскому ритму, шуму, газу, горячей воде. Печку замучаешься топить, одних дров до этой самой матери надо. Колоть, не переколоть.

– Это для романтиков. Я предпочитаю город, чем после дождя грязь деревенскую месить. А весной и осенью там вообще не проедешь, грязь непролазная, – добавил Кныш, поправляя чехол на оптическом прицеле «эсвэдэшки».

– Ладно – летом, а зимой что делать? На печи лежать, как Емеля? Со скуки помрешь! Тоска зеленая. Не представляю. Никуда не сходить, если только в гости к соседям, семечки полузгать, – сказал Ромка.

– Или в сельпо бабские сплетни послушать, – продолжил рядовой Чернышов.

– Нет, Танцор, ничего ты не понимаешь. Встаешь раненько утречком, тут тебе и парное молочко, и сметанка, и щи наваристые в чугунке в русской печи томятся, – пулеметчик Пашка Никонов мечтательно прикрыл глаза.

– Ага, встаешь в четыре утра до первых петухов, чтобы подоить корову, свиней накормить да скотину в стадо выгнать, – отозвался Елагин.

– Нет уж, увольте. Я лучше сладко покемарю в теплой постельке, а вечером с девчатами на дискотеке оттянусь, – вклинился Привалов.

– У вас, сопляков, развлекушечки одни на уме. А мы люди семейные. Да, в деревне летом хорошо, – поддержал разговор Стефаныч. – Дом у нас был в деревеньке, купили вместо дачи. По дешевке купили. Далековато, правда, от города. Два часа на машине добираться. Время было такое. Всех тогда в деревню потянуло. Аккуратный был домик, из двух комнат. Три печки: русская и две голландки. Крытый двор с сеновалом и свинарником. Большое поле напротив. Рядом с домом сад когда-то был, вымерз, несколько сухих коряжек осталось. Перед окнами две огромные раскидистые кудрявые березы. Видно, покойный хозяин был справный мужик. Дети разъехались, семьями обзавелись, в город подались, а дом отцовский продали. Он несколько лет пустым простаивал, пока я его не купил. Места там красивые, лесные, грибов до этой самой матери, речка рядышком холоднющая (родники кругом), огибает подковой участок. По утрам, когда еще висит сырой туман, можно увидеть пятнистых оленей, которые пробираются на участок по берегу речки. А выйдешь за деревню в поле, там зайцев видимо-невидимо. Самих «косых» не видно, только серые уши из травы торчат, словно антенны. На бугре церковь красивая, коммунистами наполовину разрушенная. Красотища. Рядом поселился сосед-москвич. Бывший военный, на пенсии. На лето сюда приезжает на родину своих предков. Интересный мужик, скажу. Вечерком сядем у нас на крылечке, курим, вечерней зорькой любуемся, он и начинает ворошить свои воспоминания. Бауманское училище окончил, а потом в армию подался. Помотался по Союзу предостаточно. Есть что вспомнить. Что любопытно, не поверите, трезвенник.

– Тоже в деревню хочу. Хотя бы на месячишко. Один запах скошенной травы чего стоит! – отозвался мечтательно Пашка.

– А я обожаю запах ванили, у меня мать такие пироги печет, закачаешься! Вам и не снились! – перебил Танцор.

– А я люблю летом на рынок ходить, когда огурцы, петрушку, укроп, помидоры уже продают. Запах зелени обалденный стоит, – вставил Привалов.

– Стефаныч, я что-то не понял. Ты что, продал фазенду-то? – вдруг задал вопрос Володька Кныш.

– Да, мужики, это была самая большая моя глупость в жизни. До сих пор не могу себе простить. Кусочек земли и домик всегда надо иметь, чтобы можно было побыть в тишине одному, нервы и мыслишки свои привести в порядок, снять с души груз, который на тебе веригой висит.

– Как же тебя угораздило-то?

– Шерше ля фам, братцы, как говорят французы!

– Что, и тут без баб не обошлось?

– А то? Когда купили дачу, я-то думал, будем приезжать на отдых. Балдеть на зеленой лужайке перед домом, под березами на одеяльце загорать, на рыбалку ходить с пацанами, в лес за ягодой и грибами. А получилось все иначе.

– Ну, заинтриговал. Что же произошло?

– За дело мертвой хваткой взялась моя любимая теща, Маргарита Петровна. Дама с той еще закваской, махровая коммунистка. Поставила бутылек деревенскому трактористу, тот распахал весь участок вдоль и поперек. А там соток, скажу я вам, до этой самой матери. И получился не отдых, а настоящая каторга. Гробились на фазенде, как при режиме Пол Пота, высунув языки. То сажай, то окучивай, то от колорадского жука опрыскивай… Осенью чуть пупок не надорвал, убирая урожай. Потом очередная головная боль: куда его девать. Пытался вякать, да где там. Против бабцов разве попрешь, теща на прием вообще не работает. Чуть что, сразу на дыбки. За больное сердце хватается, хоть кол на голове теши, никого не слушает. Так несколько лет и вкалывали на любимой даче до опупения, пока не приехала одна баба-беженка родом из этой деревни с мужем, удрали из Средней Азии. Пристала к моей жене как репей, продайте дом да продайте. Сопли, конечно, слезы ручьем. Три дня окучивала, плакалась в жилетку. Одним словом, доняла, вконец разжалобила. Продали дачу.

– Жалко деревню! Стефаныч, да послал бы тещу подальше!

– Молодой, глупый был. Сейчас бы послал! Впереди паровоза бы побежала!

– Как в анекдоте! – оживился краснощекий Привалов, сдвигая шапку на затылок. – Сын отца спрашивает: «Папа, почему это бабушка зигзагами по огороду бегает?» Отец отвечает: «Это, сынок, не бабушка, это сынок – теща! Подай-ка еще одну обойму!»

Тимохин сидел с отрешенным лицом, почти не слушая болтовню и смех товарищей. Перед ним все еще стояли широко открытые карие глаза «чеха».

«Почему он не стрелял? – не давала ему покоя назойливая мысль. – Почему? Может, затвор не успел передернуть? И как назло сегодня без «бронника». Хотя толку от него никакого».

– Андрей! Что-то ты мне сегодня не нравишься! – проговорил Стефаныч, покосившись на старшего лейтенанта. – Какой-то ты бледный, и взгляд у тебя потухший, как у обреченного, будто смертушка рядом ходит. У Николая Третьякова, как сейчас помню, вот точно такие же глаза были в день гибели. Молчишь все. Смотри у меня, накличешь беду!

– Ну, ты сказанул тоже! – хрипло бросил Тимохин, с трудом поднимаясь и поправляя разгрузку. – Загостились мы тут, братцы. Домой пора!