Виталий Мелентьев - Штрафной удар Страница 2

Командир отдельной разведывательной роты капитан Маракуша – невысокий, плотный, с привычно строгим, неулыбчивым и, пожалуй, красивым лицом – в сумерках оно казалось темным – сидел на лавочке возле избы, курил и не столько беседовал, сколько проверял свои мысли на Андрее Матюхине.

Младший лейтенант Матюхин достаточно хорошо знал своего командира, чтобы понять, что стоит за этими расспросами, и потому отвечал не торопясь, обдумывая каждое слово и прикидывая, во что оно может обойтись в ближайшем будущем. Матюхин чувствовал, что капитан Маракуша уже почти принял какое-то решение и сейчас лишь уточняет детали. Знал он и другое – капитан не любил удачливого и своенравного лейтенанта Зюзина, командира того самого взвода, которым теперь командовал Матюхин. Лейтенант погиб в последней разведке, но, поскольку он и Андрей были не только друзьями, но и однокашниками – оба учились в одном училище, – неприязнь к погибшему капитан, вероятно даже не замечая этого, перенес на Матюхина.

– Таким образом, тактика форсирования переднего края противника остается прежней? – с легкой иронией спросил Маракуша.

– Обстановка примерно та же, значит, и тактика может быть та же.

– М-да… Не слишком долго вы над этим думали, младший лейтенант. Не слишком…

– Изменится обстановка – изменятся и наметки.

– Ну хорошо… Хотя хорошего пока ничего не вижу. Шаблон есть шаблон…

– Почему же шаблон?

– А потому, что сегодня – не вчерашний день. Разбогатели. Могут обеспечить посолидней. А вы не учитываете.

– Товарищ капитан, я предлагаю решение, исходя из вводной. Самолетов для заброски группы в тыл врага нам не выделяется. Танков или бронетранспортеров тоже, да, честно говоря, они и не нужны. Значит, случай классический: преодолеть оборону противника в лоб. По уставу. Иного выхода не вижу.

– Предположим. Но где и как?

– Опять-таки, если судить по вашей вводной, на участке второго батальона Ковалевского полка. Там траншеи, проволочные заграждения, но пока еще нет мин: склоны высотки довольно круты, и противник не спешит их минировать. Так вот, в этой обстановке нужны сильные, очень сильные обеспечивающие группы. Они примут огонь на себя только после того, как группа уже минует проволочные заграждения.

– А как об этом узнают группы обеспечения?

– Сигналом. Например, веревкой. – Маракуша промолчал, и Матюхин после паузы продолжил: – После сигнала обеспечивающие группы открывают огонь, а группа прорыва перескакивает траншею противника и уходит в тыл.

– Как все просто! А если заметят?

– Как всегда, есть два выхода. Первый – заметивших надо уничтожить. Если огонь обеспечивающих групп будет достаточно силен и, главное, своевременен, то прорывающиеся могут пустить в ход даже автоматы, но ни в коем случае не гранаты. Но лучше всего кончить дело холодным оружием и уходить как можно дальше в тыл врага. Если этого не получится, то напрашивается второй выход: возвращаться назад и искать более подходящее место для перехода.

– Второй выход, как мне кажется, основной? – подозрительно прищуриваясь, спросил Маракуша.

– Да.

– Это ж почему?

– А какой смысл лезть на высоту, под проволоку, на траншеи, если есть полупустые участки?

– А они минированные!

– Значит, в группе должны быть минеры, а еще лучше – обучить всех участников разминированию. А если уже такие есть – включить их в группу. Но тогда уж сменится и тактика – будем не прорываться через оборону, а проскальзывать. Ящерицами.

Капитан Маракуша отшвырнул папиросу. Только для одного капитана да еще для командира дивизии в военторговском ларьке всегда находились папиросы. В нем торговал бывший подчиненный капитана, списанный по ранению разведчик. Несмотря на строжайшие предупреждения и разносы, он упрямо снабжал своего бывшего командира, самыми дефицитными товарами. Об этом знали очень многие и, возмущаясь столь откровенным блатом, все-таки уважали и Маракушу, и продавца: в их верности и пусть мелком, но бесстрашии перед общим мнением было что-то доброе, настоящее.

Папироса летела долго, ударилась о начинающий деревенеть бурьян и рассыпалась оранжево-багровыми искорками.

Почти сейчас же в тылу, слева и впереди от офицеров, ударила короткая автоматная очередь, потом вторая и третья. Капитан Маракуша не шевельнулся, только глаза у него сузились и уши, кажется, напряглись. И хотя Матюхин отлично знал, что человеческие уши напрягаться не могут, ему показалось, что это именно так, и он с тревогой повернул голову на выстрелы.

