Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман. Страница 20

Тут в события вмешался плотный, коренастый Ломцев, и Резняку пришлось умерить свои пыл.

Так что Игорь был рад вечернему фиаско неприятеля. В общем-то, Игорь и сам неплохо ругался, но значения слова «грызло» не знал. Решил спросить у Лупьяненко:

— Слушай, Антон, а «грызло» — это лицо, что ли?

— Оно самое, а ты что — не знал?

— Нет, у нас так никто не говорит.

— А как у вас говорят?

— Рыло, чайник… череп…

— Неужели «грызло» не говорят? — удивился Лупьяненко.

— Вроде нет, — уже не так уверенно пожал плечами Игорь.

— Да ты просто не слышал, наверное.

— Может, и не слышал.

— Рота! Приготовиться к следованию на приём пищи! — прокричал дневальный.

За эти три дня Тищенко подметил интересную особенность команд дневальных: формально были и завтрак, и обед, и ужин, но дневальный всегда кричал «к приёму пищи» или «на приём пищи». Игорь подумал, что это, пожалуй, потому, что происходящее в столовой трудно назвать завтраком, обедом или ужином в обычном понимании, а вот «приёмом пищи» куда точнее и для совести спокойнее.

Отмаршировав сто пятьдесят метров и забежав по команде в столовую под гневные окрики сержантов, Тищенко с улыбкой вспомнил статью психолога в одной из газет. В статье было сказано, что для лучшего усвоения пищи перед ужином нужно совершить прогулку, а сам ужин проводить под спокойную, лёгкую музыку. «Вот она и прогулка, и музыка» — недовольный рёв Гришневича; мы прямо по науке питаемся», — с иронией подумал Тищенко.

Перед едой все вошедшие курсанты должны были встать по обе стороны столов (по пять человек в ряд) и так стоять до тех пор, пока не придут сержанты. Причём стоять максимально приближённо к стойке «смирно». Затем следовала команда: «Сесть!». По ней все должны были снять скамейки, поставить их на пол и совершенно одновременно сесть, кроме среднего в ряду, противоположном входу. Таким образом, у каждого стола оставался стоять один курсант. Если хоть что-то получалось не так, как описано выше, следовали многочисленные «сесть-встать» до тех пор, пока всё не получалось идеально. Если читатель вспомнит, что многие курсанты служили лишь первую неделю, он поймёт, что такие «приседания» случались очень часто и зачастую были весьма продолжительными. После всей этой кутерьмы следовала команда: «Приготовиться к приёму пищи!». Она означала, что все должны разделить между собой хлеб (по куску белого и чёрного каждому), а тот, кто оставался стоять («раздатчик пищи»), должен был всем по очереди раздать содержимое металлических кастрюль-бачков. Никто не хотел попасть в «раздатчики», поэтому при посадке все следили друг за другом, стараясь не оказаться на этом месте. Но, учитывая, что за этим следили все, все рано или поздно там оказывались (за исключением тех, кто всегда входил первым — а первыми входили те, кто стоял в правой колонне взвода). Была ещё одна тонкость: сержанту всегда самому первому надо было предлагать пищу — даже если все съели суп, никто не имел права есть кашу. Все должны были ожидать, пока сержант закончит с первым и возьмёт свою долю второго. Правда, сержанты не часто ели баланду, именуемую супом, но негласный закон всё равно существовал. Если сержант вообще не брал суп, «раздатчик пищи» обязан был спросить: «Товарищ сержант, вы будете первое?» и, только получив отрицательный ответ, он мог наливать остальным. За нарушение этого «закона» виновный мог попасть в немилость к своему «наполеону в лычках», а это грозило нарядами, унижениями, а иногда и физической расправой. На этом неприятности не заканчивались. Для третьего на десять человек было лишь семь-восемь кружек, и одну из них обязательно забирал сержант. Некоторым приходилось пить по очереди. Гораздо демократичнее всё происходило на тех столах, где не садились сержанты.

После первых физических и психологических нагрузок курсантам, ещё не отвыкшим от нормальной пищи, очень хотелось есть. Но то, чем их кормили, далеко не полностью утоляло голод. Супы представляли собой воду, содержащую небольшое количество картофеля и овощей. Иногда встречались микроскопические мясосальные кусочки. На второе были сваренные на воде пресные каши либо картошка, вернее, что-то неопределённое из-за слишком сильного разбавления водой. Порой давали гречку, и это было большой радостью. К каше в одной тарелке на всех давали жирные, бесформенные «маслы» — куски неприятного, вареного сала. На третье был либо грязно-коричневый компот, либо почти такой же по цвету, но более вязкий кисель. Коричневым цветом эти «напитки» были обязаны добавляемому в них раствору «брома». «Бром» был призван снизить потенцию и отбить охоту к сексуальной активности. Но помогал он мало. На завтрак всегда выдавали небольшой кругляш сливочного масла.

