Михаил Авдеев - У самого Черного моря Страница 20

Уходил октябрь сорок первого… Мы стояли на пороге огненных дней обороны Севастополя.

За нами – Севастополь

Херсонесский маяк

В начале войны Херсонесский маяк можно было разглядеть в хорошую погоду далеко с моря и воздуха. Взлетал я с аэродрома для барражирования над главной базой и видел на самом краю мыса выбеленный солнцем маленький столбик Вернее, даже не столбик, а белый на фоне темного моря штришок. Столбиком он выглядел, когда мы подлетали к Севастополю. Теперь маяк в глаза не бросался, он был закомуфлирован – покрашен грязно-зелеными, бурыми и бледно-желтыми пятнами под цвет берега. Мы обратили на него внимание, лишь подлетая к Казачьей бухте, таким невзрычным выглядел он в маскировочном наряде, да еще в пасмурный день

Аэродром на полуострове тоже назывался Херсонесский маяк. Собственно, аэродром – это громко сказано: обыкновенная посадочная площадка. По сторонам взлётного поля торчали в зарослях мелкого кустарника и бурьяна огромные глыбы камня. Вдоль Казачьей бухты и по берегу моря с севера я увидел рассредоточенные истребители самых различных типов. К югу от маяка, в направлении 35-й батареи, пристроились на побережье штурмовики и бомбардировщики. И всюду люди, люди. Бескозырки, белые и красные платочки. Платочков больше. Женщины Севастополя и краснофлотцы ворочали камни расширяли летное поле, рыли для самолетов капониры, сооружали землянки для летчиков и техников, командные пункты, подземные хранилища.

После посадки, вернее, уже после пробега, когда воентехник 2 ранга Буштрук вылез из задней кабины УТ-2 и, держась за консоль крыла, побежал на рулежке за самолетом, направляя его к стоянкам «яков», я подумал: «А мне и воевать не на чем». Рядом с И-16 стояли два «яка», но они оказались не мои, не 5-й эскадрильи, а 9-го полка. На глаза попался Костя Алексеев, но он тоже только прилетел, и где стоянки 32-го полка, понятия не имел.

Выяснили все-таки, что на пробеге не надо было сворачивать вправо, а рулить дальше и тогда мы попали бы к стоянке своего полка. Но сразу попасть туда так и не пришлось. Впереди откуда-то взялся краснофлотец в бушлате. Он поднял руку, будто голосовал на дороге, просил подвезти. Ветер рвал с него бескозырку, трепал черные ленты. Я сбавил обороты, остановился. Морячок подбежал к технику, что-то сказал ему и тот скрестил над головой руки: выключай зажигание.

– Командующий вас вызывает на КП, – пояснил Буштрук, как только заглох мотор.

Я направился вслед за удаляющимся краснофлотцем и не знал, что и подумать, зачем так срочно понадобился командующему ВВС. Вины я за собой никакой не чувствовал и это меня еще больше угнетало. Но так как безгрешных людей не так уж много, я нашел, наконец, и свой грех. Первое, о чем может спросить генерал, так это:

«Где ваша эскадрилья?» Или: «Почему прилетели один? Где люди, где самолеты?». Я начал мысленно оправдываться, подыскивать более веские доказательства правильности своих действий, но мысли, как заезженная пластинка, вертелись на одном месте, безответно повторяя под левую ногу: «Где люди? Где самолеты? Где люди? Где самолеты?».

В шлемофоне мне стало жарко – сдвинул его со лба. Я уже догадывался, что самый большой холм у Казачьей бухты и есть КП. От землянки этой отделилась фигура и направилась навстречу. Показалось – подполковник Юмашев, командир 8-го истребительного авиаполка.

Краснофлотец быстро подошел к человеку в реглане, приложил руку к бескозырке и тут же, резко опустив ее, побежал к землянке, а человек в реглане снова двинулся мне навстречу. Это был не Юмашев. Он шел уверенно, держась правой рукой за борт, словно застегивал на груди пуговицу. А когда увидел я генеральские нашивки, догадался, что это и есть новый командующий ВВС Черноморского флота, о котором слышал многое от батьки Ныча. Я ускорил шаг и с волнением в голосе представился генералу. Остряков протянул руку.

– Здравствуйте, Михаил Васильевич, – сказал он негромко. – Очень рады, что вы прибыли. «Откуда он знает мое имя?»

– Пройдемся, поговорим, – предложил Остряков. Некоторое время мы молчали. Потом он расспросил о семье, о здоровье, о планах.

– Воевали вы на Перекопе хорошо, – похвалил Остряков. – Ваша эскадрилья показала себя способной наносить ощутимые потери врагу. Чувствуется прекрасная довоенная подготовка. Самолетов у вас осталось…

– Два.