Где-то в глубине леса взревел автомобильный мотор, потом еще и еще, горохом рассыпались короткие очереди.

Капитан, не повышая голоса, приказал:

– Матюхин! Роту в ружье!

Еще не понимая, зачем это нужно, но приученный мгновенно и точно выполнять команды, Матюхин заорал:

– Рота! В ружье!

Через секунду, когда прошла первая оторопь, дневальные дурными голосами повторили команду, и с чердаков, сеновалов, из огородов и домов высыпали разведчики, еще натягивая гимнастерки, еще подбивая на бегу не севшие как следует сапоги. Опоясывались они уже в строю, перекладывая автоматы из руки в руку.

Не ожидая, пока командиры взводов подадут команду «смирно» и доложат о готовности, Маракуша подозвал офицеров и, принимая из рук ординарца свои автомат и каску, махнул рукой в сторону то исчезающего, то вновь возникающего шума автомобильного мотора, приказал:

– В этом направлении прочесать лес. Дистанция между солдатами – три – пять метров. Всех неизвестных задержать. Разворачивайтесь по порядку взводов. – Подумал и добавил: – Взять фонари.

И, не ожидая даже повторения приказа, побежал вперед, к лесу, на ходу застегивая ремешок каски под выдвинутым вперед тяжелым подбородком.

Ставя задачу своему взводу, Матюхин успел сказать о выстрелах, и по цепи прошло и это известие. Взводы бегом догоняли командира роты. Увлекаемый этим общим единым движением, заражаясь им, Андрей все-таки успел с веселым недоумением отметить: «Как же он быстро сориентировался! Вот черт!»

Ночной лес обступил со всех сторон, взводы замедлили шаг, говор смолк, и наступила та молчаливая сосредоточенность, которая даже воображаемую опасность превращает почти в реальность.

Взвод перевалил лесную гривку и стал спускаться в лощину, когда справа, от третьего взвода, донесся шумок, там вспыхнули и погасли фонари, и солдатский телеграф передал:

– Нашли раненого майора Лебедева. Шофера нет.

Андрей Матюхин замедлил шаг, и разведчики, равняясь на него, тоже приостановились. Со стороны третьего взвода донесся шум мотора и вспыхнули острые лучики заделанных в коробки фар. Потом прибежал связной и передал приказание капитана продолжать прочесывание. И они еще долго шли в затаенном бору, прислушиваясь и приглядываясь, но так ничего подозрительного и не обнаружили. И только к рассвету, уже на хуторе, узнали о нападении на майора и увидели, как поднятые в ружье резервные батальоны стрелковых полков пошли на прочесывание леса.

За завтраком капитан Маракуша недовольно осмотрел Андрея Матюхина и буркнул:

– Пока мы соберемся в их тыл, они у нас нашебуршат.

– Майор здорово ранен? – спросил Матюхин.

Маракуша неторопливо и, как показалось Андрею, подозрительно не то что взглянул, а осмотрел его и, спрятав взгляд, ответил:

– Нет. Не очень. Только с головой у него что-то… Кстати, его «виллис» стоит за моей избой.

После завтрака Матюхин пошел за избу и долго ходил вокруг «виллиса» майора Лебедева. Кровь на сиденье и руле потемнела, стала почти черной и уже не волновала. Удивляло другое – бока машины, сиденье и даже капот были испятнаны пробоинами и пулевыми росчерками. Казалось, что уцелеть в такой машине просто невозможно. Однако майор уцелел…

«Что ж… Может быть, это и закономерно… – подумал Андрей. – В училище говорили: для того чтобы в современной войне убить одного солдата, нужно истратить около тонны взрывчатки и металла… А может быть, и гораздо больше».

Утром, как и всегда, в избе командующего армией собралось штабное начальство. Все так же кто-то сидел на кухне, ожидая своего часа, а кто-то уже стоял в комнате командующего на домотканых, но уже совсем иной расцветки, чем в предыдущей избе-стоянке, тряпочных половичках, и солнце – сытое, августовское, с утра опаляющее жаром – высвечивало с другой стороны.

И все так же неслышной мягкой походкой вышагивал член Военного совета – генерал Иван Харитонович Добровольский; сидел с края стола начальник армейского смерша, положив тяжелую белую руку на папку с документами; и начальник штаба, все так же прислушиваясь к словам, быстро, сноровисто просматривал бумаги, шуршал картами: бумаги он любил и уважал.

На половичке, ощущая, как солнце припекает даже сквозь тронутые пылью сапоги, стоял начальник разведывательного отделения штаба армии полковник Петров и присматривался к присутствующим.