Иван Старчак - С неба - в бой Страница 20

Он показал на пулемет, цинковые коробки с патронами, винтовки, ящики с продовольствием.

В ночь на 18 декабря мы перешли по льду Ламу и остановились в лесу между Лотошино и Ново-Никольским.

Густой снег, поваливший вскоре, замел наши следы.

Часам к девяти нам удалось найти место стоянки десантников, заброшенных в этот район еще два месяца назад. Здесь и решили обосноваться. Лагерь очень напоминал юхновский. Даже землянки между деревьями такие же. Разница лишь в том, что тут они были прикрыты не ветвями и дерном, а завалены сугробами.

Начали с того, что выставили охрану, выслали дозорных и наблюдателей, подвижные патрули и засады, проложили контрольные лыжни, наметили входные и выходные ворота, то есть участки, где разрешалось входить в расположение отряда и выходить.

Подразделения разместили таким образом, чтобы в случае необходимости можно было занять круговую оборону.

Сразу же выслал несколько разведывательных групп. Им предстояло в течение суток, самое большее двух определить характер сооружений на Ламе, установить наименования частей, вышедших на оборонительный рубеж и сосредоточенных в ближайшем тылу.

Уже к исходу дня парашютисты добыли важные сведения. Однако передать их по назначению не удалось — подвела рация. Было обидно, что данные, добытые с большим трудом, а в некоторых случаях и ценой жизни, могут устареть и оказаться бесполезными. Я послал начальника нашего штаба лейтенанта Касимова в одно из подразделений, чтобы он при помощи имеющихся там радиосредств связался с фронтом.

Во второй половине этого же дня другая часть десантников разошлась по дорогам. Освобожденные на лесосеке военнопленные просили меня послать на задание и их. Я объяснил, что не могу этого сделать. Но если они организуют партизанский отряд, охотно помогу. Ребята ухватились за эту мысль. Командиром вновь созданной боевой единицы стал Киселев, комиссаром — сержант Бондаренко, начальником штаба — лейтенант Арсеньев. По предложению Николая Щербины отряд был назван «Волжский». Действовать ему предстояло на правом берегу верхней Волги, у самых ее истоков.

Для связи партизан с нашими войсками мы выделили им трех бойцов, знавших пароль на выход из вражеского тыла.

Встал вопрос: как быть с оружием? Можно ли его вручать людям, еще не принявшим партизанской присяги?

Я сказал:

— Все они присягали во время службы в Красной Армии. Пребывание в плену не освобождает их от данной клятвы.

Щербина не согласился со мной:

— Пусть для верности примут еще раз. Кашу маслом не испортишь.

На затерявшейся в густом лесу поляне, перед тремя кострами, бросавшими отблески на винтовки и автоматы, положенные на еловые ветви, выстроились недавние военнопленные.

У нас не было специально подготовленного текста клятвы, и поэтому бойцы отряда «Волжский» повторяли вслед за комиссаром Николаем Щербиной слова воинской присяги:

— «…Принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству…»

Пламя озаряло суровые лица партизан и десантников.

Каждый из нас вновь переживал те волнующие минуты, когда на полковом плацу или в гулком зале военного училища присягал на верность Родине…

Когда Щербина закончил читать и наступила пауза, кто-то негромко запел «Интернационал». Мне не раз приходилось раньше петь гимн, но тогда в мое сознание особенно глубоко запал смысл его слов: «Это есть наш последний и решительный бой…»

Через час партизаны должны были выступить в район будущих действий. На прощание мы устроили совместный ужин. Ели отварную конину, запивая горячим бульоном.

Я молча сидел у огня и слушал, о чем говорят бойцы. Среди бывших военнопленных были уже немолодые люди. Один бородач, еще несколько часов назад работавший под надзором гитлеровцев, вспоминал о доме:

— У нас с хозяйкой двое сыновей. Старшему семнадцатый год весной пошел, Лешей зовут, второго Александром — по брату назван…

А за спиной другие голоса:

— Винтовка — это не то! Автомат — вот оружие! Только нажимай знай…

— Ты, дорогой товарищ, говори, да разумей. Ишь ты, винтовка ему уже не годится!.. А где ты будешь, мил-человек, для этой штуки патроны доставать? В сельпо, что ли? Разок надавил — десяток вон. Нет, брат, давай бить фашиста с одного выстрела. — Потом, видимо, не желая, чтобы его обвинили в отсталости, добавил: — Ты не думай, что я совсем против автомата. Это все равно что пулемет. Только вот с припасами загвоздка очень свободно получиться может.

Партизан мы вооружили хорошо. Помимо винтовок дали им много трофейных автоматов и тысяч пятнадцать патронов.

