Вячеслав Науменко - Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне Страница 20

Вооружение состояло, кроме двух патрулирующих в воздухе истребителей, из автоматов — 310, пулеметов — 125 и пушек — 21.

<…> После выдачи офицерского состава наступила жестокая расправа над остальным 32-тысячным населением беженского лагеря Пеггец. И, как эхо, отозвались зловещими кровавыми событиями Кемптен, Фарели, Гессен, Мангейм, Дахау, Платтлинг, Зальцбург, Даггендорф, Будвас, Гоф и целый ряд неизвестных печати случаев насильственных отправок на «родину». Начались бесконечные терзания измученных душ и лицемерные воззвания «Родина ждет».

И далекая, недосягаемая, замороженная, покрытая льдом жестокости, подпрыгивающая и подстегиваемая кнутом стахановщины на награможденных «средне-прогрессивных» нормах — Родина вдет.

Васюта Сердюкова

О выдаче офицеров Казачьего Стана 28 мая 1945 года

В целях обезглавить казаков, для того, чтобы их легче было передать большевикам, английским командованием была тщательно разработана техническая сторона вопроса вывоза офицеров. Успех этой «операции» был построен на лжи и быстроте.

Офицеров обманули, говоря, что их приглашают на «совещание», а сам вывоз произвели одновременно на всем протяжении лагеря от Лиенца до Обердраубурга.

Нам часто задавали вопрос: почему так легко дали себя обмануть офицеры Казачьего Стана и почти поголовно выехали на мнимую конференцию? По этому поводу мы можем делать лишь предположения, основанные на изучении имеющегося материала. Надо полагать, что главными причинами были:

1) Тщательная подготовка по предательству казаков английским командованием и умелое проведение ее в жизнь майором Дэвисом, непосредственным руководителем вывоза офицеров и казаков Казачьего Стана на Драве.

2) Русские офицеры привыкли верить офицерскому слову и не допускали мысли о возможности предательства со стороны офицеров английских.

В связи с доверчивостью вывозимых офицеров, возникает другой вопрос: была ли английская вооруженная стража на машинах, поданных для поездки офицеров «на конференцию»?

Показания очевидцев по этому вопросу расходятся. Одни говорят, что никакой стражи не было, другие указывают на наличие ее, но разно определяют ее состав. Как видно из нижеследующего, стража была, но была организована так, что не бросалась в глаза вывозимым.

1. Из письма казачки-матери о вывозе офицеров из Пеггеца

… Эвакуировался (говорит она о своем сыне) в конце апреля 1945 года через перевал с Казачьим Станом в долину реки Дравы около Лиенца.

Положение было тревожное и неопределенное. Ежедневно утром и вечером переклички, строгий приказ не снимать погон. Несли непрерывные дежурства в штабе Кубанского атамана полковника Лукьяненко (возглавителя кубанцев в Казачьем Стане). Ползли всякие слухи. Стали исчезать люди — уходили в горы, в леса, снимали погоны…

Наконец 27 мая отобрали оружие у офицеров, после чего настроение упало до безнадежности, а 28 мая объявили приказ ехать на «конференцию» в Шпиталь.

В 12 часов дня на площади лагеря выстроились отдельно донцы, кубанцы, терцы. Каждая колонна — во главе со своим атаманом. Большинство в военной форме с казачьими погонами и нашивками на рукавах: «Дон», «Кубань», «Терек».

Сказано было «вещей не брать», так как к вечеру вернутся в лагерь, но близкие, провожавшие своих родных, сердцем чувствовали беду и совали, что только возможно: теплое, табак, еду…

Строились колоннами, как на последний парад. Пошли за ворота лагеря, где стояли английские камионы — кажется, 40–50 штук. На каждом, кроме шофера, в кабинке было по два автоматчика. Погрузились. Причем часть офицеров сидит на коленях у других. Вот закрыли стенку (опустили брезент), и так тревожно стало от этой усиленной охраны и всего неизвестного впереди.

Вдруг — ужасный крик девочки, провожавшей отца, такой страшный, душераздирающий… Она вырвалась от матери побежала к камиону, в котором был ее отец. Она чувствовала, что больше его не увидит. Все были потрясены этим детским отчаянием… Последние прощальные приветствия, и камионы двинулись по дороге.

В первый день мы ничего не знали, а на следующий день повезли в Шпиталь тех, кто почему-либо не уехал 28 мая. Конечно, разные слухи, что их задержат на несколько дней. Передаем все, по-нашему, необходимое из вещей. Англичане принимают, никто ничего нам не говорит (потом, как говорят, эти вещи сожгли в Шпитале).

Долго мы не знали, как хитро была обставлена ловушка для наших близких. До 1949 года я получала сведения, что мой сын в ссылке, где-то за Полярным кругом. От того времени ничего о нем не знаю.

