Виктор Бычков - Везунчик Страница 2

Больше не боялся оставить следы, не скрывался, не прислушивался к лесу, а пробирался напролом, отбросив в сторону всякую осторожность Антон Степанович Щербич, двадцатидвухлетний житель деревни Борки. Уже несколько раз корил себя за свое необдуманное решение, за преследование Лосева, за стрельбу. Как все было хорошо до этого дня, без сбоев, без шума. А около дома опростоволосился. Непростительная ошибка! Зарекся на будущее не поддаваться эмоциям, а думать и еще раз думать. Такая тактика не подводила его вот уже почти два месяца, как он пробирается из-под Бреста, где их пассажирский поезд разбомбили немецкие самолеты утром, двадцать второго июня.

Накануне, в субботу вечером двадцать первого июня он сел на этот поезд в Бобруйске, и поехал в гости к своей сестре, что была замужем за офицером – пограничником и жила в Бресте. До города не доехали, поезд стоял в чистом поле, где его остановили немецкие самолеты. Люди спали, когда первые бомбы разорвались вокруг состава, а потом начали взрываться вагоны. Антон лежал на верхней полке, откуда его сбросило взрывной волной. Паника парализовала людей: все метнулись из вагона, побросав вещи, выбегали в поле. Однако он не стал убегать, а трезво рассудил, что другой такой возможности не будет. Еще с вечера он приметил своих соседей, мужа и жену, что ехали на нижних полках. Они часто доставали свои чемоданы, набитые добром, ковырялись в них, вытаскивая то одно, то другое. Антон хорошо это видел сверху.

Схватив два чемодана, выскочил из вагона и побежал подальше от состава, в поле. Упал в борозду, где уже лежал солдат с вещевым мешком за спиной. Вжался в землю, наблюдал, как бегали, орали люди, стонали раненые, искали друг друга потерявшиеся родные. Паровоз уже валялся под насыпью, из него вылетал пар, который окутывал собой все окрест, смешиваясь с дымом горевших вагонов. Почему-то не чувствовал страха, был твердо уверен, что с ним ни чего плохого не произойдет. Понимал, что это война, что это горе, но считал, что это к нему не относится, будут страдать другие, но не он. А сейчас просто сожалел, что не посмотрел в других купе, наверняка там были оставлены хорошие вещи.

Самолеты улетели, и люди стали возвращаться к тому, что только что называлось пассажирским поездом.

Антон оставил чемоданы в борозде, и присоединился к солдату, который направился к составу. Появившийся откуда-то одиночный самолет прошелся пулеметной очередью и скрылся вслед улетевшим. Шедший на шаг впереди солдатик вдруг обмяк и рухнул на землю – пуля попала точно в голову, и снесла пол черепа. Антон остановился, как вкопанный, пораженный тем, что смерть прошла рядом с ним, дохнула на него, напомнив ему, что не надо спешить, а надо всегда все обдумать, а только потом делать. Именно осознание вот этой истины поразило парня, а не первая смерть человека у него на глазах. И еще сразу понял, что теперь ему не надо держаться толпы, скопления людей, по крайней мере, днем, а передвигаться одному. Так будет безопасней.

Он вернулся к чемоданам, вскрыл их и начал по хозяйски осматривать вещи. В одном была мужская и женская одежда: брюки, рубашки, платья, платки и косынки, нижнее белье. В кармане брюк нащупал пакетик с украшениями: бусы, сережки, запонки. В пиджаке во внутреннем кармане лежали деньги. В другом чемодане были продукты: сало, небольшой кусок колбасы, хлеб, бутылка какого-то вина. Перед Антоном встал вопрос: в чем все это нести? Чемоданы не подходили по определению, в первую очередь из-за неудобства – их нести – руки постоянно будут заняты. Его взор наткнулся на лежавшего рядом убитого солдата.

– Вот и выход, главное – не спешить, – рассудительно заметил сам себе Антон. – Не спеши, и все решишь.

Снял с солдатской спины вещевой мешок, посмотрел на труп, перевернул его, вырвал пуговицы на карманах гимнастерки, достал документы, долго всматривался в фотографию девушки, что лежала в книжке красноармейца. Расстегнул ремешок с часами на руке убитого – они показывали пять часов утра.

– Извини, друг, они тебе больше не нужны, – усмешка коснулась краешка губ парня.

Бросив документы прямо на грудь солдату, забрал вещмешок и направился к чемоданам. Там развязал его, вытряхнул содержимое на землю. Белье, мыло выбрасывать не стал, а затолкал обратно вместе с новыми солдатскими сапогами, портянками, полотенцем, здраво рассудив, что все это в военное время пригодится. С недоумением посмотрел в сторону убитого солдатика – тот лежал в обмотках.

– Вот чудило – сапоги берег, и не сносил. А зачем, спрашивается, берег, и сам не знал, а теперь-то точно не узнает, – усмешка еще раз пробежала по его лицу.

