Иван Стаднюк - "Пан" Печерица и лопатка Страница 2

Рота залегла на ровном поле. Дальше двигаться нельзя — противник стреляет в упор. В небо то и дело взмывают, оставляя огненные следы, ракеты и затем ослепляют ярким светом все живое.

По цепи передали команду: «Окопаться!» Михась отполз немножечко в сторону за кусты полыни, выбирая лучшее место для наблюдения, затем привычно потянулся правой рукой за лопаткой… И только тут он вспомнил, что его малая саперная осталась в повозке Петра Козева.

А враг словно догадался, что солдату Печерице нечем окопаться. Пули все гуще начали долбить вокруг землю, осколки с шипением вычерчивали борозды.

Михась надеялся, что скоро последует команда «Вперед!», и тогда не придется окапываться. Но такой команды не было. Да и сам он начал понимать, что рота сблизилась с противником и атаковать, не разведав его сил, бессмысленно.

Михась отполз в сторону, потом перебежал чуть вперед и уткнулся головой под другой куст полыни. Надеялся отыскать поблизости воронку. Но где ее найдешь, когда поле большое, а мины и снаряды ложатся позади цепи.

Никому, наверно, из солдат никогда не хотелось, чтобы снаряд упал поближе к нему. А Михасю первый раз в жизни захотелось: ему нужна воронка. Но разве можно укрыться от смерти под полой смерти?!

Справа и слева от куста полыни вскидывались вверх фонтанчики земли. Это окапывались товарищи. Эх, узнали бы они, что бывалый солдат Михась Печерица дал такого маху: пошел в бой без лопатки. Ведь лопатка в бою что ложка за обедом…

Попробовал почву руками. Твердая, давно не паханная. И тут его осенило: нож! Он достал свой перочинный нож, открыл его и торопливо начал ковырять впереди себя, вырезать квадратики земли и выворачивать их пальцами.

А враг бесновался. Видимо, на опушку леса выходило все больше гитлеровцев: пулеметный огонь усиливался. Михась понял, что ножом ему не окопаться.

«Неужели убьют?» — впервые мелькнула в голове мысль. Огляделся. Товарищи продолжали зарываться в землю, а он, невидимый за полынью, лежал беспомощный, растерянный. Еще одна мысль пришла ему в голову. Михась быстро снял с винтовки штык и принялся ковырять им землю. Дело пошло быстрей. Он чувствовал, как горят его руки, как лопается на них кожа, но, прикусив губу, продолжал копать впереди себя и выгребать пальцами землю.

Если бы кто раньше сказал Михасю, что штыком можно окопаться, как и саперной лопаткой, он ни за что не поверил бы… А вот же окопался.

Утро встретил Михась в глубоком окопе. Солдат был готов к отражению вражеской атаки, но далеко не спокоен. А если опять команда вперед? Неужели снова придется окапываться штыком?

Михась знал, что нужно доложить о своем положении командиру отделения. Но стыд жег его щеки, и он медлил, откладывая доклад с минуты на минуту.

Вдруг он увидел, что недалеко от его окопа ползет незнакомый солдат в окровавленной на правом плече гимнастерке.

— Браток! — позвал Михась раненого. Но солдат не слышал. Тогда Михась, невзирая на обстрел, выбрался из своего окопчика, в несколько шагов настиг раненого и упал рядом с ним.

— Браток! — прямо в ухо ему горячо зашептал Михась. — Отдай мне лопатку, зачем она тебе в санбате?

Раненый удивленно поднял брови на бледном, покрытом капельками пота лбу, не понимая, что от него хотят.

— Лопатку, оставь лопатку!..

— Ну нет. Это имущество казенное. Как отчитаюсь? Да и мне пригодится… Перевяжусь — и вернусь в цепь…

Михась умолк, не зная, что ответить. А солдат ждал, пока тот уступит ему дорогу.

— Браток, — опять зашептал Михась, — дай, браток. Возьми мои часы за это. Почти новенькие, батька подарил… — Михась торопливо отстегнул часы и сунул их к глазам раненого.

Солдат оторопело смотрел на ярко сверкавшие часы, потом посмотрел в лицо Михасю и сказал:

— Без надобности мне чужие часы. Дай дорогу… — Но потом, подумав, добавил: — Ладно, отстегивай лопатку, вояка. А подарок батьки беречь надо…

Бой кончился. Через переправу потянулись колонны нашей пехоты, которой после стычки с «бродячим котлом» охотно уступали дорогу обозы. И шоферы на своих грузовиках уже так не рвались вперед.

А третья рота, принявшая на себя основной удар гитлеровцев, расположилась на опушке леса. Солдаты, рассевшись на траве, одни чистили оружие, другие гремели котелками, готовясь к завтраку. На лесной дороге дымилась кухня.

Со стороны походной кухни показался Петр Козев. В руках он держал малую саперную лопату. Увидев Михася Печерицу, колдовавшего под кустом орешника над своим вещмешком, Козев повернулся к нему спиной и, обращаясь к солдатам, громко спросил:

— Кто может сказать, где пребывает сейчас пан Печерица?!

Михась вскочил на ноги, подбежал к Козеву.

— Дядько Петро, — зашептал он, — это между нами… Давайте лопату.

Козев вручил Михасю малую саперную, что-то еще хотел сказать, но, встретившись взглядом с глазами Печерицы, только крякнул и промолвил:

— Так-то оно…

Василий Ивлев, вытянув свои длинные ноги, лежал на боку и с усмешкой наблюдал, как Михась отпарывал, а затем снова пришивал к кожаному чехлу лопатки петлю, которая надевается на ремень. Ивлеву была известна история, приключившаяся с Печерицей ночью. Михась не удержался — рассказал все дружку.

— Обе будешь таскать? — спросил он у Михася.

— А то как же? — удивился Печерица. — Объявится хозяин, вернуть нужно. — И он начал подгонять снаряжение — надел ремень с двумя лопатками, подсумками, гранатной сумкой, приладил за спиной вещмешок, взялся за скатку.

— На верблюда похож, — хмыкнул Ивлев. — А почему ж командирский ремень спрятал?

— Ни к чему он мне, — хмуро ответил Михась. — Солдат должен быть солдатом.