Илья Туричин - Сердце солдата Страница 20

Гробы подхватили веревками и стали по очереди опускать в могилы. Священник что-то бормотал.

А Петрусь все смотрел на тех девятерых в кольце автоматчиков. Он понял, зачем их сюда привезли. Сквозь молодую листву деревьев, за памятниками и крестами, на самом краю кладбища, он приметил нескольких солдат с лопатами в руках…

Рядом кто-то сказал:

— Играй!

Петрусь сразу и не понял, что это относится к нему. Потом, будто очнулся, вздрогнул и машинально положил пальцы на лады.

— Играй!

Петрусь заиграл. Лицо его окаменело, брови сдвинулись, глаза потемнели.

И над покосившимися крестами, над каменными плитами, над молодой зеленью деревьев, над первыми желтыми цветами в изумрудной траве, над стоящими по стойке «смирно» чужими ненавистными солдатами и снявшими фуражки офицерами полилась торжественная, мужественная мелодия похоронного марша.

Вы жертвою пали в борьбе роковой,Любви беззаветной к народу…

Петрусь играл и смотрел на тех девятерых незнакомых, но бесконечно близких людей…

Вы отдали все, что могли, за него,За жизнь его, честь и свободу…

Петрусь играл для девятерых приговоренных. И они поняли его. Некоторые из них выпрямились, стали плечом к плечу, гордо подняли головы, а парнишка сжал кулаки, и только женщина заплакала громко, навзрыд.

Петрусь возвратился с кладбища один. Вошел в избу. Поставил на лавку футляр с баяном. Ребята возились возле печи, двигая по рассохшимся половицам щепки — танки. Варвара чистила картошку, сидя на низеньком чурбане. Она подняла голову и воспаленными от слез и бессонницы глазами внимательно посмотрела на квартиранта. Петрусь отвернулся. Ни на кого не глядя, прошел в угол. Сел на лавку и уставился в противоположную стену, будто слепой.

— Ты что, Петрусь?

— Уйду… — Он скрипнул зубами. — Не могу больше. Нервов нету… — И вдруг крикнул на ребят, по-петушиному срывая голос: — Да бросьте вы щепками скрести!..

Ребята замерли от неожиданности. У Виташки задрожали губы. Петрусь обхватил голову руками и застонал.

— А ну-ка, идите во двор. Погуляйте, — сказала Варвара ребятишкам. — Видите, хворый дяденька…

Она выпроводила ребят в сенцы, плотно прикрыла дверь и села рядом с Петрусем.

— Прости, Варвара, — тихо сказал Петрусь. — Сердце горит на душегубов… Мочи нет… Девятерых расстреляли на кладбище… И не знакомые, а будто — в тебя пули. — Петрусь постучал кулаком по груди и протяжно вздохнул.

Варвара молчала, опустив голову, будто вслушиваясь в наступившую тишину. Хрустнула возле печки ссохшаяся половица. Где-то печально и робко свистнул сверчок.

— Уйду… — сказал Петрусь. — Не могу я в пивной играть. Не баян — автомат просят руки. — Он встал. — Ты мой инструмент схорони до поры. Больно приметная штука — ящик…

Варвара кивнула.

— А придет этот, скажи, за нотами подался. Скоро, мол, вернусь.

Варвара снова молча кивнула.

— Ну прощай, не поминай, как говорится, лихом.

Петрусь ушел, оставив у Варвары баян и свой вещевой мешок. Не прячась, направился он прямо к заставе. Предъявил часовым пропуск и размеренным шагом пошел по шоссе.

Козич вернулся домой час спустя после ухода Петруся. Вошел в избу, огляделся.

— Петрусь не приходил?

— Приходил, — нехотя буркнула Варвара.

— Где ж он?

— Ушел.

— Куда?

— Домой!

— Толком говори! — крикнул Козич.

— Не ори, — зло сказала Варвара, — лопнешь.

— У-у-у!.. — Козич замахнулся.

Варвара посмотрела прямо в его белесые сверлящие глазки и сжала рукоять ухвата.

— Но-но! — Козич отступил на шаг. — Куда он пошел?

— Сказано: домой.

Козич убитый сел на лавку. Сцепил пальцы.

— Зачем?

Варвара прогремела ухватом:

— Ноты какие-то забрать.

— Ноты?.. А гармонь?

— Вон она, гармонь, ослепли, что ли?!

— Не дерзи! — крикнул Козич и тотчас притих. «А что если Петрусь не вернется? Ведь господин Вайнер…» Козич почувствовал, как пополз по спине неприятный холодок.

— Он ничего не сказал?

Варвара уловила в голосе Козича дрожь и, чтобы досадить ему, притворилась, что не слышит вопроса.

— Петрусь ничего не сказал?

— Сказал.

— Что?

— Что за нотами идет.

— А вернется-то когда? Вернется?

