Павел Нечаев - Танго смерти Страница 20

— Что скажешь, фронтовик? — командир перевел взгляд на Сашу. — Ты был прав, зря мы разведку не выслали. Их там дохрена, да еще с артиллерией.

— Надо отходить, — сказал Саша. — Мы в низине, на открытой местности. Они нас либо из пушек расстреляют, либо окружат пехотой.

— Мы не можем отойти без приказа, — отрубил командир. — Еще варианты есть? Давай, не строй из себя целку. Что твой опыт говорит?

— Надо взять эту деревню, — предложил Саша. Все внутри него восставало против того, что он говорил, но дисциплина взяла верх над разумом. Он слишком долго был солдатом и не из последних. В боевой обстановке включились давно позабытые навыки и схемы поведения. Приказ командира заменил здравый смысл. — До нее тут метров пятьсот, добежим, возьмем на штык. А дальше пусть командование думает. Шанс есть, только надо в темпе. Подсуетимся, прикуп будет наш…

— Так и поступим, — решил командир роты. — По свистку поднимайте людей в атаку. Ну, что смотрите? Давайте, вперед…!

Солнце поднималось все выше. Стало теплее. Цви прополз вдоль цепи, объясняя, что делать.

— Так они же стреляют, — пробормотал Генрих, услышав про скорую атаку.

— А ты думал, они тебе пряников дадут? — сказал ползущий следом за Цви Саша. — А у тебя в руках что, хлопушка?

— Так не видно же ничего, — растерялся Генрих. — Куда стрелять?

— Там увидишь, — туманно объяснил Саша. — Держись рядом со мной, не отставай? Понял?

Генрих кивнул и почувствовал, как по лбу потекли капли пота. Он лежал, сжимая винтовку, и ждал сигнала к атаке.

Свисток и взвод, как один человек, встал и побежал вперед. Генрих бежал вместе со всеми и кровь стучала в ушах: вперед! Арабы открыли огонь, и ему казалось, что он бежит прямо на пули. Он почти ничего не видел, ослепленный бьющими в лицо лучами солнца. Парадоксально, но он перестал бояться. Он чувствовал прилив энергии, веселая ярость толкала его вперед. Вокруг свистели пули, кто-то падал, крича от нестерпимой боли, но Генрих не обращал внимания, он бежал вперед. Потом от солнца откололся кусок и ударил его по голове. Тут же стало темно, как будто кто-то выключил свет, а вместе с ним и весь мир.

Генрих упал и не видел, как переломившись в поясе, оседает на землю бывший капо. Как в огненном разрыве снаряда без следа исчезает Давид. Не видел, как останавливается, точно наткнувшись на пулеметную очередь, Мозес.

Первым, что услышал Генрих очнувшись, была музыка. Скрипка играла знакомую мелодию. На мгновение ему показалось, что ему все привиделось и он по-прежнему на пароходе. Сильно болела голова, в ушах звенело. Он открыл глаза и увидел небо.

— Лежи, — на грудь Генриха легла ладонь, по голосу он узнал Сашу.

— Что… Что со мной случилось? Где я? — Генрих оттолкнул ладонь и попытался встать. Саша резко дернул его вниз и зашипел:

— Не вставай, пристрелят!

В голове у Генриха точно бомба взорвалась. Он рухнул на колени и скрючился, ощупывая голову. Голова была чем-то обмотана.

— Это бинты, не трогай, — раздался голос Саши. — Тебе повезло — пуля пробила каску и прошла по касательной. Так что ты легко отделался, кожу порвало и все.

Генрих огляделся и понял, что ему ничего не привиделось. Вокруг была все та же заросшая кустами низина. Рядом, привалившись спиной к вертикально уходящему вверх скалистому откосу, сидел Цви. Со всех сторон слышалась стрельба. Неподалеку, в траве, кто-то стонал.

— Где мы? — прохрипел Генрих.

— В заднице, — сплюнул Саша. Мрачно глянул на Генриха и объяснил: — Разделали они нас под орех.

В двух словах он объяснил Генриху ситуацию. Огонь арабов оказался неожиданно сильным. Поднявшись в атаку, рота сразу потеряла несколько человек. Потом со стороны деревни заработали пулеметы, выкосив не меньше десяти человек. А когда до арабских позиций оставалось каких-то сто метров, роту накрыла артиллерия. Атака захлебнулась. Бежавший впереди Саша оттащил упавшего Генриха назад, за скальный выступ, в мертвую зону, недоступную для арабских стрелков. Туда же ползком пробрался Цви.

— А где остальные? Где Мозес, Давид? — упавшим голосом спросил Генрих.

— Убило, — просто сказал Саша. — Похоже, что из всего взвода только мы и остались. Еще там раненые лежат, но где и сколько, не знаю. И второго взвода половина тоже легла. Остальные, кто жив, вон там залегли, — он махнул рукой назад. — Метров триста отсюда. Мы ближе всех к арабам.

