Александр Косарев - Картонные звезды Страница 20

Лазурное море, омывающее покрытые зеленью острова, розовые закаты, груды кокосов, белозубые туземки с непременными корзинами фруктов на головах… Я размечтался настолько, что словно в каком-то забытьи проскочил свою казарму и незаметно для себя вышел ко 2-му складу, огороженному мощным забором из колючей проволоки.

— Стой, кто идет? — вернул меня к реальности голос часового.

Я оторопело встряхнул головой и увидел, как из-за угла здания появилась нахохлившаяся фигура Лехи-лунатика, на худой шее которого сиротливо болтался карабин.

— Ты чего здесь бродишь? — спросил он меня, подходя ближе к забору, — спать, что ли, не хочется?

— Из штаба тащусь, — развел я руками. — Два наряда подряд отбарабанил, теперь сплю прямо на ходу.

— Закурить есть? — тут же поинтересовался Леха. — А то еще сорок минут до смены терпеть.

— Нет, не курю я. Да ты и сам бросай курить, тебе же здоровые легкие нужны, как трубачу, а не прокуренные.

Алексей с тяжелым вздохом поднимает воротник шинели и, втянув голову в плечи, медленно и скорбно скрывается за углом.

Не успела минуть и неделя после подслушанного мною собрания, как в полку начали происходить удивительные события. Прежде всего в каждой роте внезапно появилось еще по одному офицеру. Были они, как водится в таких случаях, разных воинских званий и носили погоны разных родов войск, но я понимал, что они здесь не просто на стажировке или в порядке повышения квалификации. Они, казалось, без особой цели разгуливали по территории части, но при этом постоянно заглядывали то в спортзал, то на занятия, то в библиотеку. Действовали офицеры и по отдельности, и все вместе.

Кстати, именно в нашей библиотеке и произошел случай, который, как мне кажется, в дальнейшем изменил мою военную судьбу. Естественно, по московским меркам библиотека наша считалась бы неприлично крохотной, но в условиях дальневосточной бедности и дикости была настоящим очагом культуры. Я заходил туда частенько. Начались эти походы еще тогда, когда я учился в полковой школе. Несмотря на то что занятия у нас шли почти без перерыва по семь-восемь часов, ближе к вечеру образовывался небольшой, полуторачасовой перерыв, предназначенный Уставом для личного времени военнослужащего. Что во время этого самого «времени» должен делать военнослужащий, точно не указано, но военные теоретики искренне полагают, что солдат за эти недолгие часы и минуты должен подшить свежий воротничок, написать письмо на малую родину и выгладить поизмявшиеся за день бриджи. Но в действительности это благословенное время все используют на самые разнообразные нужды. Чтобы не поддаваться соблазнам, а главным образом потому, что меня просто распирала излишняя любознательность, я в свободное время просиживал почти до отбоя за книгами. Вы. наверное, думаете, что я читал беллетристику или стихи (по молодости лет)? Ничего подобного. Меня интересовало только одно — боевая техника и вооружения наших потенциальных противников.

Удивлены? А что вы хотите, молодой человек, романтического склада характера, да еще угодивший в столь необычный полк и волею случая приставленный к решению столь необычных, поистине государственного масштаба задач… Естественно, что все мои мысли были сосредоточены только на одном — узнать как можно больше того, что в гражданской жизни было абсолютно не доступно. Меня неподдельно и всерьез увлекали технические характеристики авианосцев, боевых самолетов, танков и стрелкового оружия американцев, англичан и даже шведов. Я все время чувствовал, что знаний, получаемых на официальных занятиях, мне не хватало. Там, где прочие были вполне удовлетворены и даже перенасыщены, я ощущал определенную недосказанность и ущербность. Собственно, именно за этим я и бегал в нашу библиотеку, едва выдавалась свободная минутка. Вот и сегодня я сидел на своем любимом месте (спиной к теплой печке) и торопливо перелистывал только что пришедший с Большой земли справочник по вооруженным силам стран НАТО. Примерно через пятнадцать минут после меня сюда же заявился один из новоприбывших офицеров. Я мельком отметил его появление, но поскольку справочник был намного интереснее, нежели он, вернулся к прежнему занятию. А тот, пошептавшись несколько минут с библиотекаршей, уселся с каким-то журналом за соседний столик. Библиотека, ничуть не хуже бани в том смысле, что в ней все равны. Конечно, появись в зале сам командир полка, я бы, естественно, встал и вытянул руки по швам. Но только он никогда сюда не приходит. Наверное, если ему что-то нужно, то литературу приносят прямо в служебный кабинет. А неизвестно откуда взявшийся лейтенант с голубыми погонами летного состава никаких почестей и подавно не заслужил. Сижу, читаю. Выписки не делаю. Во-первых, память еще хорошая, а во-вторых, старшина наш, поганец этакий, устроил настоящую охоту за любыми бумагами в наших прикроватных тумбочках. Поэтому все свое хозяйство приходится носить в нагрудных карманах, а туда, сами понимаете, много не влезет. Сидим так минут пять, может быть и десять. Он листает, и я листаю. Он чуть почаще листает, а я чуть пореже. Ведь мне запоминать надо, а не просто так просматривать.

