Александр Коноплин - Поединок над Пухотью Страница 20

Решение было принято мгновенно.

— Останешься за меня, Глеб, рацию спрячьте. Меня ждите ровно сутки. Если через сутки не вернусь, возвращайтесь к нашим той же дорогой. Может быть, и прорветесь.

— Как же, Сань… — нерешительно начал Богданов, но Стрекалов уже передавал ему ракетницу.

— Если увидишь, что не прорваться, дай ракету. Ну, братцы, либо грудь в крестах, либо голова в кустах!

Когда последняя машина поравнялась с ним, Стрекалов поднялся, отряхнул снег с колен и, закинув «шмайссер» за спину, побежал через дорогу. Его товарищи видели, как он догнал грузовик и некоторое время бежал за ним, ухватившись за борт, потом чьи-то руки втащили его в кузов и грузовик скрылся за поворотом. Разведчики ждали выстрелов, криков, наконец, мощного взрыва, но все было тихо. Через минуту не стало слышно гула моторов и над зимней дорогой вновь повисла мглистая, морозная тишина.

ТЕЛЕФОНОГРАММА

«Командиру 201-й стрелковой дивизии

10 декабря 1943 г.

Вам направляется личный состав из числа призывников разного возраста в количестве 1500 человек, один ИПТАП 311 и две санроты.

Командующий армией генерал-лейтенант Белозеров».

Спутником Сашки был пожилой немец, давно не бритый, худой, в старой, протертой на локтях и прожженной снизу шинели. До того как появиться Стрекалову, он, по-видимому, спал. Пособив незнакомому обершарфюреру взобраться в кузов и дав место подле себя, он заснул опять, не сказав ни единого слова и даже не взглянув как следует на пассажира. Стрекалов хотел сначала тут же его ухлопать, но потом раздумал. Пока тот ему не мешал. На всякий случай, чтобы не вызвать его на разговор, сержант притворился спящим, но немец и пе собирался заговаривать, и сержант не стал притворяться. Куда они едут? Везут боеприпасы на исходный рубеж? А если нет? Но ведь даже если просто перебазируется склад, об этом тоже не вредно знать советскому командованию. Вместе с тем тревожило Стрекалова и другое: правильно ли он поступил, оставив группу на попечение Богданова? Как мог, он успокаивал себя: во-первых, Богданов не новичок на войне, во-вторых, если б Сашка погиб, группой все равно бы стал командовать Богданов, в-третьих, упустить такой момент было бы непростительно. Что же касается приказа полковника Чернова, то здесь мысли Стрекалова натыкались на глухую стену и бились о нее, как бабочки о стекло, не находя выхода. С одной стороны, рано или поздно командование убедится в своей ошибке — может, уже убедилось — и разрешит Стрекалову продолжать разведку, но тогда уже будет поздно, следовательно, он поступил правильно, предварив события. С другой стороны, в армии нет преступления более тяжелого, чем нарушить приказ старшего. За это Стрекалову, учитывая обстановку, полагается расстрел. Но дело сделано, и единственный выход для него — это продолжать начатое. В конце концов, важен результат. По привычке, хотя и с некоторым опозданием, сержант оценил свои шансы. Их немного. Форма эсэсовца поможет ему проникнуть в расположение передовых частей. Однако чтобы передать сведения своим, необходимо вернуться к рации. На это шансов ничтожно мало. Его разоблачат сразу же, как только он вылезет из кузова… Правда, в последний момент Глеб успел заменить его шапку немецкой каской на фланелевой подкладке, но штаны у Стрекалова прежние — пятнистые, желто-зеленые с черными разводьями, похожие н, а украинские шаровары, и сапоги самые что ни на есть русские «комсоставские» — добротные яловые с высокими мягкими голенищами… Предложить соседу поменяться? Он с сомнением покосился на спящего. Сашкины сапоги ему будут велики, а Сашке его малы. Вот разве попробовать обменять штаны… Сашка осторожно толкает соседа локтем. Тот вздрагивает, просыпается и смотрит на обершарфюрера осоловевшими глазами.

— Was wollen Sie?[3]

Поскольку офицер смотрит на его брюки, солдат робко пытается прикрыть их полой шинели. Брюки действительно плохи. Однако во всей роте теперь других не сыщешь. Впрочем, у самого обершарфюрера они тоже не лучше… Солдат мельком посматривает на них и переводит взгляд еще выше, на грудь. Там, кое-как затертые, видны следы крови.

— Sind Sie verwundet? Haben die Russen Sie erschossen?[4]

На этот раз Сашка не понял ни слова, но на всякий случай кивнул головой и произнес «я-a, я-a», сильно растягивая гласную, как это делают немцы.

