Брюс Федоров - Вестники Судного дня Страница 20

От этих мыслей Фёдору Бекетову стало противно и неуютно на душе. Он даже утратил накатанный ритм движения. Лыжи стали проскальзывать, сбивая дыхание, одна из палок угодила в кусты и чуть не вырвалась из рук. Там бы и осталась. Ему ли, комсомольцу со стажем, думать так? От недовольства собой он даже замотал головой, чтобы отогнать навязчивые мысли. Пришлось поднять руку и дать отряду знак остановиться. С опушки уже открывались крайние дома деревни «Сорочий Грай».

– Егор, подойди ко мне, – Фёдор кивнул головой маленькому щуплому десантнику, больше похожему на семнадцатилетнего парнишку, чем на подготовленного бойца-спортсмена. – Вот что. Уже вечереет. Одежда у тебя соответствует. За местного сойдешь, скажем, из соседней деревни. Сходишь посмотришь, нет ли немцев или полицейских. Да, вот что ещё, не забудь выяснить, где дом старосты.

Когда разведчик ушёл, Сашка Панкратов подъехал на лыжах и спросил:

– Фёдор, ты уверен? Справится Егор? Не напортачит? Он ведь из пополнения, которое совсем недавно забросили к нам самолётом.

– Думаю, нет, – надеюсь. В последней операции он неплохо проявил себя. Визуальную разведку вести умеет.

Когда серое зимнее небо окончательно превратилось в черный непроницаемый полог, разведчики двинулись к деревне. Всё было тихо. За задёрнутыми ситцевыми занавесками оконцами тускло мерцал свет керосиновых ламп. С одного конца на другой, перекликаясь, брехали собаки, готовясь к долгой морозной ночи. По единственной деревенской улице, еловым и березовым перелескам и полянам замела вьюжная позёмка. Над печными трубами дружно вытянулись колеблющиеся дымные колонны.

– Ну что ж, коль лишних в деревне нет, тогда вперёд. Как, ты говоришь, название этой деревни – «Сорочий Грай»? Вот и посмотрим, какие песни они нам пропоют. Зайдем со стороны поля. Пространство открытое, но в темноте не заметят.

– Где, ты говоришь, Егор, стоит хата старосты? – Фёдор опять обратился к своему расторопному разведчику.

– А вот, видите, товарищ старший лейтенант, там, где колодезный журавль ведром клюёт. Должно быть хозяйка воду набирает. Вот там как раз он и живёт.

– Неплохо. Недалеко от леса. Нам лучше, – выстроившись цугом, десантники стали выходить из-за деревьев.

В избе, которая была обозначена как дом, в котором проживал сельский староста, готовился семейный ужин. Через стекла окон, к которым ветер уже успел приклеить ошмётки снега, было хорошо видно, как хозяйка выставила нехитрую снедь на стол, затем вышла в соседнюю комнату и принесла большой чугунок с каким-то варевом. Послышались радостные визги детей. Женщина заулыбалась и, повернувшись, сказала что-то кому-то невидимому, кто восседал во главе стола. В ответ послушалось басовитое уханье, словно он соглашался со сказанным. Женщина согласно кивнула головой и, вытерев кухонным полотенцем руки, стала разливать из крынок по чашкам и стаканам топлёное молоко.

Разведчики посмотрели друг на друга и заулыбались, то ли от вида такого тёплого и желанного, но всеми ими давно забытого семейного уюта, то ли от того, что на столе громоздилось так много домашней еды, вкус которой они тоже основательно подзабыли.

Высокий дюжий десантник, стряхнув снег с белого маскировочного халата, грохнул пудовым кулаком в деревянную дверь. Гулкий звук прокатился по сеням и, похоже, был услышан в главной комнате, потому что женщина мгновенно замерла и так и застыла с наклоненной над стаканом глиняной крынкой. Лицо её сразу сжалось и от неожиданности, и от страха одновременно. Нежданные гости в такое время, в такую позднюю пору? Не было печали, так черти накачали. Придя в себя, она с неожиданной сноровкой метнулась к окнам и принялась одно за другим закрывать деревянными ставнями. По дому прошлись неровные тяжелые шаги и вот уже за входной дверью послышался мужской низкий голос, выражавший крайнее недовольство.

– Ну кто там ещё? Чего надо?

– Свои.

– Игнат, ты что ли? Чего-то не узнаю. Какие ещё свои? Свои по домам сидят, – голос старосты стал раскаляться от злости. – Идите куда шли.

– Открывай дверь, дядя, – ухмыльнулся здоровяк-десантник. – Не ломать же её в конце концов.

Звякнул откинутый дверной крючок, дверь, обитая изнутри несколькими слоями войлока, распахнулась, и на разведчиков пахнуло запахом давно обжитого жилья.

– Ну что ж, проходите, коль уж пришли, – сразу присмирел хозяин дома, увидев несколько человек с оружием.

