Сергей Михеенков - Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!» Страница 20

– Он хороший офицер. Грамотный командир. Не стоит его осуждать. То, что бой прошел успешно, заслуга, прежде всего, именно его. Верно распределил силы, точно определил цели и последовательность их уничтожения. Он владеет оперативным искусством. Умеет планировать операцию и затем, в ходе боя, корректировать ее в зависимости от обстановки. Это не всякому дано. А особенности характера – второе. В данном случае – второе.

Они быстро расширили окоп. Петров сбегал в поле и принес из «бабочки» два овсяных снопа.

– Необмолоченная, – сказал Хаустов, ощупывая снопы. – Зерно какое крупное. Хлеб. Вот Гаврюша сейчас, должно быть, переживает. Такое зерно вырастить – сколько ж труда надо вложить!

Петров насмурыгал с овсяных метелок в кулак, растер зерна в ладонях. Полова отходила плохо. Да, это тебе не пшеница. Он вспомнил хлебное поле за Окой, напротив Подзавалья. Туда они переплывали купаться. Подальше от дома, на волю. Проголодавшись, пробирались через кусты к полю, ломали колосья. Пшеничные зерна отходили от половы легко и на вкус были другими, более похожими на хлеб. А эти оказались слишком пресными, но когда Петров набил ими полный рот, ему показалось, что он вновь, как когда-то в детстве, выбрался на пшеничное поле за Окой… Он закрыл глаза – и поплыли картинки прошлого: левый берег Оки, Ромодановские Дворики, теплая и твердая, как асфальт, тропинка в поле, а вокруг волнами ходит пшеница, поскрипывает серебристыми усами, звенит сотнями кузнечиков… Он так и не услышал, как Хаустов позвал его. Сон сморил мгновенно. Профессор наклонился к нему, прислушался к ровному дыханию своего бывшего студента и начал натягивать над ячейкой плащ-палатку. Дождь снова зашуршал вокруг.

Справившись с устройством крыши, он тоже сел на сноп. Немного посидел и начал шарить под ногами. Вскоре нашел, что искал. Гильза была затоптана в глину, но он знал, где она лежит. Он протер ее, очистил соломинкой забитое дульце и спрятал в нагрудном кармане.

– Вот так, сынок.

– Что вы сказали, Глеб Борисович? – сквозь сон спросил Петров.

– Да это я так. Вот, солома хорошая.

– Овсяная. Брыкин сказал, что овсяная для подстилки самая подходящая. Лучше пшеничной. Ею даже матрасы на зиму набивают.

– Если Брыкин сказал, то так оно и есть.

Глава седьмая

Взвод унтер-фельдфебеля Витта уходил с поля последним. Гауптман Хорнунг приказал Витту обеспечить прикрытие. Еще когда русские окопы не затихли, Витт пересчитал своих людей. Из двадцати четырех человек осталось всего двенадцать. Ровно половина. Другая – кто убит, кто ранен. Раненые сейчас, должно быть, ковыляют по грязной дороге в тыл и проклинают свою судьбу за то, что счастье отвернулось от них и через пару-тройку дней они не войдут, дружно грохоча подкованными сапогами по мостовой, в поверженную Москву, как до этого входили в Смоленск, в Вязьму, в Калугу. Но, скорее всего, им найдется местечко на санитарных повозках или в колясках мотоциклов, и это их более или менее должно утешить.

Никто не ожидал, что здесь, в нескольких километрах от Серпухова, их ждет настоящая западня. Иваны будто озверели.

Оставшихся людей унтер-фельдфебель разбил на пары, и теперь они отходили к перелеску без единого выстрела. Стрелял только ефрейтор Бремер, так ему было приказано – каждые пять-шесть минут короткая очередь с новой позиции.

Schpandeu [13] Бремера возле моста раскалился почти докрасна. Но менять ствол там было некогда. Теперь он медленно остужал его. Стрельба с такого расстояния из перегретого пулемета была, конечно же, бессмысленной, но сейчас именно она помогала удерживать русских от возможной контратаки. Иванам, видимо, тоже досталось, и они не осмелились вылезть из своих окопов. И как их прошлепала разведка? Если бы не иваны, окопавшиеся на восточном берегу Боровны, они бы сейчас заняли для ночлега один из тех деревянных домов, которые все еще виднеются за рекой в зарослях деревьев. Сидели бы в тепле и готовили ужин. Почтальон, возможно, привез бы почту. В деревне наверняка нашлась бы какая-нибудь живность на приварок. Вот тебе и приварок…

Такие потери за полчаса боя. Слишком много убитых.

