Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели Страница 20

Конечно, улица Красная или Добровольная — широкое, изрезанное колеями пространство, обильно усыпанное соломой и навозом разного скота и свинства, это вам не Елисейские поля. На лицах спасителей и обломков еще недавно великой (впрочем, была ли она, та великая Россия, если уже в середине позапрошлого столетия те же англичане осадили и взяли Севастополь, принудив царя, умершего вскоре с горя, к унизительным условиям мира, заключенного во французской столице — давайте посмотрим на дело трезво) империи явственно читалась скука, усугубляемая бесчисленными полчищами комаров, атакующими их душными кубанскими ночами.

Однообразие нарушил красный аэроплан, прилетевший дней через десять после высадки белых. Эта маленькая легкая машина, сделанная из дерева и обшитая перкалью, производства французской фирмы «Авро», была из числа приобретенных еще для царской армии, законной наследницей которой, далеко не только этих, покрашенных эмалитом самолетов, стала армия Красная. Иначе откуда бы в нашей самой сильной и передовой от тайги до британских морей армии завелись бы вдруг вместе с неуставными «так точно» и «не могу знать», дикие традиции издевательства над человеком, привычка решать боевые задачи, шагая по трупам рядовых и младших командиров, тупость, дикость и прочие прелести? Самолетик, боевые качества пилота которого я сейчас могу определить на основании своего личного двадцатилетнего летного опыта, вел себя в ахтарском небе без суеты и по-хозяйски. Не обращая внимания на хлопки винтовочных выстрелов, раздающиеся с земли, покружил над станицей на высоте 500 метров, сводящей винтовочную пулю к потере убойной силы, и грамотно сориентировался в ситуации. Штаб белых явно мог быть или в большом здании кинотеатра в центре Ахтарей, или замаскированным в густом станичном саду, или в красивом доме разорившегося помещика Чумака, или в доме Беликов, возле которого стояла открытая со складным брезентовым верхом легковая автомашина марки «Рено». Недолго думая, пилот снизился и, идя по прямой, дал возможность штурману, достававшему бомбы прямо с пола второй кабины, как говорят, на мужицкий разум, без всякого приспособления для бомбометания, основываясь лишь на, очевидно, богатом практическим опыте, верном глазе и твердой руке, довольно удачно посылать на землю гремучие подарки. На моих глазах было сброшено четыре бомбы: первая, разорвавшись, посрывала кору с пирамидальных тополей, росших возле кинотеатра, вторая рванула в парке, третья возле дома Чумака, а четвертая пробила крышу и потолок дома Беликов, где действительно находился штаб, и застряла в подполье. Белые офицеры, как ошпаренные, кинулись из помещения своего штаба, но, видимо, хорошо молились за них в Крыму, Стамбуле и Париже — бомба не взорвалась. Обычная беда русской армии: поэтапно подводит то фронт, то тыл. В этот штаб белые уже не возвратились: наскоро поснимали средства связи и ушли в другое место.

Этот прилет аэроплана стал поворотным пунктом всей этой кампании, неплохо описанной в повести Фурманова «Красный десант». Стратегический план красных состоял в комбинированном ударе конницы с фронта и высадке крупного десанта, спустившегося на пароходах из Краснодара по реке Кубань в тыл белым. Но, повторяю, в конечном итоге, все решила позиция казаков, которые, конечно, вели бы себя иначе, если бы могли предвидеть ужасы коллективизации.

Человеку свойственно верить в лучшее: так попали русские в лапы Сталину, а евреи — Гитлеру. Двадцать или тридцать тысяч офицеров, оказавшихся в тылу гораздо более многочисленного неприятеля, без массовой поддержки населения, были, в общем-то, обречены. А советская власть довольно определенно обещала крестьянам землю, в отличие от белых офицеров, среди которых было немало помещиков, которые явно пришли ее забирать.

После поражения под станицей Тимашевской от красной конницы, состоящей нередко из тех же казаков, белые обратились в бегство. Бежали офицеры в чекменях и в новенькой английской форме, гнали с собой пленных красноармейцев, многих из которых уже вроде бы обратили в свою веру, приодев в английское и даже вооружив и снабдив гнилыми английскими консервами. Все это шествие проходило мимо участка степи, где разместился табор Пановых. Запыленные, грязные, морально подавленные и ожесточенные, белые, вразброд, вперемежку с телегами, возами и пушками валили по пыльной степной дороге, втягиваясь в узкое дефиле между плавнями с одной стороны, и густыми зарослями камыша с другой, по направлению на казачьи станицы Кирпели и Гривенскую. Отсюда они пробьются на Тамань и через Керченский пролив уйдут в Крым. Вот так, на глазах десятилетнего сельского паренька, сына погибшего красноармейца, завершалась одна из величайших драм в истории, оканчивалась неудачей последняя реальная попытка белых вернуть себе власть на российских просторах. Отныне они уходили с арены российской истории, в очередной раз отвергнутые Россией, спасать которую собирались. Уходили казачьи офицеры в чекменях с шашками и кинжалами на поясах, люди, несомненно храбрые, предки которых много сделали для Отечества, да и они сами готовы были пролить за него кровь до последней капли. Вот только ничего от них Россия уже не принимала. Уходили вчерашние петербургские аристократы в ладно подогнанной английской форме, декаденты, поклонники Надсона. Уносили свою вселенскую тоску на просторы асфальтированных полей Парижа. Россия, которой они не сумели открыть путь к свободе, выбрасывала их за свои пределы. Сюда они уже не вернутся никогда.