Сложив все в вещевой мешок, перекинул его к себе на плечо, направился к составу.

Прибывшие откуда-то военные и гражданские стаскивали трупы пассажиров в одно место. Часть людей пошла в сторону Бреста, а основная – в обратную дорогу – на Бобруйск.

Антон решил возвращаться домой и шел последним, стараясь не подходить близко к людям, опасаясь налета самолетов. Дважды в тот день их колонна попадала под обстрел с воздуха, и каждый раз успевал укрыться, и остаться целым и невредимым. Ему вдруг вспомнились слова, что сказала когда-то цыганка о везении Антону по жизни.

Все началось с самого рождения, когда он появился на свет чуть раньше своего брата минут на пять. Родившийся позже его брат-близняшка долго не прожил – умер на второй день. А Антон выжил, остался. И когда ему исполнилось лет семь или восемь, на колхозном рынке в Бобруйске цыганка гадала матери, и, глядя на стоящего рядом ребенка, сказала:

– Твоему сыну повезло с первого дня, должно теперь вести всю жизнь, потому что к его ангелу-хранителю добавился ангел-хранитель и умершего брата. Везунчик ты, мальчик, у тебя сейчас два ангела-хранителя, и они тебя будут охранять всегда, – сказала цыганка, коснувшись рукой головы ребенка.

И правда, теперь ему уже двадцать два года, он вспоминает детство, юность, и приходит к выводу, что цыганка права. Сколько было примеров, когда, казалось бы, должно обязательно последовать что-нибудь плохое, страшное – а обходилось, или случалось, но не с ним. Даже сегодняшний случай: сколько людей погибло с поезда, а он хоть бы что. Или с солдатиком: шагни Антон на метр вперед, и, кто знает, лежал бы он с разбитой головой, а не служивый. Однако парень не хочет слепо полагаться на везение, и решает для себя раз и навсегда сначала думать, а потом принимать решения и действовать.

Чем дальше уходил от разбитого поезда, тем больше становился поток беженцев, и все труднее было Антону вырваться из этой людской массы и идти одному. В конце концов, он решил извлечь из этого пользу для себя. Его совершенно не трогали и не волновали трупы убитых вдоль дороги, крики и стоны раненых, рев скота, полагая, что на всех жалости не напасешься, а по сему, пускай все идет так как идет. Один он что-нибудь изменить не в силах.

Здраво рассудив, пришел к выводу, что, покидая свои дома, люди взяли с собой самое дорогое, самое ценное. Поняв это, стал приглядываться к беженцам, определяя их достаток, сразу исключив из поля зрения колхозников, тем самым, сузив круг поиска.

К концу первого дня, когда уставшая людская колонна вошла в какую-то деревушку, что раскинулась вдоль дороги на их пути, Антон уже выбрал себе жертву – это была молодая женщина, лет двадцатипяти, с девочкой годика три, четыре. Где они присоединились к ним, он не знал, не заметил, но обратил на них внимание в последние час или два. Женщина была неосмотрительно одета в дорогое, цветастое платье, с сережками в ушах, с обручальным кольцом и перстнем на руках. Она несла с собой чемодан, но не фибровый, а какой-то дорогой, с блестящей в лучах заходящего солнца кожей. Таких чемоданов Антон отродясь не видел.

Девочка капризничала, отказывалась идти, а то и вообще несколько раз садилась прямо на дорогу. Женщина то вела ребенка за руку, то несла ее на плечах, перекидывая чемодан с одной руки в другую, а то и просто плакала, стоя над сидящей на дороге дочерью.

– Давайте, я вам помогу, – Антон догнал женщину, и улыбнулся ей мягко и доверчиво. – Таким темпом вы далеко не уйдете. Хотите – я понесу девочку, или чемодан.

– Вот спасибо вам, добрый человек, – устало ответила женщина. – Я уже сама готова была сесть посреди дороги. Капа, иди к маме на руки. Дядя поможет нам.

Антон взял чемодан, а женщина посадила себе на шею дочь, и они двинулись дальше вместе с такими же горемыками.

– Я из Бобруйска ехал к сестре в Брест, – доверительно начал попутчик. – Она замужем за военным. Живут там, в Бресте. Или уже лучше сказать – жили там. Потому что не известно, что с ними. Наш состав разбомбили, и я не доехал.

– Так и мы ехали в этом же поезде, только из Москвы к папе нашему, – стала рассказывать женщина. – Он у нас начальник заставы. Господи, что с ним? Слухи один страшнее другого. Не знаешь, кому верить. А что с нами будет?

Антон еще несколькими фразами поддержал разговор, и замолчал, приноравливаясь к ходьбе попутчицы, которая несла уснувшую дочку на руках. По весу чемодана уже прикинул, что там есть что-то стоящее, да и украшения на женщине не давали ему покоя.