Мать

2. Из письма о вывозе оттуда же

<…> Могу сказать, что специального конвоя не было, но было не менее двух вооруженных солдат в каждом автомобиле-грузовике.

Большинство офицеров были слепыми исполнителями распоряжений штаба (приказа. — П. С), не отдавали себе отчета в своих действиях и последствиях. Они строились в колонну и следовали за тем, кто, приняв на себя командование, приказывал им строиться, идти и садиться в автомобили.

Для них, идущих в колонне, этот конвой не был заметен, а если кто и заметил его при посадке, уже в автомобиле, — было поздно.

Человеку же, стоящему в стороне и наблюдающему за всем, что делается, было ясно, что эти солдаты — вооруженный конвой, хотя и очень незначительный. Добавлю, что автомобили были крытые брезентом, так что я не мог точно определить количество солдат, но наблюдал за сидящими около шоферов, при приближении колонны, головы которых показывались из кабинок.

Подготовка к этой «конференции» велась лукавыми англичанами и их друзьями, в лице влитых в наши ряды советских агентов, несколько дней.

Когда буду иметь время, опишу вам подробно о тех «наивных душах» (в том числе и скульптора, лепившего памятник объединения казаков с англичанами), которые верили в возможность какой-то конференции.

Люди были прямо ослеплены… Да оно, отчасти, и понятно. Такой подлости еще не помнит история всех войн на земном шаре. Мало кто этого ожидал.

Приведу два примера: один, как стадное чувство, другой, как веру в конференцию.

1. Когда мимо нас проходили последние ряды офицерской колонны для посадки в грузовики, то, стоявший рядом со мной, войсковой старшина Л., сделал порыв пристроиться в ряды. Но я решительно задержал его за руку и втащил в опустевший барак, откуда мы и продолжали наблюдать за посадкой и отходом автомобилей.

2. Когда мы с ним возвращались обратно в обоз станицы Пашковской сейчас же, следом за ушедшими автомобилями и по тому же шоссе (пришли мы по другой дороге), Л. натер ногу, остановился и стал переобуваться.

В это время, видим, нас нагоняет какая-то парная подвода и сидящий в ней усердно подгоняет лошадей. Я остановил ее. Оказывается, есаул 3. едет за продуктами в интендантский склад. Зная его еще по 1-му Кубанскому походу, спрашиваю:

— А что ты так торопишься?

— Тороплюсь, чтобы успеть вернуться, раздать продукты и попасть на конференцию на дополнительном автомобиле, который придет за оставшимися по разным причинам.

Подвез он нас немного. Расставаясь, я ему посоветовал лучше не торопиться и опоздать на автомобиль, но он ударил по лошадям и умчался дальше.

Через полгода встретил я его младшего брата и спросил, как его брат есаул попал на конференцию.

— Да, — говорит, — попал и больше не вернулся, оставив жену и трех взрослых дочерей.

Две из них, забыв, что сделали англичане их отцу, вышли замуж за английских солдат, а третья, с матерью, и до сего времени ждет отца.

Г. С.

3. О вывозе офицеров Казачьего училища

Из письма бывшего юнкера этого училища:

<…> Об отъезде наших офицеров могу сообщить следующее, чему я сам был свидетелем.

На следующий день, после того как у юнкеров и офицеров отобрали оружие, к нам, в село Амлах (близ Лиенца), где стояло училище и учебная команда, прибыло несколько английских грузовиков и две танкетки… Началась погрузка офицеров.

Все мы высыпали на площадь перед церковью и стали прощаться с отъезжающими. Специального конвоя в общепринятом смысле — с примкнутыми штыками и прочего — не было. Грузились все по распоряжению штаба Походного атамана как будто добровольно. На каждом грузовике рядом с шофером сидел один вооруженный солдат. По несколько человек находилось на каждой танкетке.

Настроение у офицеров было различное: одни были настроены пессимистически, другие же, убаюканные заверениями о конференции, улучшением пайка, раздачей новой одежды, были совершенно спокойны и небольшой конвой считали необходимостью, так как в тех местах, куда, мол, везут на конференцию, много югославских партизан.

Из слов же и действий начальника училища полковника М., все же вывожу заключение, что он не предвидел ничего доброго из этой поездки. Обращаясь к нам с прощальным словом, он не смог скрыть слез, хотя был человеком храбрым и выдержанным. Еще перед посадкой он сменил дежурного офицера, назначив войскового старшину Ш., так как англичане, вероятно для усыпления бдительности, разрешили оставить по одному дежурному офицеру на училище и учебную команду. Оставляя Ш., полковник М. сказал ему: «Вы останетесь за дежурного — у Вас маленькие дети».