Ежи Путрамент - Сентябрь Страница 20

Потоцкий не понимал и не жалел об этом. Олена открыла наконец глаза и устремила взгляд на Потоцкого, не удовлетворенная, видимо, их танцем. Привлеченный взглядом Олены, он отодвинулся от пристававшего к нему Брейво и уже хотел подняться, но тут она медленно, словно в трансе, встала и сама подошла к ним. Радостное предчувствие, словно искра, пробежало по телу сенатора. Олена подошла. Потоцкий вскочил, простер руки, но она повернулась к Брейво:

— Поручик, вы еще со мной не танцевали!

Брейво неохотно встал и небрежно обнял ее. Они пошли танцевать, но Брейво, оборачиваясь к Потоцкому, все выкрикивал:

— Три десятых — понимаете?

Потоцкий застыл на месте — второе крупное поражение окончательно выбило его из седла. Подхваченная сильной рукой Брейво, изменница Олена проплыла мимо него.

— Три десятых, петеэры, это очень важно! — продолжал Брейво.

— Перестаньте болтать! — Олена снова опустила веки, ее голос звучал глухо. — Какое это имеет значение?

— Неожиданный удар! — выпалил смертельно обиженный Брейво. — В случае…

Они уплыли, подхваченные толпой танцующих. У Потоцкого снова стало горько на душе. Где Вестри? Надо же с ним, в конце концов, поговорить. Но Вестри исчез. Минейко уныло пил что-то розовое, и зеленоглазая дама безуспешно кокетничала с ним. Криси тоже не было. «Сукин сын!» — с неприязнью и завистью подумал Потоцкий о Вестри. «Куда он ее уволок?» В голове мелькнула мерзкая мыслишка: «Если у него с этой девушкой все пройдет удачно, может, он со мной будет уступчивее».

Третий офицерик, Маркевич, отчаянно отбивался от толстой дамы, уговаривавшей его потанцевать. Потоцкий смотрел на них, чтобы отвлечься и не думать о предстоящем разговоре с Вестри. Все его симпатии были на стороне Маркевича. Черт побери! И этот уступил! Дама схватила его за руку, и он, словно школьник, покорно поплелся за ней.

Еще несколько бокалов, и в памяти образовались какие-то провалы. Снова появился Вестри, он шел позади Криси. Браво, ему, видно, влетело! Бледный и злой, ни на кого и смотреть не хочет. Шум, духота. Дама с зелеными глазами явно нацеливалась на перстень Потоцкого. «На память», — шепчет она, наступая ему на ногу. Снова танец — теперь уже с нею.

— Как вы смеете?! — вскрикнула толстая дама. — Я порядочная женщина, у меня есть муж! — Она вырывается и бросает его посередине зала. Что с ней случилось?

— Сотри! — шипит Минейко на Маркевича, и тот яростно трет платком рыжеватую щетину на подбородке, где предательски краснеет след поцелуя чьих-то горячих губ.

Толстая победительница наивно пудрит носик. Лысый господин потихоньку упрекает ее за что-то.

— Наверно, муж! — хихикает в ухо Потоцкому Брейво. — Когда мы отсюда уйдем?

Возле входа драка. Офицер и двое студентов бросаются друг на друга с кулаками, дама в черном платье стоит и спокойно смотрит на них.

— На помощь! — кричит Брейво, и Минейко приходится силой усаживать его на стул. — Когда…

— Пошли! — уныло буркнул Вестри.

Оркестр еще играет, посреди зала топчется несколько пар. Но уже воцарилась невыносимая скука. Наконец они двинулись к выходу — дамы впереди, мужчины за ними, препираясь, кому идти первым. Вестри всех подгоняет.

В гардеробе, уверенные, что их никто не видит, Брейво и Олена прячутся в углу. Вот-вот наступит рассвет, от свежего воздуха подымается тошнота.

Минейко берет Крисю под руку, он не хочет воспользоваться машиной банкира. Толстая дама с лысым господином влезают раньше всех. Вестри целует Крисе руку.

— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь… — многозначительно говорит он.

— Будем надеяться, что не понадобитесь, — обрывает Минейко. — Подпоручик, — окликает он Брейво, — хватит копаться!

Брейво отскакивает от Олены и щелкает каблуками. Подталкиваемый Вестри, влезает в машину Потоцкий.

Тут подъезжает еще какой-то автомобиль, его фары бросают яркий, слепящий сноп света. Машина останавливается. Кто-то выскакивает из нее. Ослепленные светом фар офицеры и их дамы закрывают ладонями лица.

— Какой это идиот так забавляется? Потушить! — орет Минейко и сразу осекается.

— Поручик! — слышится звучный бас. — Черт знает что! Кто вам разрешил шляться с какими-то…

— Генерал! — бормочет Минейко. — Это моя невеста…

— Плевать мне на ваших невест! Во сколько отходит поезд? Где билеты? Как вы смели без разрешения…

— Вы же сказали… мы должны были ночевать…

— Вы будете ночевать на гауптвахте. Садитесь!

