ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА Страница 21

Перед нами открывался демонический ланд­шафт войны. Туман поднимался из оврага и стано­вился все плотнее, покрывая ветки елей на высо­тках. Вдали на фоне серого с красным вечернего неба расстилалась равнина. Синеватые тени и жел­тые световые пятна играли на белом снегу. Ни од­ной живой души, ни одного зверя и птицы не было здесь. Только из бункеров поднимался белый ды­мок от сырой древесины и долго висел над замерз­шей долиной, как будто бы какие-то кузнецы выко­вывали там пули для будущего сражения.

Мы медленно возвращались в рощу сказок.

Ночью падал снег. Он плотным слоем ложился на землю и ветви деревьев, которые охотно несли его нежный груз. Роща постепенно выплывала в раннем свете из тумана.

Внезапно в тишину природы вступила грозная симфония войны. Мы услышали выстрелы русской артиллерии. Эхо на холмах отозвалось во враже­ских окопах. Снаряды разрывались далеко в глубо­ком тылу. Эхо долго продолжало греметь и звучало, словно хором запели духи лесов и полей. Затем первые артиллерийские гранаты затрещали в роще. Звук их разрывов был глухим и грозным. Огонь ар­тиллерии сопровождали разрывы снарядов танко­вых орудий и противотанковых пушек. К ним доба­вились характерные звуки минометных выстрелов и треск пулеметов, раскинувших смертельную сеть своих патронов. Русская артиллерия время от вре­мени запускала осветительные ракеты, которые ос­вещали поле боя, разрываясь с таким шумом, слов­но кто-то бил в барабан. Это был какой-то ураган звуков: стоны, свист, рев, визг. И все тонуло в не­прерывных ударах грома. Больше уже было невоз­можно отличить один звук от другого. Русские нача­ли мощную артподготовку.

Мы сидели в бункере, держа оружие нагото­ве. Только бревна этого убежища да земляные бру­стверы окопов защищали нас. Однако это все-таки позволяло нам чувствовать себя в относительной безопасности. Хуже было тяжелое ожидание. Ата­ки не казались такими страшными, как этот ад ог­ненного вала.

Бункер ходил ходуном. Но мы спокойно смотре­ли на бушевавший снаружи огонь, взлетавшие в воздух земляные глыбы и дым. Черная пыль подни­малась, а затем круто обрушивалась на землю. Дождь осколков и замерзшей глины сыпался перед самым входом в бункер.

Серовато-коричневые, черные и светло-серые клубы дыма не давали дышать и щипали глаза.

Так же внезапно, как начался этот артналет, он и кончился. Разрывы снарядов снова сместились в глубокий тыл. Телефонные провода были разорва­ны на куски, мы не могли получить никаких сведе­ний о происходящем, но хорошо знали: русские атаковали окопы, находящиеся перед нами. Мы по­спешили к миномету и подготовили пулеметы к бою. Теперь уже было видно, как одетые в белые маски­ровочные халаты русские солдаты отдельными группами и рядами атакуют наши позиции. Мы на­блюдали, как они падают под нашим огнем, оста­навливаются и отступают. Прошел час.

Вторая волна наступающих также была встре­чена огнем немецких пулеметов, гранатометами и минометами. Заметно стемнело, но были хорошо видны трупы немецких и русских солдат, лежа­щие перед нашими позициями. Санитары вынесли в окопы наших убитых, а раненых отнесли к врачам в полевой госпиталь. Наступила зловещая тишина. Лишь время от времени раздавались одиночные выстрелы.

Роща сказок резко изменилась. Снег больше не был белым: воронки от снарядов покрыли землю, и оттуда поднималась черная пыль. Почва в насту­пающей темноте призрачно сверкала от осколков снарядов. Роща была вся вскопана. Деревья были вырваны с корнями, и могучие стволы упали на зем­лю, воронки соседствовали друг с другом, снаряды срезали замерзшие ветви со стволов. Разорваны на куски сучья, кора смешалась с осколками гранат. От елей остались одни стволы, лишенные иголок. Кра­сота и жизнь рощи стали жертвами войны так же, как раненые и мертвые, лежащие вокруг.

Однако мы, оставшиеся в живых, выбирали опасность, которая была предпочтительнее убийст­венного ожидания. В сражениях жизнь проявлялась в диком желании существования. Война вела нас в сказочное состояние, когда странная тоска о схват­ке с противником проявлялась как в ожидании, так и в действии. В нас пробуждалось нечто первобыт­ное. Инстинкт заменял чувство и превращался в трансцендентную актуальность.

Однако теперь мы, промерзшие до костей, воз­вращались в наш бункер.

Ночью оружие снова заговорило. Диалог пулеме­тов передавался от одного окопа в другой. Мы слу­шали его, неся караульную службу. Ночной туман покрывал белый снег, а сигнальные ракеты сгорали высоко, не доходя до земли, и придавали непод­вижным деревьям человеческие черты. Немецкий пулемет быстрыми, короткими очередями стрелял по противнику, внушая нам некоторое спокойствие. Русские пулеметы отвечали после короткой паузы, вмешиваясь своими очередями в стрельбу нашего оружия. От холмов непрерывно раздавалось эхо.

