Джастин Сарасен - Ведьма Сталинграда Страница 20

– Моя дочь тоже высоко оценивает их. Но… – Анна понизила голос, – печально признавать, что наша власть насквозь прогнила и творит несправедливость. Я знаю об этом на своем горьком опыте.

Алекс наклонилась и тоже заговорила тише.

– Вы имеете в виду сталинские репрессии? Мы в США слышали о них, но без особых подробностей.

– Да, репрессии. Настиного отца объявили врагом народа лишь потому, что он выражал недовольство деяниями Сталина. Впрочем, уверена, что об этом она вам не говорила.

– Да, не говорила. На этом фоне ее патриотизм выглядит еще более впечатляющим.

Анна лишь слабо пожала плечами.

– Можно и так сказать, наверное. Но это было очень жестоко – заставить ее отказаться от родного отца, который очень любил ее. Насте было всего семь, когда его арестовали. Она даже не догадывается, что могла потерять нас обоих. Жен врагов народа ссылают в специальный трудовой лагерь. В этом случае Настю поместили бы в один из этих ужасных детских домов.

– Что случилось с вашим мужем? Его отправили в ГУЛАГ? – Алекс мало знала об этой системе, лишь то, что трудовые лагеря находились в суровых местах.

– Нет. Его расстреляли на Лубянке. И я даже не могла позволить Насте оплакивать его. Ей приходилось выживать среди других детей, и ничего не оставалось, кроме как согласиться с клеймом «враг народа». Сначала она совсем запуталась, ведь Настя тоже любила отца. Но она была совсем ребенком, и со временем поверила в эту ложь.

– Должно быть, для вас все это было просто ужасно.

– Да. Но важнее Насти в моей жизни не было ничего, и мне нужно было помочь ей справиться с ситуацией. Я уговорила ее вступить в Комсомол, что помогло бы смыть с нее клеймо дочери предателя. Это был единственный способ добиться сносной жизни для нас.

Анна встала, подошла к полке и вернулась с фотографией.

– Это Настя в Энгельсе. Ей, наконец, выдали гимнастерку, которая была ей впору, и она смогла сделать официальный снимок, – Анна протянула Алекс фотографию. – Мой ангел при параде.

Это был портрет анфас, Настя была сфотографирована по пояс. На ней была новенькая гимнастерка с погонами и тремя металлическими пуговицами на воротнике. Лицо её обрамляли короткие светлые локоны. Девушка без улыбки смотрела прямо в объектив. Алекс протянула фотографию обратно матери Насти.

– Вряд ли в письме сообщается о ее местонахождении, ведь так?

– Нет, им запрещено об этом рассказывать. Я бы многое отдала, чтобы узнать, где моя дочь, и в безопасности ли она.

Анна смахнула с рамки пыль и поставила снимок обратно на полку. Вернувшись к столу, она тихо сказала:

– Я люблю свою страну, но великие идеалы Ленина так никогда и не были достигнуты. Конечно, мы продолжаем за них держаться, когда кругом творится такая жестокость. Я лишилась всякой веры в Сталина после того, как мой муж, этот хороший и честный человек, был убит. – Женщина посмотрела куда-то в сторону, словно собираясь с мыслями.

– Вы знаете Пушкина?

Алекс моргнула от такого неожиданного вопроса.

– Боюсь, что нет. Я лишь недолго ходила в школу в Санкт-Петербурге, и мы не изучали романтическую поэзию.

Анна кивнула.

– Это наш самый великий поэт. Я всегда считала эти строки слишком циничными, но теперь я понимаю, что он хотел сказать. «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман», – написал он.

– Простите? – Алекс пока не видела связи.

– Я хочу сказать, что идеалы коммунизма – иллюзия, а низкие истины – то, что наша власть делает с нами.

– Понятно. Но сейчас, когда Советский Союз втянут в войну, мне кажется, цепляться за иллюзию нужнее, чем когда-либо, – Алекс на миг задумалась. – Хотела бы я знать, касается ли это всех форм национализма.

Анна лишь пожала плечами.

– Здесь мой разум уже бессилен, да и устала я ломать голову. Теперь меня волнует лишь моя девочка. Вы меня понимаете? Даже если бы ей пришлось бежать из СССР, я была бы рада, зная, что ей ничего не угрожает.

– Да, я вас понимаю. Будь у меня близкий человек, которого я любила, он был бы для меня важнее любой идеологии, – Алекс встала. – А теперь мне, пожалуй, пора, пока ваши соседи не вернулись. Как вы думаете?

– Вы правы, – Анна тоже поднялась и повела журналистку к выходу. – Спасибо за чудесный подарок. Если увидите мою дочь, передайте ей, пожалуйста, что я думаю о ней каждую минуту, – Мать Насти приобняла Алекс и быстро поцеловала ее в щеку.

