Алим Кешоков - Долина белых ягнят Страница 20

— Гитлер решил опалить усы Сталину[1]. Но Сталин не дастся ему. Не таким, как Гитлер, Сталин опаливал усы. Иосиф Сталин, — Кулов поднял голос до звона, — одной рукой возьмет бесноватого ефрейтора за чуб, а в другую руку раскаленную добела саблю, и тогда на весь мир запахнет паленой шерстью. Пойдет такой дым, что начнут чихать все сподручные бесноватого!

Мальчишки засмеялись. Они живо представили себе картину, как Сталин опаливает усы Гитлеру. Вспомнили, какой запах паленой шерсти бывает, когда весной ставят на колхозных лошадях и коровах тавро. Смех ребят перебил мысли Кулова. Бекан воспользовался замешательством докладчика.

— Ты говоришь: переходить поток. Одно дело — переходить налегке, другое дело — с ношей. Налегке плыви себе по течению реки — волны сами тебя вынесут к берегу спасения. Ты только успевай дрыгать ногами и руками. А если на плечах твоих тяжесть обязанностей, как быть? Бросить ношу в реку и плыть одному? Или и ношу свою надо спасти?..

— О какой ноше ты говоришь? — крикнул Бахов, чтобы напомнить старику о своем присутствии.

— О какой ноше? О той, что народ взвалил на наши плечи. Ее не скинешь. Ее народ взвалил, только народ и может снять. Маленькому народу досталась и маленькая земля, большому — большая. Но мужества — на земле его много, бери, сколько хочешь. Слышал я по радио, старики малокабардинцы с Терека заявили: «Мы готовы оседлать боевых коней, идти добровольцами. Не смотрите на наш возраст, мы еще крепки и сильны, будем бить фашистских гадов, не жалея ни крови, ни жизни». Хорошие слова! И старый Бекан Диданов ставит свою подпись под ними! Но если все уйдем на фронт — кто будет кормить армию? Кто убережет народное богатство? Вот, глядите, — Бекан показал рукой на склоны горы, сплошь усыпанные бесчисленными стадами коров, отарами овец и табунами коней. — Видите, о какой ноше я говорю? Миллионы голов скота. Как быть с этой ношей? Спасать ее или, может, вместе с нею ринуться в пучину и сразу пойти на дно? Налегке — поток не беда. Скинул чувяки и плыви… А тут чугунные гири на руках и ногах…

— Тебе-то что? Кабардинские лошади плавают хорошо, на них предки даже Волгу переплывали. — Талиб Сосмаков хотел подзадорить старика, чтобы тот разговорился еще больше, ибо говорил он о том самом, что волновало и самого Талиба. Но Сосмакова перебил Бахов.

— Не дойдя до воды, не поднимай подол! Слышал пословицу? Враг еще за Доном, а ты уже разуваешься. Это называется паникерством…

— На твоем языке — да. Хочешь услышать другую пословицу? Вот она: «У осторожного сына мать не плачет». Умение предвидеть — не последнее дело. Если у соседа дом горит, то пламя может переброситься и на твою крышу…

— Где ты видишь пожар? — Бахов не хотел отступать.

— Если пожара нет, то почему из Ростовской области и даже из Ставрополья к нам гонят скот? Если там заботятся о спасении своего добра, почему бы и нам не позаботиться о том же самом?

— Верно, Бекан, — не удержался Талиб. — Ты мою боль высказал, из моего сердца берешь слова.

— Эти слова мы слышали! — начал сердиться Кулов и осадил Талиба. — Кажется, с твоим участием принято коллегиальное решение. Коллегиальное, я подчеркиваю. И твое дело как члена Комитета обороны выполнять его. Или ты не знаешь, что такое партийная, государственная дисциплина? Не знаешь — научим. Не хочешь — заставим. Так говорят в армии, а сейчас мы все в армии. Живем и действуем по армейскому уставу. Я знаю, ты уже начал сбрасывать свою ношу — дал директиву раздавать коров колхозникам под сохранную расписку, а может, и без расписки? Не хочешь ли ты плыть через поток налегке.

— В чем мать родила! — Бахов почувствовал поддержку и воспрянул духом.

Апчара насторожилась. Только сейчас она поняла, чью директиву выполнял Бекан, когда «ликвидировал бескоровность». Ведь списки не были утверждены даже сельсоветом. А раздали не один десяток коров.

— Но пуля опередит тебя! — с удовольствием добавил Бахов. — Далеко не уплывешь!