Густая пыль, поднимаемая их сапогами, копытами коней и колесами телег, для многих из них была последней пылью Отечества, о которой не скажешь, что была она им сладка и приятна.

Десятилетний мальчишка, я стоял, замерев от невиданного зрелища, еще не понимая грандиозности всего происходящего. Рядом стояли дед и дядья и мрачно смотрели на это шествие людей, уже двести лет закрывающих Пановым путь к свободе. Смотрели без сожаления, но и без злорадства. Ведь русские уходили из России. С высоты своих восьмидесяти лет и знания того, что случилось впоследствии, все-таки скажу, что если они не смогли управиться с могучим кораблем по имени Россия, то и должны были уйти.

Немного отвлекусь и поговорю о кругах судьбы. Порой говорят, что будущее определить легко: оно звучит вокруг нас и в нас самих негромко, но внятно, нужно лишь прислушаться и присмотреться — судьба совершает некие круги, и прежде чем вывести на следующий круг, человеку подается знак о грядущем. Но не удивительно ли, что пройдет какой-то десяток лет, и я, в Качинской летной школе, втянутый революцией в продолжение могучей исторической драмы, продолжавшейся на просторах Отечества, оставленного уходившими офицерами, учился летному делу на таких же самолетах «Авро», с которых бросал бомбы на моих глазах по родной станице Приморско-Ахтарской неизвестный мне красный авиатор? Да и сама судьба бомбы, попавшей в дом Белика и застрявшей в подполье, симптоматична. Сколько раз я наблюдал, как самые скромные и даже робкие люди, понуждаемые необходимостью или любовью к Отечеству, совершали удивительные подвиги, а, казалось бы, прославленные герои — грудь в орденах, трусливо прятались в кусты.

Белые ушли, а жить Беликам где-то нужно было. И вот старший брат моих приятелей, восемнадцатилетний Борис, по необходимости стал таким героем из числа подлинных. Жить на бомбе было неуютно, и Борис принялся вскрывать пол. Под двумя крайними к стене досками он обнаружил торчащий стабилизатор хорошо мне знакомой впоследствии бомбы АО-10 — десятикилограммовой осколочной авиационной бомбы. Борис сделал петлю из куска веревки и накинул ее на стабилизатор. Поднапрягся, потянул и выдернул из грунта подарок красных авиаторов, чуть не отправивший на тот свет бравого генерала Бабиева. Потом под восторженными взглядами жителей станицы, в сопровождении полутора десятков пацанов, следовавших на отдалении, в том числе автора этих строк, отважный Борис просто в руке, как обычный груз, отнес бомбу в плавни, подступающие к станице возле железнодорожного вокзала, и раскрутив, швырнул ее в грязную жижу. Бомба только булькнула, мирно улегшись в глубинные слои грязи, очевидно еще помнившие барахтавшихся в ней динозавров.

Кстати, не в обиду будет сказано землякам-кубанцам и соотечественникам-россиянам, мой родной край да и вся Россия нередко напоминала мне это доисторическое существо: маленькая голова с таким же интеллектом и огромное туловище с раздутым желудком. Слишком мало думали мы в своей истории. А правда такова: именно такие Борисы вершили в ней все, а не прославленные чудо-молодцы.

Но вернемся к белой армии, в беспорядке отступающей по кубанской степи. На другой день после начала ее отступления дед Яков послал меня пасти коров километра за три от дороги, от греха и голодных офицеров подальше, к лиману Комковатому, в районе третьей железнодорожной будки, неподалеку, через пересыхающий лиман, от местности, называемой сейчас «Курдами». Дед посылал меня подальше от беды, но недаром Наполеон говорил, что на войне самое безопасное место в гуще схватки. Я попал как кур в ощип. Именно в районе лимана Комковатого красная конница пыталась осуществить охватывающий маневр, подступая к Ахтарям. Все началось с кудрявых шрапнельных разрывов, беззвучно возникающих километрах в двенадцати от меня по ходу движения белых колонн, с явным недолетом. Белые разрывы на голубом небе были очень красивы.