Георгий Свиридов - Стоять до последнего Страница 20

Наши танки ТБ и Т-26 печально торчали обугленными разбитыми коробками. Кульга с жалостью думал о тех ребятах, которые наверняка и выскочить не успели из этих машин, работавших на авиационном бензине. Они вспыхивали сразу, как факелы. Тут же на поле сиротливо стояли легкие Т-60. Наши танкисты любовно называли их «малютками», «кавенятами»…

— Командир, кажется, машина старшего лейтенанта Черкасова, — Новгородкин показал рукой на небольшой склон, где громоздились три силуэта.

Кульга посмотрел на ту сторону, узнал «тридцатьчетверку». Вспомнил, как получали машины в Ленинграде на Кировском заводе, как Черкасов подписывал документы, а он, Кульга, опробовал эту «тридцатьчетверку». Около танка земля вся изрыта воронками. Два немецких танка, тихо чадящих, застыли перед «тридцатьчетверкой». Левая гусеница на ней была перебита и растянулась на земле плоской змеей. «Расстреливали в упор командирскую машину, — подумал Кульга, — окружили, как коршуны, и клевали со всех сторон».

— Притормози, — приказал Григорий водителю и, спрыгнув на землю, побежал к застывшему, израненному танку.

Перед машиной, на краю воронки, неловко подвернув ногу, лежал на боку механик-водитель, зажимая двумя ладонями рваную рану в нижней части живота. Кульга нагнулся к нему и, встретив холодный блеск открытых глаз, невольно отшатнулся. Неприятный холодок пробежал по спине боксера. Он первый раз видел близко убитого, своего брата танкиста, на месте которого запросто мог оказаться и он, Кульга. Ближе к танку лежал, задрав неестественно подбородок, смуглый стрелок-радист, раскинув широко жилистые руки.

— Товарищ старшина, я с вами!

Григорий вздрогнул от человеческого голоса в этом царстве смерти, сразу даже не узнал Данила.

— А, это ты… Давай, давай…

— Может, там кто еще жив? — он кивнул на «тридцатьчетверку». — Разрешите слазить?

— Лезь.

Данило проворно взобрался на башню и заглянул в люк. Тут же отпрянул, словно его хлестнули чем-то по лицу, потом повернулся и тихо доложил:

— Наповал, товарищ старшина… Башню не пробило, но от сильного удара разнесло прицельное приспособление… Осколками убило заряжающего.

— А командир? — спросил Кульга с надеждой.

— Не видать нашего старлея, — Новгородкин заглянул и в люк водителя. — Нигде не видать.

У Григория зашевелилась надежда: Черкасов жив! Может, где-то здесь рядом находится, может, ушел к своим. И стало как-то легче на душе.

— В баке горючее имеется, — докладывал Данило.

— Солярка? — в открытом люке показался замазанный Тимофеев. — Много?

— Сверху продырявили, но с полпосудины осталось, не вытекло.

Клим Тимофеев вместе с Новгородкиным осторожно, боясь пролить хоть каплю, слили горючее в бак своего танка. Механик-водитель сразу повеселел. Да и не только он один. Каждый член экипажа почувствовал себя увереннее.

— Когда колесики крутятся, танкисту веселее жить! — Новгородкин пнул крупный снарядный осколок, потом зачем-то поднял его, повертел в руках и, размахнувшись, швырнул под танк Черкасова.

Осколок низко пролетел над землей и звонко шлепнулся под самое днище поврежденной «тридцатьчетверки». В следующую секунду из-под танка запульсировали вспышки огня и хлестнула длинная автоматная очередь.

— А-а-а! — Тимофеев, падая, схватился руками за левую ногу.

Данило, свалившись в ближайшую воронку, удивленно таращил глаза, не понимая, что, собственно, произошло и почему брошенный им осколок вызвал в ответ автоматные выстрелы.

— Стой! Не стреляй! — закричал Кульга. Он первый сообразил, что под танком кто-то притаился, наверное, раненый, возможно, сам Черкасов. — Свои!.. Русские!.. Не стреляй!

Стрельба прекратилась неожиданно, как и началась. Несколько секунд стояла томительная тишина. Кульга, а за ним Новгородкин стали приближаться к танку.

— Не стреляй!.. Мы свои!..

Вдруг под днищем машины взметнулось оранжевое пламя, и раскатисто грохнул взрыв. Кульга и Новгородкин едва успели плюхнуться на землю, как над их головами со свистом пролетели осколки.

— Подорвал себя! — побледневший Новгородкин жался щекой и телом к земле. — Подорвал!..

Кульга приподнялся, с горечью посмотрел на командирский танк, который жадно стало охватывать пламя и черный дым.