Варвара видела, как встревожил Козича уход Петруся. Ей очень хотелось крикнуть в лицо предателю, что Петрусь ушел в лес, к партизанам, а когда вернется, то и Козичу и начальникам его несдобровать! Но она сдержалась. Она понимала, как важно, чтобы сейчас Козич был спокоен, чтобы вслед за Петрусем не помчалась погоня. Надо дать Петрусю уйти в лес. И она сказала:

— К вечеру обещался.

До вечера просидел Козич у окна. Но Петрусь не вернулся. Всю ночь ворочался Козич на жесткой постели, вздрагивая от малейшего шороха. Утром бледный, с ввалившимися глазами он казался больным.

— Что же делать? Докладывать Вайнеру или нет? Не доложишь — он все равно узнает об исчезновении Петруся, и тогда будут пытать, могут обвинить в соучастии, поведут на кладбище, как тех девятерых. Рубашка прилипла к телу, Козич сжался, стал похожим на загнанную в угол мышь.

— Варвара, не вернулся Петрусь?

Варвара усмехнулась.

— Сами видите.

Козич ждал до полудня. Потом, забыв шапку, выскочил за дверь и торопливо засеменил по улице. Скорей, скорей, может, еще не поздно… Жуткий, животный страх гнал его, одеревеневшие ноги, казалось, двигались сами, будто спрятан был в них какой-то механизм.

Вайнер по его виду догадался, что что-то произошло. Он сдвинул брови и кивнул на графин:

— Выпейте воды.

Козич не понял. Глотнул воздух, как выброшенная на берег рыба.

Вайнер нетерпеливо постучал ладошкой по столу.

— Ну!..

— Ушел, — хрипло выдохнул Козич.

— Кто?

— Гармонист… За нотами…

— Ну?..

— Ушел…

— Когда?

— Вчера… С кладбища…

— Зо-о!..

Вайнер посмотрел на Козича так, что тому захотелось провалиться сквозь пол, только бы не видеть этих холодных беспощадных глаз.

— Обещал вернуться… — невнятно забормотал Козич, — обещал… к вечеру…

— Слушайте меня внимательно, Козич, — размеренно, четко выговаривая каждый слог, сказал Вайнер. — Если ваш гармонист не будет возвращаться до завтрашнего вечера, я прикажу спустить вашу шкуру и набить из нее чучело соломой. Вы понимаете, что я не шучу? И не вздумайте тоже бежать. Я вас достану из-под земли.

Козич не помнил, как вышел на улицу, как добрел до дому. Его трясло, в глазах рябило, медленно кружились какие-то голубые мухи.

— Петрусь пришел? — еще с порога спросил он Варвару.

— Нет.

Козич почувствовал слабость. Ноги подкосились. Если бы не попалась лавка, он сел бы прямо на пол. Отдышавшись, с трудом дотащился до постели и лег.

Гулко стучали ходики на стене: «так-тик», «так-тик», «так-тик». Что им! Они бездушны и холодны. Козич не выдержал, вскочил с постели, бросился к ходикам и остановил маятник.

Но наступившая тишина не принесла облегчения. От нее стало жутко. Хата казалась просторным деревянным гробом. Козич зарылся головой в подушку и зарыдал.

Прошел еще день, а Петрусь не вернулся. Надо найти его. Иначе от Вайнера пощады не жди!.. А может, он дома, в Яблонке? Но туда страшно… Там — партизаны… А может, и нет их там, а Петрусь дома? Да если и схватят, можно сказать, что бежал от немцев. Хотели, мол, схватить за укрывательство Петруся… Все одно пропадать. От Вайнера пощады не жди!.. А если Петрусь дома — упрошу вернуться…

На рассвете, надев пальто, Козич вышел на улицу…

На заставе он увидел человека в штатском, который закуривал с часовыми. Знакомая спина. Козич подошел ближе.

— Хальт! — приказал часовой.

Человек в штатском обернулся и весело заговорил:

— Почтение, Тарас Иванович. От супруги поклон!

— Петрусь! — У Козича перехватило дыхание. — Петрусь! — Он ухватился за рукав Петруся, будто боясь, что гармонист опять исчезнет. — А я тебя искал…

Петрусь поднял брови:

— А чего меня искать?

Козич понял, что сказал на радостях лишнее, и, стараясь выправить положение, добавил:

— Думал, беда с тобой приключилась…

— Выручать шел?

— Вот-вот…

— Спасибо, Тарас Иванович. Век не забуду. Ауфвидерзеен, — попрощался Петрусь с солдатами. — Пошли!

Он взял Козича под руку, и они пошли в поселок.

— Я целый день ховался в лесу, — рассказывал Петрусь. — Неспокойно кругом. Пристрелить могут в расцвете лет. А у меня — талант артиста. Жалко его менять на дырочку в башке… Играю я на кладбище похоронное, а чего играю — сам не знаю. На ходу сочиняю. Из настоящих маршей я только «Жертвою пали» хорошо знаю. А маршик-то большевистский… Ну, думаю, один раз сыграл, не заметили, может, и другой раз пронесет. А уж в третий раз попадемся мы с вами, Тарас Иванович! Вижу, без хороших похоронных маршей мне не обойтись. Дай махну за нотами. Одна нога здесь — другая там. И отправился.