Анатолий Премилов - Нас не брали в плен. Исповедь политрука Страница 2

С товарищами мы не просто занимались спортом, но непрерывно искали себе приключений, устраивая занимательные путешествия по окрестным местам. В частности, мы много бродили по лесам и непроходимым болотам, которых было много в нашей местности (эти болота позже осушили). Среди моих приятелей были брат и сестра Борисовы: Клавдя и Витя; много лет спустя Клавдя стала моей женой. Такие походы очень помогли мне во время войны, когда мне, раненному, пришлось вести из окружения группу солдат и офицеров, безошибочно оценивая возможность совершения перехода. Как много теряют современные юноши, вырастая в большинстве «в тепличных условиях», не зная походов пешком без приготовленных мест ночлега, купания в речках до самых холодов, собирания ягод и грибов, долгого пути на своих ногах! Нам повезло, мы сполна получили такую возможность.

После отъезда Коли в военное училище я сменил на фабрике несколько видов работ: был запасным ткачом и подменял тех, кто не вышел на смену, возил сработанный товар от станков к браковщикам, работал обметальщиком станков в ночную смену и под конец попал в молодежную комсомольскую бригаду, работая на четырех станках. У меня в душе было желание уехать куда-то — но комсомольских строек в то время еще не существовало. Только в конце зимы 1929 года меня сагитировали уехать на работу по заготовке дров в Вязниковский район нашей же области, но это путешествие окончилось неудачей: мы ничего не заработали и сумели вернуться назад, только продав часть одежды.

В марте 1930 года по совету брата я подал заявление о приеме кандидатом в члены ВКП(б) и был принят по 1-й категории как рабочий от станка с шестимесячным кандидатским стажем. Мне была выдана кандидатская карточка — красная, длинная, больше партбилета. Секретарем нашей партячейки был демобилизованный из армии парень, он очень умело руководил нами, направлял, учил работать с народом, посылал на различные задания, поддерживал нас. Членом партии я стал с ноября 1930 года: пришел в райком партии и там делопроизводитель без всяких церемоний и поздравлений выдал мне партбилет, в котором было написано: «Премилов Анат. Игнат.» С таким партбилетом я прожил до обмена партдокументов в 1935 году. К этому времени я стал опытным ткачом: мои станки работали безупречно, план выработки я перевыполнял на 10—15% и не давал брака. Работали мы тогда на двух сортах суровья: делали миткаль на ситец и казенную бязь для нужд армии. Миткаль отправляли на узкие станки, и он получался шириной в 70 сантиметров, а казенная бязь вырабатывалась на широких станках и была более метра шириной. Бязь не всем доверяли ткать, но и платили за нее больше.

В конце лета, ожидая вызова на рабфак, я получил печатную открыточку: меня известили, что на рабфак я не зачислен — нет мест, наши места отдали кандидатам из национальных окраин страны. Потерян год! Я думал поступать в сельскохозяйственный техникум, но не решился, — не мое это было. Меня вызывали в дирекцию и вели беседу о том, чтобы я учился за счет дирекции на инженера-текстильщика, но и это направление мне не нравилось: текстильщиком я быть не хотел. Осенью пошел учиться в Совпартшколу, но скоро отказался от этой учебы — не нравились мне общественные науки. А вот когда примерно через месяц открылись курсы по подготовке в Ярославский пединститут, я с большой охотой пошел на них и учился с большим старанием. Срок обучения — 6 месяцев, за это время мы должны были пройти программу девятилетки по математике, русскому языку и обществоведению. Занимались ежедневно по четыре часа, а по воскресеньям — по шесть.

Осенью 1930 года на каникулы приезжал Коля Скворцов с товарищем, он теперь учился на танкиста и был очень этому рад. А зимой со мной произошел тяжелый случай, повлиявший на мою жизнь и особенно на жизнь моего зятя. Он с семьей жил тогда в нашем доме и предложил мне продать кому-нибудь револьвер «Наган» рублей за 30—35. Ему очень нужны были деньги: жили они с сестрой небогато, одежды не было, зарабатывали немного, помогать им никто не мог. Случайно я разговорился с обучающимся вместе со мной на курсах парнем по фамилии Зайко. Он сказал, что у него есть револьвер системы «Смит-Вессон», никелированный, дамский, в замшевом чехле, и к нему есть гильзы, которые можно приспособить под патрон малокалиберной винтовки. Мы договорились, что он отдаст мне свой револьвер, а я уступлю ему наган, и он доплатит еще 35 рублей. Это зятя устроило, и сделка состоялась. А спустя два месяца в нашем городе произошло ограбление инкассатора. Ударом болванки по голове его оглушили и забрали чемодан с деньгами в сумме до 10 тысяч. Преступление тогда не было раскрыто, но позднее выяснилось, что это сделал Зайко — оружие ему требовалось для бандитских дел. На суде он заявил, что наган ему продал я. Это было весной 1933 года, я уже был студентом. Меня вызвали в РКИ,[2] где я рассказал, как было дело. Зятя уволили из органов НКВД, у моего брата отобрали «Смит-Вессон», переданный мной, а мне сделали хорошее внушение. Так кончилось увлечение оружием, так что мне остались футбол, велосипед брата, а зимой — лыжи, да потом еще фотография.