Гремя лентой и коробками, пулеметчики перебежали левее, подальше от бронетранспортера, который все еще горел, отсвечивая в сумерках малиновой окалиной наклонной брони. В любой момент в нем могло еще что-нибудь вспыхнуть, и тогда окрестность на несколько десятков шагов окажется освещенной вместе со всеми, кто там окажется, и русские не упустят момента закрепить свой успех еще несколькими точными выстрелами. А в том, что среди них есть неплохие стрелки, сомнений не вызывало. Тела нескольких своих товарищей взвод так и не смог вынести из-под огня. Штейгер и Зибкен были убиты почти одновременно. Штейгер получил две пули. Зибкен всего одну – в затылок. Не спас и стальной шлем. Не иначе, они попали в зону огня русского снайпера. Вот откуда такие точные попадания. Зибкен, конечно же, не мог бросить своего товарища. Надеялся вытащить его из-под огня, думал, что тот всего лишь ранен. Русские снайперы любят устраивать подобные ловушки. Достаточно подстрелить одного, а за ним, раненым и взывающим о помощи, цели буквально полезут на мушку, одна за другой, только успевай передергивать затвор.

Когда унтер-фельдфебель Витт подал команду собраться на дороге, одна из пар, обершютце Зигель и шютце Хаук, неожиданно наткнулась на еще одного раненого. Тот лежал прямо у дороги в кювете. Как его не заметили санитары? Неподалеку догорал подбитый русской противотанковой пушкой командирский бронетранспортер с радиостанцией. В нем сгорели и ящики с боеприпасами, и коробки с лентами для Schpandeu. Впервые во время боя они не получили дополнительный боекомплект. Вот почему русские вскоре начали просто расстреливать их, лежавших в пойме, на открытой местности, в напрасном ожидании, что танки вот-вот доберутся до окопов иванов и заставят их либо поднять руки, либо разбежаться.

Раненый не подавал признаков жизни.

– Куда ему угодило? – спросил Зигель. – Что-то не похоже, что он дышит.

– Дышит. Он весь в поту. Жар. Давай, Отто, берем и потащили к нашим.

– Постой. Что-то с ним не то. Хорст, вот так дела! Это же иван!

– Должно быть, один из тех, кого настигла в поле разведка.

– Что будем с ним делать?

– Прикончи его, и – уходим.

– Если хочешь, делай это сам.

– Ты, что, жалеешь русского?

– Он ранен.

– Ну и что.

– Именно поэтому я не пошел в СС.

– Ты просто слабак, Отто Зигель, и никогда не получишь Железный крест за храбрость.

– Прикончить раненого ивана, который вот-вот сам отдаст концы, – это, по-твоему, храбрость?

– Тогда оставь его. Уходим. Витту ничего не надо говорить. Ты меня понял?

– Понял. – Старший стрелок Отто Зигель вытащил из кармана шинели индивидуальный медицинский пакет, сунул его в руку русского, подхватил винтовку и побежал по стерне следом за своим товарищем.

Ночью в тыловой Калуге, захваченной неделю назад стремительно наступающим XIII армейским корпусом 4-й полевой армии вермахта, командир корпуса генерал пехоты Ганс Фельбер [14] получил от командира 260-й пехотной дивизии донесение. Сообщения из Вюртембергской пехотной дивизии Фельбер ждал с нетерпением. Еще вечером он с беспокойством спросил своего адъютанта, какие вести поступают из частей авангарда. Адъютант развел руками. После короткой паузы генерал Фельбер распорядился:

– Запросите штаб генерала Шмидта и передайте мой приказ информировать штаб корпуса о продвижении частей первого эшелона каждые два часа.

И вот от командира 260-й Вюртембергской генерала Ханса Шмидта поступило донесение. Оно не радовало. Фельберу нравилась Калуга, ее гостеприимные жители. Натерпевшиеся под властью большевиков, они приняли вошедшие германские войска с хлебом-солью. Теперь с энтузиазмом хозяев, после долгой разлуки вернувшихся в свой родной дом, принялись наводить порядок, новый порядок. Но германские войска шли вперед. И Фельбер, командуя армейским корпусом первого, атакующего эшелона, ожидал из штаба вюртембержцев известия, после которого штаб корпуса можно было бы передвигать в Серпухов или хотя бы в Тарусу. Однако Шмидт сухо сообщал о том, что его авангарды атакованы, понесли незначительные потери и вынуждены приостановить марш вперед до подхода артиллерии. Особенно яростно, как доложил командир вюртембержцев, русские дерутся в районе Кременки северо-западнее Серпухова, оседлывая грунтовые дороги и подступы к узкоколейной железной дороге.

Фельбер знал осторожность командира 260-й дивизии: на рожон не полезет, и, если русские действительно собрали там значительную группировку, Шмидт будет топтаться со своими гренадерами перед их обороной еще и сутки, и двое, и трое, пока не подтянет все свои средства усиления и тылы.

Генерал Фельбер некоторое время изучал карту, перечитывал донесения, делал карандашные пометки на оперативной карте. Потом приказал связать его со штабом 4-й полевой армии. Командующий армией фельдмаршал фон Клюге отдыхал. У аппарата был его адъютант. После короткого разговора Фельберу были обещаны тридцать бомбардировщиков Ю-87 для работы по целям на Серпуховском направлении.