– Обязательно, – машинально пообещала Алекс, хотя не имела ни малейшего понятия, удастся ли ей увидеть Настю снова. Внезапно ей захотелось этого с невыносимой силой.

Глава 13

Алекс вернулась в «Метрополь» во время ужина. Не заходя в номер, она скользнула взглядом по обеденному залу, рассчитывая отыскать столик, где она могла бы поужинать в одиночестве. Но Генри Шапиро заметил девушку и помахал ей рукой.

Из всех иностранных корреспондентов, проживавших или работавших в «Метрополе», Алекс лучше всего ладила именно с Генри. Он мог быть резким, зато он один из немногих тоже говорил по-русски, а также разбирался в русской истории и политике. Генри сидел за столиком вместе с Эдди Гилмором, который нравился Алекс меньше, но тоже был славным малым. Выдвигая для себя стул, Алекс заметила, что они пребывали в необычно приподнятом настроении.

– Чего вы двое разулыбались? Точно не из-за водки: ее еще не подавали.

– Водка здесь ни при чем. Мы только что узнали отличную новость, – объяснил Генри. – Как вам известно, до сих пор попасть на фронт было практически невозможно. Нас лишь отвозили в небольшие поездки с военными проводниками, объяснявшими, чего войскам удалось добиться и какова диспозиция в настоящий момент.

Их разговор прервал официант, который принес отварную картошку и что-то коричневое, что, по задумке повара, видимо, должно было быть говядиной. Алекс подумала об Анне Дьяченко «Интересно, что сегодня на ужин у неё?» – и воздержалась от замечаний.

– И что именно изменилось? – спросила она, силясь разжевать кусочек мяса.

Генри положил себе еды и обильно ее посолил.

– Ситуация на фронте. Впервые с битвы за Москву немцы отброшены и русские перешли в контрнаступление, на этот раз – под Воронежем. По какой-то причине в Отделе печати решили, что нам хорошо бы увидеть своими глазами, какие русские молодцы. Кандидатуры журналистов, отправляющихся на фронт, сегодня были одобрены, – сказал Генри и приступил к еде.

– Воронеж… – пробормотала Алекс и уставилась в пространство, вспоминая карту южных областей СССР. – Это же к югу от Москвы, где-то в районе Дона, верно? Когда вы уезжаете?

– Нам точно не сказали. Дня через три-четыре, наверное, – сказал Эдди.

– Прекрасно. Ребята, вам же нужен фотограф?

– Это зависит не от нас, – Эдди подцепил вилкой кусочек картошки. – Если вы тоже хотите поехать, обратитесь в Отдел печати. Но учтите, что линия фронта сейчас проходит прямо по Воронежу. Спать, видимо, придется под открытым небом.

Американка на мгновение задумалась. Она могла остаться в этой московской гостинице и продолжать снимать воздушные налеты и беженцев. А могла снова окунуться в грязь и увидеть настоящую войну.

– Я завтра же подам заявку.

Алекс сначала забросила в грузовик свой рюкзак, а забраться ей помог один из мужчин. Большую часть кузова занимали деревянные ящики с боеприпасами, топливом и провизией, так что пяти журналистам пришлось ютиться на оставшемся свободном пятачке.

Когда грузовик тронулся, девушка бросила взгляд на мужчин, в компании которых ей предстояло провести несколько месяцев. Кроме Генри и Эдди, здесь были Ральф Паркер из «Лондон Таймс» и Ларри Лесюр из «Си-Би-Эс». Алекс обменялась рукопожатием с каждым из них.

– Ну что, мы хотя бы в целом представляем, во что ввязываемся? – спросила девушка.

– Лучше русских, которым надрали задницу, – начал Гилмор. – Они попытались перейти в наступление, атаковав 4-ю танковую дивизию немцев, но пока без особого успеха. Ситуация сейчас тупиковая. – Он выбросил окурок за борт грузовика. – Я многого не жду. Красные продолжают воевать лишь потому, что мы их снабжаем, но у них это получается плохо.

– Не обращайте внимания на Эдди, – заметил Генри. – Он ненавидит коммунистов и все, что с ними связано. Лично у меня больше надежды, хотя ситуация и в самом деле выглядит мрачной. Немцы захватили западный берег реки Воронеж и, похоже, нацелились на Баку, а потом и на Сталинград.

– В Баку хотя бы есть нефть, но зачем им Сталинград? Этот город не имеет стратегической ценности, – сказал Паркер.

– Зато взятие Сталинграда позволит немцам прославиться и поднимет боевой дух, – вступила в разговор Алекс, – У них не получилось захватить Москву. На этом фоне взятие города, который носит имя Сталина, будет весьма эффектным.

– Довольно интересное предположение для человека, который ни разу не был на фронте, – заметил Эдди.