Кулов между тем снова собрался с мыслями и стал было продолжать речь:

— Товарищ Диданов произнес умные слова: «Народ взвалил ношу на наши плечи, и только народ ее может снять». Но наши плечи — это и твои плечи, товарищ Сосмаков…

— Давайте рассудим трезво. — Сосмаков встал и начал говорить, хотя слова ему никто не давал. Он одернул гимнастерку, угнав все складки под ремнем назад, отчего образовалась у него на спине сборка, похожая на задорный петушиный хвост. — Вот мы кричим: ноша, ноша… красиво. А на самом деле ноша — это миллион голов скота. Эвакуированный, наш — все смешалось. Весь скот теперь наш. С такой ношей не то что поток переплыть, под землю провалишься. Вот я и спрашиваю: куда ее девать, эту ношу, если нагрянут немцы? Ну, куда? Допустим, дадут указание — эвакуировать скот. Но как эвакуировать, в какие края, по каким дорогам — это же мы должны решать. И решать это нужно заранее, сейчас, пока не грянул гром. А мы ходим вокруг да около. Еще раз спрашиваю, как, по каким дорогам погоним скот, в каком порядке?

— Скажут! — выкрикнул с места Бахов.

— А если не скажут?

— Скажут!!

— Может, и скажут, но только в последнюю минуту. Добро если бы скот наш был весь на фермах: открывай ворота и гони. Но мы его должны сначала спустить с гор, а на это потребуется больше недели.

— Тебе уже говорили, — начал терять терпение Кулов, — мы не имеем права эвакуировать скот без указания сверху. Когда надо — Москва скажет свое слово.

— А если Москва не вспомнит об этом? Понадеется на нас? У Москвы дел хватает. В суматохе можно просто забыть…

— Сталин ничего не забывает! — выкрикнул Бахов.

Против этого никто ничего не возразил.

— Мы не мелочь, о которой можно забыть, товарищ Сосмаков, — медленно, с расстановкой, даже подделываясь под Сталина, заговорил Кулов. — Сталин помнит даже о таких мелочах, как, скажем, благодарственная телеграмма сельскому учителю за средства, пожертвованные на создание танковой колонны.

— Чопракское ущелье не на луне, — продолжал Кулов, уже успокаиваясь, — мы не изолированная крепость, окруженная со всех сторон неприступными скалами. На нашей территории сосредоточились богатства, вывезенные с оккупированных земель, не говоря о скоте. Мясо, шерсть, кожсырье, масло, кони — это так же дорого и необходимо фронту, как танки, пушки и самолеты. Здесь достаточно лошадей, чтобы сформировать три-четыре буденновские армии. А точного количества скота не знает даже сам Талиб Сосмаков.

Казалось, Кулов убедил всех, но неугомонный старый Бекан подал голос:

— А если придется гнать скот под бомбежкой?

— Почему придется гнать скот под бомбежкой? — Бахов тоже наконец вскочил с места, поправил на себе новенькое снаряжение, откинул назад изящную сумку с картой под целлофаном. — Враг еще далеко! Нам рано говорить о бомбежке. Мы вне зоны досягаемости…

— А самолеты уже летают, — выпалила вдруг Апчара.

— Одиночные. Разведывательные. А бомбардировщики не могут к нам прилететь.

Апчара поймала на себе строгий взгляд Бахова и затихла.

— Когда окажемся в зоне досягаемости бомбардировочной авиации противника, поздно будет думать об эвакуации скота, — поддержал Бекана и Сосмаков.

Бекан не остался в долгу и тотчас подхватил мысль Сосмакова.

— Скот сюда шел две недели. Сначала лошади, потом гулевой скот, потом маточное поголовье и молодняк. Шли по плану, по расписанию, как поезда, чтобы одни не мешали другим. Дорогу в ущельях не раздвинешь и с нее не свернешь. Придет срок, получим директиву: «Спустить скот с гор». И как же мы погоним скотинку? Скопом? Лошади, коровы, волы, телята, овцы, ягнята — они сомнут, подавят, растопчут друг друга, так что и за три недели дороги не расчистишь от трупов. Разве Сталин знает об этом? Разве он должен нам подсказывать, когда гнать скот?

— Он и не должен вникать в такие мелочи. — Чока дал понять, что и он на стороне отчима.

Бекана раздражала нерешительность Кулова, и он горячился все больше и больше.

— Сейчас самолеты бросают листовки. А если начнут бросать бомбы? Ну-ка брось бомбу на табун лошадей, что будет? Их и так трудно заарканить, а тогда вообще — ищи в пропасти. Костей на утильсырье не соберешь. Когда гонят отару овец, впереди ставят козла. Козел смелее, сообразительнее, он и ведет овец. Так и народ. Он хочет, чтобы впереди стоял смелый, сообразительный вожак…

Смысл бекановских слов поняли все, и, конечно, сам Кулов, но он неколебимо верил, что в нужный срок поступит директива об эвакуации скота, промышленного оборудования, а также всех остальных движимых богатств, что Москва, наравне с предприятиями, поставляющими молибден и вольфрам, необходимые для оборонной промышленности, держит в поле зрения и высокогорные пастбища, на которых скопилось огромное количество скота. А начни подтягивать скот поближе к фермам, люди ударятся в панику, прекратят заготовку кормов, стрижку овец, доярки разбегутся по домам, прекратится сдача животноводческих продуктов. Еще хуже — стяжатели начнут греть руки на общественном добре — растащат скот и все государственное имущество. И кто за это ответит?