На лесной опушке грузовики неожиданно остановились. Сразу стали слышны голоса, стук закрываемых дверок. Впереди, примерно в полутора километрах, лежало укутанное в снег большое село с высокой пятиглавой церковью, темной массой домов и паутиной огородов вокруг них. По скрипу снега и приближающимся голосам Стрекалов понял, что вдоль колонны автомашин идут несколько человек. Он откинулся на ящики и притворился спящим. В кузов заглянул долговязый ефрейтор, посмотрел на Сашку и что-то спросил у солдата. Тот ответил, и Стрекалов уловил знакомое «кранк».

— Oder krank[5], — повторил солдат. По-видимому, он еще не решил, ранен его случайный попутчик или болен. Ефрейтор помедлил немного, подозрительно глядя на Стрекалова.

Когда он ушел, Сашка с видимым усилием пошевелился, застонал, отстегнул от пояса флягу и отхлебнул хороший глоток. Краем глаза он видел, как под дряблой кожей на шее соседа стремительно подпрыгнул и вновь упал кадык. Нарочно, немного поколебавшись, Стрекалов протянул ему флягу. Солдат схватил ее обеими руками и жадно припал к горлышку.

— Danke! Danke schon![6] — сказал с чувством, возвращая флягу и вытирая губы тыльной стороной руки. — Mein Name ist Frideman. Gans Frideman — Tischler. — И уставился на Сашку в ожидании ответа. На этот раз сержант понял, чего от него хотят.

— Шухер, — сказал он. — Ганс Шухер. — И протянул флягу.

Солдат удивленно поднял брови, но флягу взял и, сделав три-четыре больших глотка, вернул ее хозяину, на этот раз с поклоном. Должно быть, от голода он сразу захмелел, превратившись в веселого добродушного болтуна. Говорил он очень быстро, глотая слова и брызгая слюной. Это был типичный «тотальный фриц», голодный, забитый, выполняющий черную работу на своих господ, запуганный ими и всей непонятной для него окружающей обстановкой. Он несколько раз повторил слова «киндер» и «кляйн киндер», затем «фрау» и «майне либе фрау» и всего чаще: «эссен», из чего Сашка заключил, что мысли и желания этого солдата слишком далеки от военной службы. Высокий молодой обершарфюрер, не похожий ни на одного из его начальников, ему явно нравился, а его немыслимая щедрость заставляла забыть осторожность…

Прошло часа два. Позади трех грузовиков теперь уже выстроилась целая колонна — сержант видел ближние и слышал в лесу гул множества других. Водители и сопровождающие ходили вдоль колонны, разминая ноги, громко разговаривали, смеялись, ругались и поглядывали на небо. Некоторые в поисках знакомых, а может быть, и еды навещали кузова чужих машин. Так прошел еще час, начинало темнеть, и Стрекалов понял причину остановки. Немцы боялись бомбежки. Между селом и опушкой леса, где скопилось множество машин, простиралось большое поле, пересекавшееся прямой, как ученическая линейка, трассой. Днем пересекать его было опасно, но как только сумерки достаточно сгустились, моторы взревели и колонна тронулась. На окраине села ее снова остановили — через село проходили танки. Стрекалов видел их расплывчатые движущиеся тени среди неподвижных домов и обгорелых печных труб. За танками шли самоходки, минометы, артиллерия. Так же, как и танки, тягачи с минометами выползали из леса справа, пересекали поле, входили в село с востока и устремлялись на северо-запад, оставляя после себя волны едкого синего дыма. Знай Стрекалов немецкий язык, он мог бы, не выходя из кузова грузовика, узнать многое из отрывочных фраз и криков, из перебранки шоферов и разговоров сопровождающих. Однако он только хлопал глазами, считал «боевые единицы» да слушал непонятную болтовню соседа. От выпитой водки тот ожил, раскраснелся и даже как будто помолодел. Все спешили, и Сашка спешил вместе со всеми, но неожиданно фортуна по вернулась к нему задом. В нетерпении взглянув через дырку в брезенте, он увидел трех эсэсовцев с большими бляхами на груди. Полевая жандармерия! Они шли следом за тем самым долговязым ефрейтором, который первым обнаружил Сашку в кузове своего грузовика. Стрекалов понял, что его путешествию пришел конец. Не дожидаясь развязки, он перемахнул через борт и устремился к лесу. Чтобы не вызвать подозрения у сидевших в кабинах, он шел, на ходу поднимая полы шинели. Вскоре он услышал голос Фридемана, звавший его, а еще через минуту длинные автоматные очереди понеслись ему вдогонку. Несколько человек бросились за Сашкой, но вскоре вернулись, и вся длинная колонна тронулась через село на запад.