Вестри, словно он только и ждал этого приказа, проворно влезает в машину, автомобиль трогается. Бедняга Брейво поплелся с двумя дамами. Крися прижимает к глазам платочек.

— Слава богу, что ты не в армии! — обратилась к мужу толстая дама. — Я бы умерла со стыда…

— Вот видишь! — философски заметил лысый господин. — Там, в зале, ты меня ни во что не ставила. Женщины всегда так… — фамильярно повернулся он к Вестри. — Им бы только мундир…

Жена грубо обрывает его. К счастью, они живут неподалеку, на Вильчей.

— Очень приятно было познакомиться. Я — Кебысь, магистр права, из Городского управления, — бубнит на прощание лысый господин.

Вестри почти вытолкал его из машины и, сердито фыркая, уселся в углу. Автомобиль мчался по пустынным улицам. Потоцкий впал в какое-то полуобморочное состояние и очнулся от толчка в локоть.

Машина подъехала к гостинице «Бристоль», где остановился Потоцкий. Вестри помог ему вылезти, и на Потоцкого нашел внезапный приступ сердечности:

— Благодарю, благодарю, дорогой председатель! Вы были так любезны.

— Ладно, ладно, сенатор. Выпейте черного кофе.

— Было очень приятно. Эти ребята, эти дамы. Вы правы. Польки — самые очаровательные женщины в мире, не правда ли?

Пробормотав что-то невнятное, Вестри пожал руку Потоцкого:

— Ну, время позднее…

— Да, время — деньги, — машинально проговорил Потоцкий и вдруг вспомнил, для чего он, собственно говоря, пришел на свидание с Вестри. — Деньги, пан председатель, — это как раз то, чего нам не хватает. — Он отвел Вестри в сторону. — Вы так любезны… у меня, знаете, в Воложине затруднения… Очень прошу вас помочь мне… — И умолк.

— В чем, в чем помочь? — нетерпеливо переспросил Вестри. — Вы тоже продаете акции? Ох, уж эти мне патриоты!

— Какие акции? Какие патриоты?

— А что же? Переводите капитал в Швейцарию? В Америку? Валюта? Вы меня извините, может быть, завтра?..

— Нет-нет! Что вы! — Потоцкий схватил его за руку. — Никаких переводов! Краткосрочный заем под имение, вторая закладная…

— Ха-ха-ха! — разражается Вестри веселым смехом. — Под закладную? Что вы говорите? И к тому же краткосрочный? Ха-ха-ха!

— Ну да, на год, на два самое большее…

— Ха-ха-ха! — захлебывается от смеха Вестри. — Не может быть! А на более длительный срок не хотите? — Он вдруг перестает смеяться. — Теперь, дорогой сенатор, счет идет не на годы. На неделю хотите? — Вестри похлопал его по плечу и влез в машину.

6

Всю вторую половину дня, переходя с одного заседания на другое, Бурда никак не мог отделаться от чувства, что его постигла крупная неудача. Тягостное и неясное настроение угнетало, как несварение желудка. Но разобраться в причинах не было времени. Может быть, на него так подействовала грязная комбинация Вестри, а может быть, собственный слишком поспешный отказ в пекарском вопросе? Ясно было только одно: происходит что-то скверное, что-то такое, что может разрушить его психологическое убежище, в котором он укрывался все эти месяцы. Чего доброго, страх и беспокойство, мучившие поляков уже с марта, могут вдруг овладеть и им, Бурдой? Вечером он вернулся домой совершенно разбитый. Хотелось побыть одному, чтобы наконец спокойно подумать обо всем, однако он боялся этих размышлений.

Бурда уселся за письменный стол. В надежде еще хоть ненадолго оттянуть неприятный разговор с самим собою он решил написать письмо сыну, подпоручику, в Бохню. Он еще бился над первой фразой, не зная, что посоветовать сыну в столь трудной ситуации, когда в прихожей загремел знакомый, звучный, воистину генеральский бас.

Визит этот для Бурды не был неожиданностью. О пребывании в столице бригадного генерала Домб-Фридеберга толковали и в министерстве, и на Нововейской улице, комментируя его довольно просто: видно, старой перечнице снова мерещится слава Наполеона. Ясно, что в своем очередном паломничестве к «сильным мира сего» Фридеберг не мог обойтись без министерского покровительства Бурды.

В первую секунду Бурда обозлился: даже письма дописать не дали. Потом мелькнула мысль, что Фридеберг пришел весьма кстати — по крайней мере можно будет дать в письме какой-то конкретный совет, и министр двинулся навстречу генеральским объятиям. Бурда стоически перенес поцелуи, подкручивание сарматских усов и прочие номера Фридеберговского репертуара: генерал с каждым годом все больше отождествлял себя с героями исторических романов Сенкевича.