Вольфганг Отт - Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 Страница 20

— Может быть, он был тайным другом Германии? Я слыхал, такое бывает.

— Враки все это.

— Черт вас дери! — воскликнул Фёгеле. — Вам что, нечего делать, как только пороть всякую чушь?

Они тянули мину на буксире. Тайхман вспомнил, что, по правилам адмиралтейства, при отрыве от якорного каната мины должны дезактивироваться сами. Может быть, им встретилась как раз та самая единственная мина, которая подчиняется этому правилу?

На лица друзей снова вернулись краски. Хейне, сидевший на корме, плеснул себе в лицо пригоршню воды.

— Примите немного влево, вот так, — скомандовал он, — а теперь — вправо, вот так.

Только слепец не увидел бы «Альбатроса», но Хейне держал в руке румпель и чувствовал себя командиром. Тайхман едва удерживался, чтобы не рассмеяться, но помалкивал.

— Мина обезврежена? — крикнул старпом. Когда шлюпка подошла к борту, он спросил: — Почему вы так долго с ней возились? Их ждет целая флотилия, а они там еле шевелятся! Битых полчаса занимались с одной несчастной миной! Мы в свое время таскали их цепочками от часов, правда, Швальбер?

— Вы совершенно правы, господин старпом, — подтвердил Швальбер, который по каким-то непонятным причинам был произведен в старшины шлюпки.

Мину подняли на борт и уложили на палубе.

— Почему вы остановились перед тем, как приступить к откручиванию последнего рога? — спросил капитан.

— Нам пришлось прервать работу, господин капитан, потому что пальцы потеряли чувствительность, — объяснил Хейне.

— Я наблюдал за вами в бинокль и ничего не мог понять.

— Один рог упал в воду, господин капитан, — сказал Штолленберг.

— Черт с ним.

Они прошли в кубрик и съели остывший обед, а потом улеглись на койки, поскольку были свободны от вахты.

— Вытряхивайтесь отсюда, бездельники, война еще не закончилась, — растормошил их Швальбер. — Приказано готовить к бою глубинные бомбы. Обнаружена английская субмарина; мы теперь стали охотниками за подлодками.

— А кто ее обнаружил?

— Не знаю. Нам сообщили об этом по радио.

— Кто на вахте?

— Паули.

— У него, верно, полные штаны от страха, у этого заср…

— На этот раз я ничего не слышал, Штюве, но еще раз назовешь его так, и у тебя будут неприятности.

— Шамо шобой, — огрызнулся Штюве. — Вы с ним одного поля ягода.

— Все в порядке, мальчики, подъем.

— Он назвал нас мальчиками, вы слышали! — воскликнул Штюве.

— Напрашивается на неприятности, — пригрозил Хейне.

— Еще раз увидим здесь твою рожу, — пообещал Штюве, — и ты убедишься, что мы уже давно не мальчики.

Пока они ставили глубинные бомбы на боевой взвод, на корме появился командир и стал наблюдать за их работой.

— Мне подали на вас рапорт, Фёгеле, — сказал он. — В нем говорится, что вы проявили неуважение к старшему помощнику. В чем это проявилось? Что вы сказали старпому?

— Я сказал, что он долбанутый.

— Что?! Да вы, наверное, совсем рехнулись. Разве можно говорить такие вещи офицеру?

Ответа не последовало.

— Вам нечего сказать в свое оправдание?

— Нет.

— Значит, вы сознательно сказали старпому, что он… Ну, сами знаете что?

— Да, сознательно.

— Может быть, вы имели в виду не старпома, а кого-нибудь из своих товарищей?

— Нет, мои товарищи в порядке.

Дать бы ему хорошего пинка, подумал Тайхман. У других во время этого диалога возникло то же самое желание.

— Может быть, вы были чем-то взволнованы?

— Я, взволнован? Да никогда, командир. Это старпом был взволнован. Он тут все бегал, как козел.

— Фи, мой мальчик, какой у вас странный способ выражаться! Вам надо научиться говорить правильно. С таким выговором вы никогда не станете офицером.

Фёгеле густо покраснел. Он терпеть не мог, когда критиковали его произношение. А когда он злился, то вообще терял над собой всякий контроль и, как большинство лишенных красноречия людей, становился грубым.

— Матрос второго класса Хейне, разрешите обратиться.

— Валяйте.

— Командир, в Южной Германии слово «долбанутый» означает возбужденный, нервный, расстроенный. Именно это Фёгеле и хотел сказать.

— Это так, Фёгеле?

— Так точно, но я не был взволнован, это старпом был взволнован.

— Ну хорошо, хорошо. Только матросу не полагается высказывать свое мнение о состоянии начальника. Как бы то ни было, вы ведь не хотели нанести начальнику оскорбление?

— Нет, совсем нет.