– Два самолета ЯК-1. Передадите их командиру полка, а сами срочно вылетите за новыми. Сегодня до вечера скомплектуйте группу из лучших летчиков эскадрильи, всего четырнадцать человек. Не хватит своих, возьмите с девятого полка. Да не забудьте двух толковых техников. А завтра утром на У-2 и УТ-2, скажите Павлову пусть обеспечит, перелетите на Анапу. Там будет ожидать вас Ли-2, командир экипажа Малиновский. Он доставит вас аж на Волгу. На заводе скажете военпреду, что прибыли от Острякова за самолетами для Севастополя. Он меня знает. Помните, таких просителей, как вы, там будет много. И всем нужно срочно, и у каждого, наверняка, будет свой козырь и чья-то широкая спина за плечами. Главный ваш козырь – для обороны Севастополя и распоряжение Главкома. Но без распоряжения Главкома вряд ли кто туда поедет. Поэтому быстрота получения самолетов будет во многом зависеть от вас самих, от вашего умения убеждать.

На обратном пути генерал попросил меня по возвращении из командировки доложить ему об отличившихся на Перекопе. Спросил, кто в эскадрилье комиссаром. Узнав, что старший политрук Ныч, улыбнулся. – Мы его звали батько Ныч, – сказал Остряков. – Толковый вам комиссар достался, дорожите им. На стоянках самолетов полка я встретил Колесникова, приказал ему собрать у штабной землянки летчиков эскадрильи и послать кого-нибудь в 9-й полк за старшим лейтенантом Алексеевым, а сам, не теряя времени, пошел на КП полка.

Я поразился тогда выдержке Острякова. Он был спокоен, деловит, хотя сложившаяся обстановка менее всего располагала к спокойствию.

После прорыва немцев на Ишуньских позициях Особая 51-я армия, опасаясь быть отрезанной от Большой земли, отходила с боями на Керченский полуостров.

Приморская армия, уставшая в тяжелых боях под Одессой и не успевшая после ее эвакуации подойти в полном составе к Ишуньским позициям, оказывала сопротивление немцам и отступала в направлении Симферополя. Но мотомехчасти противника быстро растекались по дорогам Крыма, опережали Приморскую армию и отрезали ей путь на Симферополь, надеясь окружить ее или направить вслед за 51-й армией на Керчь,

Командующий Приморской армией генерал-майор Петров на Керчь не пошел. Он решил любой ценой пробиться к Севастополю. С кровопролитными боями он отводил свои войска по горам и бездорожью в направлении Балаклавы. А гитлеровцы уже вплотную подобрались к первой линии обороны Севастополя, которую яростно удерживали части и подразделения небольшого гарнизона главной базы Черноморского флота. Вчера направился на передовую батальон авиаторов, наспех сколоченный из мотористов, оружейников, воздушных стрелков и краснофлотцев морской авиабазы.

Севастополю позарез нужны были самолеты. И хоть на перегон их из тыла уходило какое-то время, сделать это было необходимо.

Опасения Острякова оказались излишними. Как только я произнес слово «Севастополь», самолеты мне дали.

В Анапе погода была сносная, а на маршруте низкая облачность прижимала нас к притихшему морю. Моросило. Наша группа держала курс на Херсонесский маяк. Чем ближе подходили мы к Крымским берегам, тем выше становилась облачность. Прошла в дымке Ялта. Балаклаву увидели уже отчетливо. Набрали четыреста метров. Прошлись над маяком. В море штиль. В небе ни единого «мессершмитта». Стали над мысом в круг. Аэродром за три недели сделался неузнаваемым. Расширена и удлинена взлетная полоса. Не верилось, что это женские руки раздвинули огромные каменные глыбы. Кроме трех бомбардировщиков ДБ-Эф, самолетов было не видно. В Казачьей бухте заметили плавучую батарею.

Приземлились все благополучно. Незнакомые техники и механики показали место стоянки, закатили самолеты в крытые капониры,

– Вот это да, – поразились мы. – Воевать можно. Прилетевшие летчики собрались у командирской машины: капитаны Рыбалко и Калинин, старшие лейтенанты Алексеев, Минин, Капитунов, Данилко, лейтенант Колесников, сержанты Платонов и Макеев. Девять человек, я-десятый. Десять вернулось на Херсонесский маяк из четырнадцати. Один – лейтенант Качалка при сильном снегопаде на маршруте Сталинград-Сальск разбился в районе Вороново. Два капитан Сапрыкин и лейтенант Беспалов во время снегопада подломали шасси. Один – лейтенант Кисляк сел на вынужденную в районе станицы Киевской. И обо всем этом надо докладывать командующему лично. Перспектива не из приятных.

Пока я собирался с мыслями, откуда-то появился со своим войском командир эскадрильи «мигов» Дмитрий Кудымов. Тут были Евграф Рыжов, знаменитый своим тараном, и лейтенант Куницын. Молодых пилотов-сержантов я не знал, слышал, как одного называли Петькой, а другого «Генералом».