Концерт оркестра оружейной техники был при­веден в действие и завершился многочисленными жертвами. На войне правил металл. Трава и лес должны были страдать так же, как и люди.

На следующий день началась атака. Раздались воинственные крики. Артиллерия вела беспорядоч­ный огонь. Заговорили пушки бронетранспортеров и минометы. Последняя атака русских потерпела неудачу перед проволочными заграждениями. Но вечером все повторилось.

Мы посчитали упавших перед нашими окопами немецких раненых и мертвых, после того как их по­добрали санитары. Голые статистические факты мало что говорили о жуткой трагедии этих потерь.

Прямое попадание снаряда поразило один из наших отрядов. Мы собирали конечности в крова­вом снегу, выкапывали из него человеческое мясо и кости, очищая землю от мозгов. Останки заворачи­вали в брезент и хоронили в Табаково, словно сра­жение военной техники делало нас бездушными ма­шинами.

Но и мертвые не находили покоя. Как и в лет­нюю пору, они часто неделями тлели в поле ржи, пока их не находили могильщики, которые извлека­ли из земли останки героев и хоронили их на клад­бище. А из могил в Табаково трупы вновь извлекали и хоронили их на родине, где они уже покоились в мире и где мертвым доставалась слава.

После боя нам наконец удалось лечь спать. Но многие из нас, и я в том числе, были настолько ис­тощены и обессилены, что им не удавалось заснуть. Как только я начинал дремать, что-то рвалось у ме­ня внутри, а тишина вызывала тяжелые воспомина­ния. Мы стояли на мосту между жизнью и смертью.

Снова и снова я вспоминал те минуты, когда ле­жал в воронке от бомбы, а орудийный огонь вспахи­вал ее края и засыпал меня снегом и землей, до тех пор, пока я не потерял сознание. Мои друзья отко­пали меня и отнесли в бункер, посчитав мертвым. И когда я очнулся, то решили, что я вернулся из по­тустороннего мира.

Так мы и жили, соседствуя со смертью. Но не гибель пугала нас, а ее ожидание. Неотвратимость смерти внушала нам ужас. Она не имела своего за­вершения и не оставляла нас в течение нескольких лет. Она управляла тайными стремлениями нашей души, пробуждала то ангелов, то злых духов. Она наполняла нас, выжимала по капле крови, но и по­зволяла смиряться с нуждой. Таким образом, это чувство росло внутри нас как здоровое дерево.

Оно то оставалось слабым, как тень, то приво­дило к отчаянию, то возбуждало необычайную жаж­ду жизни, и возможность гибели падала как спелый плод.

Человек, побывавший в далеких краях, стано­вился на якорь в подземном царстве, и постоянная готовность к смерти оказалась для него счастьем. Там смерть воспринималась как свет, идущий отку­да-то из самого себя. Она не могла разрушить ду­ховный мир.

Однако при ее приближении все существующее обновилось. Золото стало ненужным, а каждый ку­сок хлеба представлял огромную ценность. В книгах удавалось найти более глубокий смысл, романы за­вершались теперь иначе. Только нечто существен­ное имело смысл. Таким образом, смерть обновля­ла наши души, делала нас лучше, чем мы были раньше.

Однако березовые кресты продолжали запол­нять зимние поля России.

Призрачная роща

В песочных часах медленно перетекал песок, а каждая его песчинка покоилась в руках Бога. Но мы не чувствовали этого.

Мы встречали Новый год в роще сказок, пили бренди и вели беседы далеко за полночь. Снаружи раздавались выстрелы из всех видов оружия и в воздух летели огненные ракеты33: 1943! Затем сле­довала пьяная поездка на санях. Днем мы отсыпа­лись. Но при взгляде на обглоданные деревья, пе­реломанные кусты, которые уже были не в состоя­нии покрыться зеленью, на все эти обломки былой красоты нас охватывало такое чувство, как будто бы мы оказались в какой-то призрачной, нереальной жизни, которая управляла нами. Эту рощу действи­тельно можно было назвать призрачной.

Впрочем, она светилась от вражеского огня. Снаряды не прекращали разрываться в наших око­пах, и мы так же сгибались от них, как и деревья. Война лишила нас одеяний из иголок и листьев. Внутри все было порвано. Нам досталось так же, как и кустарнику после битвы. Мы не могли больше ду­мать ни о чем: выстрел, попадание, черный снег, кровь и смерть. Черный снег стал для нас символом опустошения, которое война привнесла в наши мо­лодые души. Только иней страшной опасности и свежий снег молчания заживляли эти раны, до тех пор пока мороз не ликвидировал последние остатки нашего существования и от нас не оставались даже тени нашей прежней жизни.