Сегодня дали гречневую кашу, и Игорь с аппетитом уплетал чёрной алюминиевой ложкой. Ели только ложками — вилок в армии нет. Во-первых, зачем министерству обороны тратиться, во-вторых, вдруг солдаты друг другу глаза повыкалывают, а в-третьих — будь в столовой вилки, ими всё равно было бы нечего есть.

Тищенко едва успел допить компот, как старший сержант Дубиленко прокричал на всю столовую своим громовым голосом:

— Рота! Завершить приём пищи!

Дежурившие по столовой курсанты, одетые в порванные и засаленные хэбэ, принесли и разложили по столам скребки — дощечки с резиновыми краями. Ими было очень удобно стирать стол, передавая скребки по цепочке и сгоняя мусор на край.

— Уборщики посуды, встать!

Уборщиками были те, кто сидел на краю стола. На этот раз в такой роли оказался Тищенко. Проворно вскочив, он вместе с Валиком собрал железные миски в стопки и по команде «унести посуду» курсанты отнесли их к специальному окошку. В это время остальные выбегали строиться на улицу. Уборщикам иногда удавалось, догоняя роту, прихватить в карман кусок хлеба (что Тищенко и сделал). Но это было небезопасно, так как уличённых в выносе хлеба в карманах могли заставить съесть его прямо перед строем. Забегая на своё место, Тищенко увидел, что такая незавидная участь постигла Петрова из пятого взвода. Дубиленко построил роту лицом к столовой и попросил Сапожнева:

— Серёга, давай этого духа сюда!

Сапожнев кивнул и вышвырнул маленького, тщедушного Петрова так, что тот едва не упал на асфальт. Сейчас младший сержант ничем не напоминал Игорю того добродушного Сапожнева, с которым он ехал в одном купе.

— Курсант, стань по стойке «смирно»! — заорал на Петрова Дубиленко.

Петров, дрожа всем телом, кое как вытянулся.

Оглядев роту, Дубиленко предупредил:

— Если ещё кто-нибудь будет таскать хлеб в кармане, с ним будет то же, что сейчас с Петровым. А ну-ка, доставай свой хлеб. Достал? Хорошо. А теперь давай, жри перед строем, если тебе хлеба не хватает! Пускай все смотрят. Да побыстрее челюстями двигай — не в ресторане!

Глядя на обмякшего, жалкого, давящегося хлебом Петрова, Тищенко со страхом подумал о собственном кармане и инстинктивно прикрыл его рукой. Но в этот раз для Тищенко всё хорошо закончилось, и кусок хлеба благополучно завершил своё существование в желудках Игоря и Антона.

Глава седьмая

Дневальный по роте

Рота должна строиться за минуту, а курсант — одеться за сорок пять секунд. Почему в армии бывает сразу много подъёмов и отбоев. Уставы учат дословно. Кохановский не может запомнить текст. Гришневич обрывает Тищенко погон. Удачный поход в чепок. Чепок гораздо лучше, чем ожидал Игорь. Инструктаж и развод. Почему дневальные разных рот воруют друг у друга ложки. Как Тищенко «обнимал и тискал» машку. Из чего состоит звук спящей казармы. Драка с «очкариком» из первой роты. Тищенко одерживает победу. Туалет в качестве «закреплённой территории». Тищенко «тормозит» и забывает нажать кнопку на телефоне. Тищенко и Лупьяненко хитростью сдают наряд следующим дневальным.

— Ро-т-та-а-а! Подъем!

Игорь, разбуженный воплем дневального, нервно вскочил с койки и бросился одеваться. Нужно было любой ценой уложиться в сорок пять секунд. Наматывать портянки было некогда, и Тищенко просто набросил их на сапоги, а затем всунул туда ноги. Портянки, хоть и неудобно, но быстро окутали ступни. Игорь помчался в строй, на ходу надевая пилотку и застёгивая ремень.

Но всё же в положенные сорок пять секунд он не уложился. Однако, не только он — Фуганов прибежал ещё позже, да и четвёртый взвод что-то запаздывал.

Сегодня подъём проводил Щарапа. Недовольный опозданиями, он ещё раз «отбил» роту. Во второй раз не успел Валик, кто-то из первого и почти весь четвёртый взвод. Вконец раздосадованный Щарапа зло крикнул сержанту Миневскому:

— Слушай, Игорь, ну-ка пошевели своё чурбаньё. А то они всё никак не проснуться.

В четвёртом взводе и впрямь было много курсантов из Средней Азии и Кавказа, за что его и называли «чурбанским».