Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!» Страница 21

— Не сомневайтесь, товарищ старшина, не проглядим, — ответил за всех Иван Чумак. — Мы и когда смеемся, на небо глядим.

Завидя старшину, оживился, задышал на озябшие руки Капитон Сихарулидзе:

— Товарищ старшина! Когда теплые вещи выдадут? Тулуп, телогрейка и эта… как ее… — Сихарулидзе снял бескозырку, похлопал себя по взъерошенной черноволосой голове.

Моряки засмеялись.

— «Эта» тебе, Капитон, больше не выдадут. Выдала мать — носи на здоровье.

— Разве что немцы с плеч сшибут!

Самохвалов не поддержал шутников, понял, что матрос имеет в виду не голову, а шапку. Обычную зимнюю ушанку. Действительно, пора Бегасинскому и Пуэько разворачиваться и вместо шинелек что-нибудь потеплее выдать. Хотя бы для людей на верхней палубе.

— Выдадут в самые ближайшие дни, товарищ Сихарулидзе. Я к боцману только вчера по этому вопросу обращался. Обещает.

— Обещает… Сам-то небось сейчас в баталерке сидит…

Ворчали. Но беззлобно. И старшина Самохвалов уже в который раз с теплотой подумал, что все же преотличный народ подобрался на батарее лейтенанта Даньшина. Терпеливый, неунывающий. Вот хотя бы на этом кормовом автомате. По боевому расписанию старшина 1-й статьи Самохвалов отвечал за «корму». В его ведение входили единственная на корме 37-миллиметровая автоматическая пушка и пулемет ДШК.

Трое из шести моряков 37-миллиметрового автомата — наводчик Иван Тягниверенко, заряжающий Дмитрий Сиволап, номер расчета Иван Чумак — прибыли из Балаклавской морпограншколы и, как все пограничники, отличались сознательной дисциплиной и хорошей зенитной подготовкой. Причем у Ивана Тягниверенко сразу же «прорезался талант» наводчика: точный глазомер, молниеносная реакция. Тем удивительнее, что внешне Иван Тягниверенко казался неповоротливым. Глубоко сидящие глаза спокойно смотрели из-под густых темных бровей, большие добрые губы улыбались редко. Иван видом своим чем-то напоминал медведя. Мало кто из плавбатарейцев мог помериться с ним силой.

До службы на флоте жил он в Херсоне. Окончил семь классов, школу ФЗУ, работал слесарем-компрессорщиком на консервном заводе. Увлекался тяжелой атлетикой. Стал успешно выступать за свой завод и город, а в 1938–1939 годах в составе сборной команды Украины выезжал на Всесоюзные соревнования в Москву.

В расчет орудия входил также Иван Филатов — признанный в экипаже силач. В прошлом ростовский рабочий. Филатов не занимался спортом, но обладал завидной силой. Оба они, Тягниверенко и Филатов, не любили много говорить и, как все физически крепкие люди, были добры и уживчивы. Вот и сейчас молча сидели они рядом, спокойные, собранные. Поглядывали на небо, прислушивались к негромкому говору товарищей.

— А верно или нет, товарищ старшина, будто вы эти автоматы испытывали? Самые первые на флоте? — спросил Самохвалова заряжающий Дима Сиволап.

Самохвалов расцвел в улыбке. Жила в нем слабость: любил, когда к нему обращались как к самому опытному, бывалому человеку.

— Было дело… — охотно откликнулся Самохвалов. Был бы курящим — тоже задымил бы, присел рядом… Но и так достаточно еще одного, самого пустячного наводящего вопроса — и старшина «запустился»: — Ну, автоматы, те, конечно, не такими еще были… Обоймы пятипатронные, а скорострельность уже тогда почти такая же… Только успевай менять «чемоданчики». А номера на автоматах, точно как сейчас помню, стояли «01», «02»…

Память перенесла Самохвалова в чудесные летние довоенные дни, на свой крейсер «Красный Кавказ», где слыл он одним из лучших наводчиков зенитной стрельбы.

Крейсер стоял на внешнем рейде Севастополя, когда на нем установили опытные зенитные скорострельные орудия — автоматы. Обучили расчеты. Вышли в море. Опробовали. Затем настал день государственных испытаний. Командир крейсера сам проинструктировал расчеты. Сказал: «Смотрите, товарищи, не оплошайте. От результатов вашей стрельбы, от четкости и меткости зависит многое, а главное — объективные данные, по которым решат, быть новым зенитным автоматам на Красном флоте или не быть».

Расчеты заняли боевые места. Начались испытания. Пустили катер-мишень, которым управляли по радио. Мишень закладывала крутые виражи, увеличивала и сбавляла ход, но зенитные расчеты крейсера «Красный Кавказ» тоже старались не подвести передовой на Черноморском флоте корабль. На мостике уже было заволновались: одно орудие ударило рядом с катером, другое почему-то медлило… Самохвалов и его товарищи выбирала момент. «Подловили» катер на выходе из очередного поворота — дали полную очередь. Катер стал описывать крутую циркуляцию, задымил, потерял ход… Взвилась ракета: «Прекратить стрельбу!»

