Гюнтер Штайн - Ультиматум Страница 20

«Кому суждено ее пережить? Что будет потом?» В этот час полковник сомневался буквально во всем, на него нагонял уныние вопрос о том, когда же его счастье станет для него реальностью, а не лишь многообещающим мерцанием. Единственным утешением в жизни был для него сын Торстен. Но и над ним уже собирались грозные тучи: происки Гилле, замешательство, вызванное деятельностью этого комитета «Свободная Германия», и, главным образом, этот проклятый котел.

На хуторе полковнику пришлось дожидаться сына в комнате, заставленной какими-то ящиками и коробками. Фехнер снял фуражку и принялся просматривать попавшую под руку фронтовую газету. Вдруг дверь распахнулась, на пороге появился его сын.

— Торстен!

Полковник ощутил искреннюю радость: ведь он так надеялся получить от короткого свидания с сыном хоть немного теплоты и сердечности, которые могли бы развеять его невеселые мысли. Как только они уселись на один из ящиков у окна, Торстен сразу заговорил о вопросах, от ответа на которые полковник с удовольствием бы ушел. Торстен сначала коротко рассказал отцу о своем выступлении в защиту советских пленных, а затем — о расстреле мирных жителей в Гарбузино.

Полковник был ошеломлен. Опасения, высказанные в разговоре со Штеммерманом, подтверждались. Выступать в защиту русских пленных и возмущаться казнью мятежников — такое поведение для Гилле было просто находкой. Если Торстен и дальше будет компрометировать себя такими сентиментальными штучками, то полковнику рано или поздно придется поплатиться за это головой.

— Неужели ты не можешь найти с СС общий язык? — раздраженно спросил он. — Немножко благожелательности, мне кажется…

Торстен непонимающе взглянул на своего отца:

— Но не могу же я равнодушно наблюдать, как расстреливают пленных! И восторгаться, когда меня приглашают в качестве наблюдателя на расстрел. Из-за Гилле я стал соучастником этого преступления, отец!

Полковник молчал.

— Пойми же, здесь речь идет о большем, нежели эти… перегибы!

— И это ты называешь перегибами?

— Назови их как хочешь! — резко возразил полковник. — Сейчас для нас главное — выбраться из этого мешка. Все остальное — ерунда! СС и мы делаем общее дело. Возможно, через пару дней нам это удастся, — примирительно продолжал он. — Подожди до завтрашней операции, и тогда…

— Тогда? Что будет тогда? — взволнованно перебил его Торстен. — Опять «вперед на восток», снова изматывающие бои, снова отступление, очередная мясорубка, новый котел, новые калеки, большие потери?! Во имя чего, позволь спросить тебя?

Теперь полковник не на шутку испугался. В сущности, Торстен говорил о том, что волновало и его. Однако все эти «во имя чего» ставили под вопрос сам смысл войны. В этом заключалась огромная опасность, и полковник должен был противостоять ей самым решительным образом.

— Довольно! — сказал он. — Эти речи могут стоить тебе головы. Я не виноват, что Гилле удалось заманить тебя в ловушку. И Вильгельм не виноват. Мы требуем от тебя выполнения офицерского долга, независимо от того, куда тебя поставили.

— Отец, ты уклоняешься от ответа. Разве я честно не выполняю свой долг?

Полковник снова сел.

— Извини, — пробормотал он немного спустя, — нервы сдают. На меня здесь так много всего навалилось. И потом, эта история с Райнером.

— Райнер? Что с ним? Ну говори же!

— Он жив. На, почитай, как далеко он зашел!

Торстен выхватил листовку из рук отца. Слова воззвания звучали так же, как звучали когда-то речи унтер-офицера, они напомнили о маленьком домишке в Корсуне. «Не жертвуйте собой ради Гитлера!» Торстена словно ударили. В его голове вдруг поднялся рой самых противоречивых мыслей.

— А я-то думал, что Райнер погиб, — с горечью произнес он. — Но если это действительно подписал он…

— Он, в этом нет ни малейшего сомнения.

— Тогда он умер для меня окончательно, — упрямо заключил Торстен.

Полковник взял у него листовку. Стихийная реакция Торстена, осудившего своего лучшего друга, из-за которого он так глубоко переживал, не понравилась отцу. Однако, хорошо зная своего сына, который после опрометчивых суждений нередко приходил к противоположным выводам, он не решался считать мнение Торстена окончательным. Глубоко взволнованный, он вновь попытался найти аргументы, способные дать сыну хоть какую-нибудь точку опоры, и просил его впредь проявлять сдержанность в любой обстановке.