— Я еще раз поговорю со старпомом, прежде чем сажать вас под арест.

Как только командир ушел, Фёгеле накинулся на Хейне:

— Ты что, полагаешь, мне нравится, когда встревают в мой разговор?

— Ты редкостный болван, Фёгеле. Эта твоя швабская тупость уже начинает…

— Воздух! — закричали с мостика.

Все бросились занимать боевые посты.

Флотилию атаковали шесть самолетов. Они приближались с левого борта.

Стрелка машинного телеграфа перескочила на «полный вперед».

— Огонь по готовности, — крикнул командир. Рулевой резко повернул штурвал вправо. «Альбатрос» резко накренился на левый борт, и нос его пошел вправо. Но тут вокруг моряков засвистели пули авиационных пулеметов.

Штюве выстрелил, но ни в кого не попал.

Самолеты перелетали через корабль, словно водные лыжники. Тайхман вставил вторую обойму. Штюве развернул орудие на 180 градусов, выстрелил вслед улетавшим самолетам и пробил одному из них фюзеляж. Самолет с громким всплеском рухнул в воду. Второй свечкой пошел вверх, как будто собираясь сделать петлю, загорелся, светящейся красной массой пронзил голубое небо и взорвался, как ракета в фейерверке. Тут же раскрылся парашют, похожий на маленький белый гриб на фоне небосклона. Он медленно опускался, а под ним, словно маятник, раскачивалась черная фигурка.

— Ты видел, как я ему врезал? — воскликнул Штюве и двинул Тайхмана по плечу с такой силой, что тот испугался за свою ключицу.

— Кончай хвастаться. Готовь орудие к бою.

— Может, они снова прилетят. Вот было бы здорово…

— Может, и прилетят. Надо вставить новую обойму и зарядить старую.

— Вставляй. Эй, погляди-ка туда. Что это с ними?

Тральщик с бортовым номером 6 тонул. Он работал в паре с «Альбатросом»; вместе они составляли 3-ю траловую бригаду. Его корма была уже в воде и быстро оседала. Команда собралась на носу и вела себя довольно спокойно. Командира на мостике можно было опознать по белой фуражке. Он что-то кричал в мегафон матросам на носу. Они бросились к такелажу и стали отвязывать деревянные плоты. С кормы уже были спущены спасательные шлюпки. Бот по правому борту застрял, и кок, не снимая белого колпака, вскарабкался на шлюпбалку и перерезал трос длинным разделочным ножом. Шлюпка тяжело упала в воду. В нее запрыгнули несколько человек. Старшина шлюпки дождался, когда все его матросы сядут в нее, и отвалил от корабля.

Корма тральщика уже скрылась под водой до самой капитанской каюты. Поручень кормового боевого поста был уже еле виден. Все моряки, за исключением командира и сигнальщика, покинули корабль. Сигнальщик встал на край мостика и просемафорил на «Альбатрос» в спокойном, ровном ритме:

«От К — К: подберите моих людей. Будьте осторожны, имею на борту глубинные бомбы в состоянии боеготовности».

Сигнальщик подождал, пока «Альбатрос» подтвердит получение семафора, после чего скатал свои флажки, сунул их за пояс и прыгнул за борт. После него прыгнул в воду и командир. На тральщике не осталось никого.

Корабль оседал на корму — туда угодила бомба. Вода дошла уже до трубы, которая задымила вдруг сильнее. Густой черный дым окутал корабль. Тральщик встал вертикально, задрав нос, и через несколько секунд скрылся под водой.

На месте его гибели, как над сливным отверстием в ванне, образовалась воронка. Два деревянных плота попали в нее и стали ходить кругами. Третий, отошедший уже довольно далеко, тоже потянуло назад. И тут море взорвалось. С ревом и грохотом оно вспучилось высоко вверх — впечатление было такое, как будто из воды извергался вулкан. Гора белой пены поднялась и с грохотом опала. «Альбатрос» резко накренился на правый борт, чуть было не перевернувшись, но потом выпрямился и стал раскачиваться с борта на борт.

— Спустить шлюпки, — дал команду старпом.

Бот левого борта, висевший на шлюпбалках, был спущен и тяжело шлепнулся о воду. В него прыгнул Мекель, а за ним — Тайхман. Тайхман вывалил подвесной мотор. Они отошли от корабля. Бот правого борта шел за ними в кильватере. Но тут мотор чихнул и заглох. Тайхман дважды пытался его завести. Одной рукой он дергал шнур, а другой придерживал румпель.

Шлюпка дернулась сначала в одну, потом в другую сторону.

— Держи эту чертову посудину на курсе, — крикнул Мекель.

Мотор заработал было, но тут же снова заглох. Похоже, в карбюратор попала вода или грязь, подумал Тайхман и прокричал это Мекелю.