— Как, интересно? — с некоторым удивлением спрашивает через некоторое время лейтенант, слегка поворачиваясь в мою сторону.

— Так точно, — уклоняюсь я от разговора.

Ответ для армии стандартный. Каждый получивший его должен сразу сообразить, что развернуто на его немудреный вопрос отвечать не хотят.

— А у меня не очень, — откладывает он журнал в сторону, и я замечаю, что это правдинский «Огонек».

— Ничего странного, — отвечаю, — эти (кивок в сторону журнала) ведь пишут только то, что разрешено. А эти (кивок в сторону справочника) то, что нужно и интересно.

— Зачем же это тебе нужно?

Удивление его вполне искренне, и я столь же искренне и отвечаю:

— Для работы, конечно. Для чего же еще?

— Здесь у тебя вроде служба проходит, а не работа, — уточняет он.

— Это в роте служба, — парирую я. — А на «горке» — работа. (КП наш стоит среди небольших холмов, потому мы его иногда называем между собой «горкой».) Служба мне глубоко безразлична, а вот работа нет.

Точки над «i» я расставил, теперь посмотрим, как он на это заявление отреагирует. Если передо мной классический «сапог», то начнет недовольно сопеть, а если он из другого ведомства, то реакция его будет иная.

— Не ты ли тот Косарев, который подал докладную записку но поводу скрытого перегона ударного бомбардировочного авиакрыла? — меняет он тему разговора.

— Моя фамилия действительно Косарев, — киваю я с некоторым удивлением, — но все, что касается боевой работы, — делаю ударение на этом слове, — может обсуждаться только на КП в присутствии как минимум начальника смены.

Смотрю на часы. Долго, демонстративно. До вечерней переклички (вот еще тоже одно бесспорное доказательство тотального недоверия армейской верхушки к насильно загнанной в армию солдатской массе) остается всего пятнадцать минут.

— Извините, — поднимаюсь я из-за стола, — но пора на службу.

Он молча кивает, словно соглашаясь. Сдаю справочник и бегом к выходу. Мимо автопарка. Мимо стадиона. По плацу. Вот вторая рота. Бегу, естественно, лишь по утоптанным тропинкам, глубина которых иной раз превышает рост человека (так много вываливает за зиму снега). Сразу вспоминается случай, произошедший со мной в прошлом году. Хотя я еще и учился в армейской школе, но присяга была уже позади, и в караул мы ходили со всеми на равных. Дело происходило опять же в марте, правда, в конце месяца. Откуда-то со стороны Охотского моря пришел к нам страшный циклон. Однако никаких изменений в размеренную и заранее расписанную жизнь полка он, естественно, не внес. И надо же было такому случиться, что именно в тот страшный день мне пришлось идти в караул. Первую смену было еще терпимо, но ближе к полуночи буря рассвирепела не на шутку. Разводящий долго и озабоченно вглядывался в полузалепленное снегом окно караулки и, наконец, вынес свой окончательный вердикт:

— Будем добираться каждый до своего поста в одиночку. Оружие с собой не брать, патроны тоже оставьте здесь. Не ровен час, еще потеряете что-нибудь. Как доберетесь до постов, звоните сюда. Буду знать, что вы в порядке, и… ждать ваших напарников.

И мы пошли во взбесившуюся ночь. По одиночке. Мне выпало охранять автопарк и из предосторожности (поскольку ветер уже два часа назад пообрывал почти все провода сети освещения) я пошел по хорошо известной дороге. Она была хоть и длиннее, но лучше утоптана. Сашку Гусева, которого я должен был сменить, отыскал с большим трудом, обойдя почти всю территорию поста. Пытаясь удержаться на ногах, тот вцепился в дощатый забор, окружающий заправочную станцию, и держался за него мертвой хваткой. Я с трудом оторвал его одеревеневшие пальцы от облепленных снегом досок. Сняв с полумертвого вояки карабин и подсумок с патронами, я указал ему, в каком направлении выбираться, и остался один посреди лютующей пурги. Скоренько натянув огромный двухпудовый тулуп, я поначалу попытался нести караульную службу по Уставу. Но куда там — мощные удары снежной лавины раскачивали меня как хлипкий весенний стебелек, и мне в голову незамедлительно пришла мысль о том, что в такую погоду ни один дурак не вылезет на улицу. А образованный и культурный западный диверсант не вылезет и подавно. Поэтому, утопая по колено в рыхлой снежной каше, я принялся спешно искать незапертый автомобиль. Найдя таковой, проворно влез в его промерзшую кабину и, закутавшись в тулуп, принялся терпеливо ожидать окончания пурги. Напор ветра был столь велик, что стоящая на подпорках машина раскачивалась, словно на качелях. Я даже начал беспокоиться о том, как бы она не свалилась.