Члены комиссии поехали считать пробоины. Пришлось поторопиться: катер мог затонуть…

Были в тот день еще испытания. Новое оружие показало хорошие результаты. Командующий флотом объявил зенитчикам благодарность. За старшиной Самохваловым и его товарищами по расчету прочно утвердилась слава лучших зенитчиков крейсера.

Перед самой войной Виктор Самохвалов служил инструктором практического обучения в школе оружия и преподавал третью модификацию той самой автоматической пушки, которую ему довелось испытывать. Только номер на ней стоял уже четырехзначный! Опыт инструктора, мастера-оружейника высшей квалификации, как нельзя лучше пригодился на «Квадрате». Едва возникала какая поломка или ее угроза, звали Самохвалова, и он не просто сам устранял, исправлял, но и учил зенитчиков. Авторитет его как мастера оружейного дела, как младшего командира был непререкаем.

Дмитрий Сиволап, Капитон Сихарулидзе и другие зенитчики с интересом слушали воспоминания Самохвалова. Сиволап в конце рассказа тоже ушел мыслями в прошлое. Вспомнил сороковой год, Одессу, институт инженеров морского флота, себя — студентом второго курса.

Призванный из запаса Капитон Сихарулидзе — смуглолицый, усики над губой стрелочками — тоже затуманился воспоминаниями. В его воображении возник родной Батуми. Домик на окраине, на каменных столбиках-опорах, потому что поздней осенью да зимой шумели по его железной крыше бесконечные субтропические дожди, а по земле текли настоящие реки. Капитон был сирота. Вырастил его дядя — добрый, работящий человек. Подумав о дяде, Капитон Сихарулидзе твердо решил, что сегодня же, после смены с боевого дежурства, напишет ему письмо…

— Лейтенант идет! — в голосе предупреждавшего слышалась тревога: Даньшина побаивались.

Лейтенант подошел к расчету. Все встали. Кто шустро, кто нехотя. Лицо лейтенанта было озабоченным. Он спросил Самохвалова:

— Сегодня тренировку проводили?

— Никак нет, товарищ лейтенант. Не успели еще…

— А чего ждете, старшина? Указаний? Занимайтесь, люди у вас замерзли. Особое внимание — на малые углы атаки.

— Есть! — Самохвалов приосанился.

Лейтенант ушел, и Сихарулидзе раздраженно заметил ему вслед:

— Зачем с утра трэнэровки? Только глаз открыл — трэнэровки… Ден болшой. Успеем еще трэнэровки сделать…

— Разговорчики! — строго осадил матроса Самохвалов и без всякой паузы скомандовал: — Расчет, к ор-рудию!

Бежать далеко не требовалось. Моряки подскочили к своему автомату. Двое молниеносно заняли места на низких металлических сиденьях, трое стали за их спиной на подвижной платформе.

— Самолет противника с кормы… — начал было Самовалов и осекся. Увидел вдали дымок, поднес к глазам бинокль…

«Первый, заметивший в море корабль или плавающий предмет, обязан немедленно доложить об этом» — таков закон флотской службы, и едва Самохвалов повернул голову в сторону мостика, чтобы прокричать о замеченном, как оттуда донеслись доклады сигнальщиков: «Курсом на Севастополь — корабль! Над ним самолеты! Похоже, что немецкие…»

Находившиеся на верхней палубе люди смотрели в сторону объекта, о котором только что доложили сигнальщики. «Глазастые, черти… — с легкой досадой подумал о сигнальщиках Самохвалов. — Опоздай они на несколько секунд — мы бы доложили первыми…» Самохвалов подстроил оптику бинокля. Да, над кораблем кружили самолеты, и в небе уже отчетливо были заметны черные точки разрывов зенитных снарядов…

Взревела сирена. Тревога вызвала на верхнюю палубу полные расчеты. Не прошло и минуты, как все замерло, напружинилось, изготовилось к бою.

На командном мостике застыл старший лейтенант Мошенский. Сзади, с надетыми под каской наушниками, микрофоном возле губ, стоял старший радист Иван Спицын. На левом крыле, у брезентового бортика, следил в бинокль за приближавшимися самолетами противника лейтенант Семен Хигер, на правом крыле — те из немногих, кому по должности положено быть беспокойными, — беспрестанно докладывали обстановку сигнальщики старшина 2-й статьи Михаил Бойченко, краснофлотцы Андрей Скляров и Василий Кукурудзе. Склонившись к большой трубе дальномера, «топтались» старшина 2-й статьи Алексей Столяров и краснофлотец Борис Мазниченко…