В конце марта 1931 года мне пришел вызов явиться в институт к 1 апреля. За два дня я получил расчет и выехал в Ярославль с плетеной корзиной, в которую были уложены купленные по талону фабкома полуботинки, белье и тетради. Приехавших с наших курсов сразу распределили по желанию на факультеты, и большинство (включая меня) пошли на агрономический. Я хотел поступить на биологический факультет, но сюда приема не было: необходимость подготовки требуемых специалистов диктовалось обстановкой. Институт носил название индустриально-педагогического и готовил преподавателей для ФЗС (фабрично-заводских семилеток). На нашем агрономическом факультете были профили животноводов и растениеводов, и меня уговорили пойти в животноводческую группу: из наших ребят в нее записался я один. Мы изучали многие предметы — от педагогики и химии до полевого кормодобывания и немецкого языка. Метод обучения был особый — бригадный: если кто в бригаде не сдавал зачета, то и остальным сдавшим зачет не ставился. Тогда не было современной пятибалльной оценки знаний, каждый преподаватель по-своему определял оценки, и высшая у всех была различная: «вполне удовлетворительно», «хорошо», «очень хорошо», а вот «отлично» никто не ставил.

Изучали мы и военное дело, которое преподавали командиры из гарнизона и военрук. Изучали оружие (винтовку, наган), рода войск и их вооружение, сдавали зачеты по уставам, несли караульную службу. Военное дело изучали все студенты, даже негодные к строевой службе в армии. Я не любил этот предмет, но долг обязывал учить, и я учился, добросовестно нес караульную службу, сдавал зачеты. По четыре часа мы охраняли военный кабинет, в котором стоял станковый пулемет, хранились винтовки. В программу военной подготовки входили и военные игры. Нас строили по четыре в ряд и водили за город, где различными маневрами мы изображали сражающиеся стороны: походы проходили с песнями.

Начиная со второго курса я начал на полставки работать лаборантом на кафедре зоологии, но потом увлекся ботаникой и решил перейти в группу растениеводов. Декан дал согласие, обязав меня ликвидировать задолженность в пройденном этой группой материале, что не составило для меня труда: в свое время я догонял в ФЗУ. Напряженная учеба чередовалась с разнообразной практикой в колхозах. Отработав очередную практику, я получил стипендию и собирался домой на каникулы, когда получил от отца письмо с сообщением, что друг моей юности Коля Скворцов погиб под Минском, попав под машину. Я долго не мог в это поверить, и только в 1934 году в Москве на курсах политсостава встретил сослуживца Скворцова, который был свидетелем того, как Колю сбил грузовик. Не сомневаюсь, что из Николая получился бы отличный офицер-танкист. Он был храбрым человеком, и если бы он дожил до Отечественной войны, то стал бы или героем, или сложил бы свою отчаянную голову в первых боях...

Я продолжал учиться. Стипендии в институте установили большие: можно было получать и по 130 рублей в месяц, но так как наш факультет не считался основным в институте, то потолок для нас установили в 110 рублей. Эту высокую стипендию я сохранил до конца учебы. В группе я был академуполномоченным и вместе с парторгом и комсоргом входил в руководящий треугольник группы. На окраине Ярославля возводился огромный комплекс Резиноасбестового комбината — целая система самостоятельных заводов: сажевый, кордный, шинный, механический, синтетического каучука и другие заводы. Завод синтетического каучука (СК-1) был первенцем в СССР, и студенты всех вузов города часто работали на стройке. В июле 1932 года он вступил в строй. Синтетический каучук вырабатывали из картофельного спирта, и у причалов Волги стояли огромные баржи с картофелем. Мы ходили сюда на заработки по выгрузке мешков с картошкой: нам платили 25 копеек за каждый вынесенный из баржи и высыпанный мешок картошки. Пустые мешки сдавали учетчику и тут же получали деньги. Мешки были тяжелые, картошка мокрая, у Волги грязно, и воздух пропитан влагой. Спецовок у нас не было; мы надевали углом на голову наиболее сухой мешок и на него уже клали мешки с картошкой. Голова и шея были хорошо закрыты, но спина все же была мокрой. Работая всю ночь, мы зарабатывали по сто с лишним рублей и довольные шли в общежитие.