Командующий фронтом Маркиан Михайлович Попов оглядел оперативную карту, нервно потирая ладонью родимое пятно на подбородке. Сообщения с участков фронта поступают неутешительные.

— На севере немцы рвутся к Мурманску, — докладывал начальник оперативного отдела генерал-майор Тихомиров, проводя карандашом по карте и показывая на пунктирную синюю стрелу. — Две егерские дивизии и одна пехотная. На Мурманск идут «герои Нарвика», отборные части. Спешат одним ударом убить двух зайцев: взять важный морской порт и отрезать наши войска на полуостровах Средний и Рыбачий… Второй ударный кулак нацелен на Кандалакшу. Рвется вперед германский корпус, усиленный одной финской дивизией. У них цель — перерезать Кировскую железную дорогу. Штаб находится в Рованиеме во главе с командующим северной армейской группой генерал-полковником Фалькенгорстом. Третье направление — петрозаводское…

Маркиан Михайлович слушал Тихомирова, наклонив светловолосую голову, сосредоточенно разглядывая на карте Карельский перешеек. Что ни говори, а этот отрезок фронта из-за близости к Ленинграду был самым опасным, финны с помощью немцев стремятся вернуть Выборг и выйти к Ладоге, вплотную к городу Ленина. На сортавальском участке, самом близком к Ладожскому озеру, идут напряженные бои, немцы с финнами пытаются перерезать железную дорогу, что идет от Выборга на север…

— Разрешите! — в кабинет вошел офицер-направленец с картой Карельского перешейка и телеграфной лентой в руках. Он молча подал Тихомирову ленту и рабочую карту.

Генерал торопливо пробежал текст сообщения и, взяв рабочую карту, стал наносить синим карандашом пунктирные стрелы от Выборга к югу.

— Только что доложили, товарищ командующий. В полосе 23-й армии началось, у генерала Пшенникова… — продолжал докладывать Тихомиров. — Попытки вклиниться в нашу оборону отбиты, с большими потерями для немцев и финнов.

— Сколько там дивизий?

— На Карельском перешейке семь и три бригады, да еще отдельные подразделения усиления, — ответил Тихомиров и, словно читая мысли командующего фронтом, добавил: — На всем протяжении от Балтики до Баренцева моря у них в общей сумме девятнадцать дивизий и три бригады против наших тринадцати стрелковых дивизий.

Командующий взял курвиметр и провел колесиком по петлистой линии оборонительных рубежей. Взглянул на цифровой показатель, прикинул в уме — девятьсот километров… Войска растянуты в тонкую линию. С севера прорывается полумиллионная финско-немецкая армия. Идут неравные бои. А помочь почти нечем. Грозная опасность стремительно надвигалась с юго-запада. От Восточной Пруссии до Пскова почти пятьсот километров. Германские войска прошли этот путь за восемнадцать дней…

Отложив в сторону измерительный прибор, Маркиан Михайлович задержал взгляд на карте. Позавчера на оборонительном рубеже по реке Черехе произошло большое танковое сражение, столкнулись более ста советских машин и до трехсот пятидесяти фашистских… Яростный бой шел почти весь день на знаменитой равнине, той самой, где в метельном феврале 1918 года первые красноармейские полки остановили германские полчища, наступавшие на революционный Петроград. И вот опять на том же месте… Гитлеровцам, несмотря на трехкратный численный перевес в танках, так и не удалось прорвать боевые порядки, опрокинуть наши войска, понеся немалые потери, фашисты откатились на исходные рубежи. А ночью, используя лесистую местность, перегруппировали силы и ударили во фланг, где их меньше всего ожидали.

Командующий зашагал по кабинету, мысленно видя перед собой оперативную карту. Он хорошо понимал, что войска соседнего Северо-Западного фронта, сильно потрепанные в тяжелых неравных боях, отходившие из Прибалтики, долго не смогут держаться на этом главном участке. От соседей и из Москвы поступают скупые сведения, слишком общие, и по ним трудно сделать точную оценку положения. От соседей помощи ждать нечего.

— Где 8-я армия? — Попов остановился перед Евстигнеевым, начальником разведывательного отдела штаба.

— 8-я армия Северо-Западного фронта позавчера отошла на рубеж Пярну — Метсакюля — Тарту до берега Чудского озера. Ей удалось закрепиться. Вторые сутки она ведет неравные бои, сдерживая натиск превосходящих сил. Немцы рвутся к Таллинну, к базе нашего Балтийского флота. — Евстигнеев показал на карте расположение наших войск. — Остальные подразделения Северо-Западного фронта ведут тяжелые бои на оборонительных рубежах по реке Черехе. Евстигнеев посмотрел на командующего спокойным взглядом.