— Но… нет, этого не может быть, — замотал головой Генрих, отчего перед глазами поплыли круги. — Ты меня разыгрываешь. Не может быть, чтобы все погибли. Я же слышал музыку, Давид играл!

— Какую музыку? — спросил Саша.

— Ну как на пароходе…

— Похоже, у тебя контузия, — нахмурился Саша. — Давида в самом начале атаки убило. Мозес тут рядом лежит. И капо этого никчемного убило и придурка, что все время мылся. Одни снарядом накрыло…

Генрих никак не мог поверить в реальность происходящего. Его мутило, кружилась голова. Он обежал взглядом окрестности и посмотрел на Цви.

— Что… Что же дальше?

— Вот! Правильный вопрос задает пацан, — невесело усмехнулся Саша. — Что будем делать, командир?

Цви не отвечал, уставившись невидящим взглядом куда-то поверх Сашиного плеча. Раздался свист, Саша крикнул: «Ложись!» и бросился на землю ничком. Генрих последовал его примеру. Снаряд взорвался совсем рядом, осыпав их комьями земли. Отряхнувшись, Саша взглянул на Цви и увидел, что тот сидит в той же позе, что и до взрыва.

— Командир! Надо уходить! — Саша встряхнул Цви.

— Нельзя уходить, — безжизненным голосом сказал Цви. — Приказа не было. И потом, как ты уйдешь? Местность открытая, сверху все простреливается. И трех шагов не пройдем. Надо ждать подкреплений. Наши нас не бросят.

— Какие, к свиньям, наши? Артиллерия только арабская, нашей не видно, ни слышно. Бронебатальон где? Артподдержка где? Наполеончики, мать вашу так! — Саша почти кричал.

— Если хочешь, иди, — махнул рукой Цви. — Разрешаю…

Цви был прав и Саша это понимал. Прямо над ними, на господствующей высоте, сидело не меньше сотни арабов с винтовками и хуже того — с пулеметами. С того места где они находилось, было видно где залегли остатки роты «бет» и рота «гимель», не продвинувшаяся к Дир-Аюб. Сверху по ним стреляли арабские стрелки, со стороны аль-Латрун бил тяжелый пулемет. Прямо на дорогу выехал какой-то броневик и поливал вжимавшихся в землю евреев очередями. Вдобавок ко всему, низину закидывала снарядами и минами арабская артиллерия. Не в том темпе, что в начале боя — это был скорее беспокоящий огонь, но все равно достаточно часто. Евреи отстреливались, но было ясно, что редкие неприцельные выстрелы вряд ли заставят арабов покинуть позиции. На высоте 314 не было видно никакого движения.

Потянулись минуты. Они все так же сидели в тени скального выступа. По мере того, как солнце поднималось все выше, тень становилась все короче. Стало жарко. Лежащие в густой траве раненые на разных языках просили пить.

— Я не могу это слышать, — заскулил Цви, раскачиваясь из стороны в сторону. — Не могу! Дай мне свою фляжку!

— Не дури, командир! — Саша попытался урезонить Цви.

— Дай, я сказал! Я так решил! — Цви сорвался на крик.

— Ладно, — Саша пожал плечами и протянул фляжку.

Цви схватил фляжку, и, скинув пробковый шлем, пополз вдоль откоса, туда, откуда раздавались жалобные стоны, перемежавшиеся мольбой на немецком: «Воды!». Арабы заметили движение, огонь усилился. Пули щелкали по камням совсем рядом.

— Зачем ты его отпустил? — спросил Генрих, недоумевая. — Его же убьют!

— Да и хрен с ним! — скривился Саша. — Ты посмотри вокруг, ведь они же нас на пулеметы послали, стратеги хреновы! Так что пусть идет, подохнет — поделом ему!

Вместо ответа Генрих согнулся в приступе рвоты. Выдав все, что было в желудке, он отполз к скальной стенке и забился в щель между валунами. Саша сел рядом, положив на колени винтовку.

Цви не было довольно долго. Саша уже думал, что его убили. Генрих наблюдал за ползающими по камню муравьями. Растянувшись цепочкой, те деловито таскали какие-то кусочки. Война людей их не касалась. Генрих отрешенно подумал, что совсем скоро они, может быть, будут таскать куски его гниющей плоти. Саша достал сигареты и с наслаждением закурил, вызывав у Генриха священный трепет своим безмятежным видом. Впрочем, Сашина безмятежность была напускной. Все это время он лихорадочно думал, как ему выбраться из этой ситуации и как сохранить жизнь Генриху. Мысли о том, что полег весь взвод, он старательно гнал. От таких мыслей недолго и раскиснуть — Саша знал это по опыту. А раскиснуть в такой ситуации это верная смерть.

Наконец, заросли раздвинулись и выполз Цви.

— Там… Раненых просто дохрена, — выдохнул он, оказавшись в относительной безопасности за выступом. — Убитых полно.