У одного из костров я увидел парашютиста, в котором сразу узнал старшину Ивана Андреевича Бедрина. У него из-под шапки виднелись бинты. После того как он подорвал мост, я с ним еще не встречался. Подошел к нему, спросил:

— Ну как голова?

— Все в порядке, — весело ответил он. — Поцарапана немного.

— А думает о чем?

— Есть кое-какие мысли. Правда, немножко грустные.

— Это почему же?

— Да вот… вокруг меня столько замечательных людей, мужественных, самоотверженных… Каждый день они совершают что-то героическое. С любого из них можно писать картину, а я ничего не делаю, не успеваю. Неужели, чтобы создать что-то, надо быть только наблюдателем, а не участником событий?

До войны Бедрин учился в Московском художественном училище, мечтал стать хорошим художником.

— Ничего, Ваня, — приободрил я его, — наблюдай пока. Потом все это пригодится.

Мы долго еще беседовали с ним на эту тему. Потом стали слушать рассказ старшины Валентина Васильева. Он вспоминал о своем детстве. Васильев рано осиротел. Когда ему исполнилось пять лет, отец и мать погибли во время крушения поезда. Валентин воспитывался в детских домах. Потом работал на железной дороге, призывался в армию из города Дмитрова. На вокзале его провожала единственная по-настоящему близкая ему душа — девушка Тося, с которой он вместе рос в детдоме. Ее дружбой Валентин дорожил. И хотя сейчас они пока потеряли друг друга из виду, Васильев верил, что после войны они обязательно встретятся.

По характеру Валентин был человек порывистый, порой даже резкий. Мог и дисциплину нарушить. Но за честность, прямоту, бесстрашие в бою и товарищескую верность ему многое прощалось.

Когда подошло время уходить партизанам, Васильев вызвался проводить их. Я разрешил. С несколькими парашютистами он пошел во главе колонны.

Утром следующего дня несколько подразделений отправились на задания. С одним из них пошел и я. Сначала направились в сторону Ново-Никольского. Севернее его рассчитывали встретить группу, в которой находился комиссар отряда Николай Щербина. Однако десантников там не оказалось. Тогда мы двинулись на Лотошино. На пути нашем оказалось село Минино. Была глубокая ночь. Вокруг стояла тишина. Однако входить в селение мы не спешили. По тому, как была разбита дорога, нетрудно было догадаться, что не так давно в Минино прошло много машин.

Сходить в разведку попросились Борис Петров. Анатолий Авдеенков и Александр Буров. Петрова и Авдеенкова я знал как опытных и смелых бойцов. А вот пускать с ними Бурова мне почему-то не хотелось. Совсем юный, худенький, лишь недавно отметивший свое восемнадцатилетие, Саша, на мой взгляд, был еще недостаточно опытным для таких дел. Поэтому я спросил Петрова:

— Может быть, Бурова заменим?

Услышав это, Александр обиделся:

— Товарищ майор, разве в Юхнове я подвел отряд? А тут чем оплошал?

Петров поддержал друга:

— Никого другого не надо.

— Хорошо, идите, — сдался я.

Петров, Авдеенков и Буров пошли к селу.

К указанному сроку они не возвратились. Я начал беспокоиться, особенно после того как над Минино взлетело несколько ракет и оттуда донеслась стрельба. Всем стало ясно: там гитлеровцы. И видимо, немало. Я отвел группу в глубь леса. «Лучше бы самому отправиться с ними, чем так вот томиться в неизвестности», — мелькнула мысль.

В верхушках деревьев ровно шумел ветер. С веток сыпалась снежная пыль. Она вихрилась и порошила глаза. Близился рассвет.

Разведчиков все не было. Я подумал: «Надо посылать еще кого-то». Стал прикидывать: кого бы? В это время послышался слабый скрип лыж. Кто-то шел прямо на нас. Через несколько минут мы увидели сержанта Петрова и рядового Авдеенкова.

Когда они остановились около поваленного дерева, я подошел к ним и, уже догадавшись, что случилось несчастье, спросил:

— А где же Буров?

Вернувшиеся подрывники рассказали о том, что произошло в селе, что узнали они от Александра Бурова.

Добравшись до окраины, Петров, Авдеенков и Буров укрылись в кустах и стали наблюдать. Ничего подозрительного не заметили. Тогда решили: первыми в Минино пойдут Авдеенков и Буров, а Петров пока останется на месте. По заснеженным огородам Авдеенков и Буров пробрались в один из дворов. Там увидели две автомашины, груженные ящиками с боеприпасами. Заглянули в соседние — та же картина.