— Что бы ни случилось, Торстен, обещай мне, что будешь помнить о своей карьере!

Торстен резко повернулся к нему:

— И больше ты мне ничего не хочешь сказать?

На улице уже слышался гул танковых моторов. Батарея Торстена была готова к выступлению.

Отец и сын простились холодно. Кристиан Фехнер смотрел на Торстена, надеясь услышать от него последнее слово, которое могло бы рассеять все опасения, но увидел на лице сына только одно: горькое разочарование.

На следующий день, 4 февраля, в район Ризино, Толмач прибыли стянутые для наступления по деблокированию семь немецких танковых дивизий. Два одновременных удара, с юга и запада, обрушились на усиленные пехотой и артиллерией 5-ю и 6-ю гвардейские танковые армии, на флангах которых находились соединения 53-й армии 2-го Украинского фронта и 40-я армия 1-го Украинского фронта, в состав которого входила также 1-я чехословацкая бригада под командованием генерала Людвика Свободы.

Завязалась жестокая, кровавая схватка.

Обе немецкие танковые группы натолкнулись на отчаянное сопротивление и были значительно ослаблены огнем советской артиллерии. Наступающей с запада из района Ризино немецкой танковой группе, несмотря на необычайно тяжелые потери, все же удалось прорвать линию советской обороны. Однако советской пехоте и артиллерии, брошенным к месту прорыва, а также 2-й танковой армии под командованием генерал-лейтенанта Богданова, переданной из резерва советского Верховного Главнокомандования в распоряжение 1-го Украинского фронта, ценой больших потерь удалось остановить гитлеровцев.

Оценив обстановку, генерал Штеммерман передал следующую радиограмму командующему 8-й армией: «Подвергаемся мощной бомбардировке. Нуждаемся в прикрытии истребителями. Расход боеприпасов 120 тонн в день при доставке по воздуху всего лишь 30 тонн».

Основная цель операции, поставленная немецким командованием — одновременным ударом с юга и запада прорвать изнутри и извне кольцо советского окружения, — оказалась недостигнутой; недостигнутой оказалась и вторая цель — немедленно окружить советские соединения между двумя запланированными «местами прорыва». К тому же попавшие в окружение в ходе операции немецкие части потеряли большую часть первоначально занимаемой ими территории. Котел сжался до размеров 60 на 30 километров. Советские войска на остальных участках фронта продолжали все сильнее и сильнее затягивать его. Все это привело к тому, что операция Манштейна по деблокированию потерпела полный провал.

9

В ночь на 5 февраля Руперту Русту и Жоржу Брадеману удалось сдаться в плен. Случилось это на юго-западном крае котла, там, где войска 2-го Украинского фронта отбили удар наступавшей со стороны Толмача и поддержанной из котла группы армий «Юг».

Маршевый батальон, к которому Руст и Жорж были вынуждены присоединиться на разрушенном вокзале, в огромной спешке был доставлен на грузовиках в расположенное неподалеку село. Батальон прибыл туда к вечеру и сразу же получил приказ занять позицию вдоль холмов. Рядом с ним окопались превратившиеся в так называемые боевые группы полки, отброшенные сюда в течение дня после неудавшейся попытки соединиться с наступающими из района Толмача частями. Беспрерывно доносился грохот идущего совсем близко боя. Советская пехота вклинилась с фланга в боевые порядки гитлеровцев и, отбросив их, под прикрытием танков Т-34 перевалила через озаренные полуденным солнцем вершины холмов, еще до наступления темноты вышла на равнину.

В маршевом батальоне не осталось ни одной пушки. Боевая группа справа с ее двумя гранатометами сделала несколько выстрелов. В результате один русский танк загорелся, два других были повреждены и остановились. Но затем весь маршевый батальон отхлынул к селу, гонимый остальными танками и пехотой.

Руст и Жорж бросились бежать к домам. Деревенская околица уже находилась под обстрелом. Пригнувшись, они пересекли улицу, перемахнули через несколько заборов. Совсем рядом рвались снаряды, пламя охватывало дома. С шипением перед ними обрушилась в снег горящая балка. Где-то раздался крик.

Жорж подбежал к воротам какого-то сарая и втащил туда за собой Руста. Тяжело дыша, они прислонились изнутри к воротам. Вдруг из темноты до них донесся такой знакомый голос: «…Наш фронт никогда не дрогнет. Он найдет в себе достаточно сил для того, чтобы, несмотря на тяжелые дни… То, что этот колоссальный, потрясающий мир процесс сопровождается муками и болью, соответствует вечному закону провидения…»