Бойцы один за другим стали входить в дом.

– Вот сюда, вот сюда, – суетился староста, показывая проход внутрь дома, который сразу стал наполняться морозным запахом еловых иголок, который принесли с собой десантники.

В столовой собралась вся семья. Бледная от волнения женщина стояла, прислонившись спиной к печке, и так и держала в руках своё кухонное полотенце. Испуганные, с вытаращенными глазёнками дети сидели на большом сундуке, прижавшись друг к другу.

– Садитесь, садитесь, поужинайте с нами, – суетился староста, стараясь заглянуть в лицо каждому разведчику. – Мы только что сами собирались. Теперь вместе поедим.

Фёдор Бекетов и Александр Панкратов сели за стол. Остальные десантники остались стоять на ногах, оглядывая помещение.

– Егор, осмотри двор, сарай, околицу, – приказал старший лейтенант.

– А вот и она, родная, – опять вынырнул из-за спин бойцов староста, – держа в руках стеклянную двухлитровую бутыль мутного бурачного самогона. – Чистейший, что твоя слеза, сам делал. До случая берег, – продолжал сыпать скороговоркой староста.

– Вас как зовут? – спросил его Фёдор, продолжая разглядывать комнату.

– Корней… Корней Иванович, – поперхнувшись, поправился староста. – А это жена моя, Валя, и дети, Нюра и Максим.

– Это хорошо, – произнес командир разведгруппы и стал растягивать ворот маскхалата, чтобы расстегнуть верхние пуговицы ватника. В избе было натоплено, и поэтому громоздкая одежда, так необходимая в лесу, здесь становилась неуместной.

– Так Вы староста «Сорочьего Грая», Корней Иванович? – продолжал расспрашивать его Бекетов.

– Так точно. Только, как сказать, по необходимости, по неволе, – проглотил слюну староста. Одутловатые щёки его ещё больше обвисли. Он давно уже сообразил, что перед ним не полицейские, не странные немцы, которые умеют хорошо говорить по-русски, и даже не партизаны, которых он ещё сроду не видал. Пришедшие к нему люди были совсем другой породы, и потому страх уже принялся леденить его ноги, стал подбираться к животу и наконец застыл в его немигающих глазах.

– Это как поневоле? – деланно удивился Бекетов. – Вас что, заставили?

– Да, да, то есть не совсем, – кадык старосты запрыгал на бугристой шее, а пальцы забегали по вырезу надетой поверх рубахи шерстяной фуфайки.

– Да Вы садитесь, Корней Иванович, – спокойно, чуть ли не доброжелательно произнес Фёдор, – не волнуйтесь и спокойно рассказывайте. Мы ведь Вас совсем не знаем. Вот и расскажите, кто Вы по профессии были? Ну, до войны. Кем работали? Как пришли немцы?

– Спасибочки, – немного успокоившись, проговорил староста, присаживаясь к столу. Вежливое обращение старшего из пришедших к нему людей рождало надежду на то, что гроза пройдёт мимо. Только бы дождаться утра, а там уж он как-то умудрится выпутаться из этой передряги. Его дети слезли с сундука и теперь стояли по бокам матери, держа её за руки. – А может быть, выпьете первача с дорожки? Здесь и мясо с картошкой. Закусим знатно. А? Нет? Ну тогда я, с Вашего разрешения, выпью.

Дух наваристых харчей мутил голову, заставляя желудки здоровых, крепких парней клацать от голода, но никто даже не притронулся к пище, не выпил в этом доме глотка воды.

Староста зубами вытащил промасленный бумажный жгут из горлышка бутылки и двумя руками, стараясь не расплескать жидкость, налил самогон в гранёный стакан. Ни на кого не глядя, залпом выпил его и судорожным движеньем ладонью обтёр свои губы.

– Вот так-то лучше будет, – в голосе старосты появилось больше уверенности. Клиновидная бородка его распушилась, а в глазах появился маслянистый налёт. Ещё раз крякнув от удовольствия, он полез длинной деревянной ложкой в чугунок, выловил в нём большой кусок тушенного мяса и, раздвинув бульдожьи челюсти, отправил его в рот.

– Ну что я могу рассказать? – глава деревни отвалился на спинку скамьи, наконец вспомнив, что в общем-то он хозяин в этом доме. – В колхозе был счетоводом. Трудился честно. А когда пришли немцы, остался на месте. Здесь жил, здесь и помирать буду. Да и куда бежать-то? У меня семья, дети. Кормить надо. Да и хозяйство у меня. Как-нибудь выдюжим. И вы, товарищи хорошие, тоже как-то быстро ушли, нас оставили, – лицо старосты сморщилось в подобии улыбки, маленькие глаза стали ещё меньше, прикрывшись кустистыми разросшимися бровями.

Фёдор почувствовал, как у него сжимаются зубы и гнев готов броситься в голову. Сдержав себя, он задал ещё вопрос: