Александр Медведев - По долинам и по взгорьям Страница 21

Мы отбивались несколько дней. Подкреплений не было. Ряды наши таяли с каждым часом.

Ермаков вызвал меня и приказал:

— Бери с собой кого понадежнее, гони аллюром на шестьдесят первый разъезд, проси помощи у командира желдорбата.

Желдорбат мы по праву считали своей «родней»: сформированный в основном из железнодорожников Перми, он включал в себя и небольшую группу рабочих депо станции Екатеринбург-I.

61-й разъезд находился в восьми верстах. Поскакали туда вдвоем.

На разъезде около вок зальчика сидели несколько бойцов и дымили махоркой.

— Хлопцы, где командир батальона? — спросил я.

— А вон тама! — рыжий парень равнодушно махнул рукой. — Митинговщиков уговаривает.

За вокзальчиком, на большой поляне, шумело людское море. В середине толпы, на телеге, стояли комбат и начальник штаба 3-й Уральской дивизии А. И. Парамонов. Комбат кричал что-то охрипшим от натуги голосом. До нас доносились лишь отдельные слова: «Революционная честь… пролетарская дисциплина… Родина в опасности… позор…»

А. И. Парамонов.

Из толпы в ответ орали:

— Воюй сам!

— Даешь отдых!

— Отправьте нас в Пермь!

С трудом пробрались мы к телеге. Передали Парамонову просьбу Ермакова. Командир желдорбата опять стал уговаривать толпу:

— Товарищи! Ваши братья, коммунисты-малышевцы, просят вас на помощь!.. Чехи возле шамарского моста!.. Не время отдыхать, товарищи! Кому дорога власть Советов — немедленно в бой! Я приказываю…

— А ты не приказывай, — заревела толпа.

— Пускай коммунисты сами за свою власть воюют!

Мой напарник толкнул меня в бок:

— Слушай, давай-ка узнаем у наших деповцев, кто тут мутит народ.

Стали искать знакомых екатеринбуржцев. Нашли и уединились с ними по другую сторону пути.

Земляки рассказали, что в батальон проникли контрреволюционные эсеро-меньшевистские элементы. Они-то и агитируют красноармейцев за уход с фронта. Положение особенно ухудшилось после того, как руководитель большевистской организации батальона Николай Сивков (оказывается, наш старый учитель служил здесь) получил ранение и был увезен в госпиталь. Часа два назад бунтовщики задержали ехавшего на дрезине в Кунгур Парамонова и заявили, что не отпустят начальника штаба дивизии до тех пор, пока он не отдаст приказ отправить всех в Пермь.

Я посоветовал землякам выступить сейчас же на митинге и предложить послать в Кунгур вместе с начштадивом своих делегатов. Договорились, что в качестве делегатов будут рекомендоваться те, кто мутит красноармейцев. Нужно было освободить Парамонова и заодно побыстрее убрать отсюда эту заразу. Ведь так батальон и к белым перекинуться мог.

Уловка наша удалась. Через час начальник штаба дивизии вместе с делегатами отправился на дрезине в Кунгур. С ними, на всякий случай, для охраны Парамонова поехал и мой напарник.

Я один вернулся в Шамары и доложил обо всем случившемся Ермакову. Петр Захарович даже побледнел при этом, но тут же овладел собой и приказал:

— Хорошо. Иди в строй. Теперь каждый человек на счету.

Вечером Ермакова ранило. Но он продолжал руководить батальоном, лежа на носилках.

Чехи атаковали свежими силами, и малышевцы отошли по железной дороге на станцию Кордон.

Там расположились на отдых. Спали мертвым сном. А к исходу следующего дня на подмогу к нам прибыл из Кунгура Ревельский отряд моряков. Вместе с балтийцами ночью внезапным ударом мы выбили белых с шамарских высот и снова укрепились около моста.

Двадцать третьего сентября на смену нашему батальону прибыл 17-й Уральский стрелковый полк из состава сводного Южноуральского отряда партизан. Этот отряд под командованием В. К. Блюхера и Н. Д. Каширина совершил героический 1500-километровый рейд по тылам врага и вышел тринадцатого сентября южнее Кунгура на линию фронта 3-й армии. Блюхеровцы влились в 4-ю Уральскую дивизию.

Красноармейцы сменявшего нас полка говорили:

— Наслышаны мы о малышевцах и, признаться, думали: вас нивесть сколько, коммунистов-то. А тут горстка, да и та без шерстки.

— Ничего, — отшучивались мы, — мал золотник, да дорог. Пойдем на отдых — живо людьми обрастем.

Батальон отвели в Кунгур.

Здесь нас приняли с почетом. Кавалеристов разместили в женском монастыре, а пехоту — в женской гимназии.

Семен, только что вернувшийся из лазарета, шутил над Пашей Быковым:

— Вот, Павло, не приняли тебя раньше в гимназию по причине карманной чахотки, так ты хоть теперь ученым духом вволю подыши. Да фартучек нацепить не забудь: в женских гимназиях так положено!

— Помолчи уж, — обрывал его Паша. — Без году неделя, как на одной ноге ходить начал, а тоже советы дает.

Из гимназии Шихов тащился к нам, в монастырь, и начинал участливым тоном:

— Довоевались, значит, конники-беззаконники. Узнал я в штабе, что вас за буйный норов вскорости в послушники определят для исправления. А тебя, Саня, помощником игуменьи назначат, вот провалиться мне! Задарма черный клобук и платье выдадут.

Я отбивался как мог, поминая японский карабин.

В Кунгуре коммунистический батальон был развернут в полк. В состав новой части, кроме нас, старых малышевцев, вошли: батальон пермских железнодорожников, очищенный от антисоветских элементов, и партийная дружина кунгурского уездного комитета РКП(б).

Группа красноармейцев полка имени Малышева. Кунгур, сентябрь 1918 г.

Часть получила наименование — «Рабочий стрелковый имени И. М. Малышева полк». Ее первым командиром стал Николай Евстафьевич Таланкин, возглавлявший до этого в нашем батальоне одну из рот. Комиссаром полка назначили Сергея Кожевникова, начальником штаба — большевика Павла Николаевича Фидлермана, бывшего фельдфебеля царской армии из рабочих Верх-Исетского завода.

Н. Е. Таланкин.

Председателем партийного бюро полка мы избрали Василия Гладких, а ответственным секретарем — Нину Мельникову.

КУНГУРСКАЯ ОБОРОНА

Со второй половины октября наш полк в составе 1-й бригады 3-й Уральской дивизии вел бои с противником северо-восточнее Кунгура. Сначала малышевцы дрались на рубеже: Крюки — Усть-Крюки. Затем отступили на запад. А потом через несколько дней сделали внезапный налет на села Петуховское, Большая Кумина и нанесли большие потери 26-му Шадринскому белогвардейскому полку.

Тридцатого октября 3-я Уральская дивизия влилась в 4-ю Уральскую, которой командовал В. К. Блюхер и которая позднее была переименована в 30-ю.

Шестого ноября полк имени Малышева, расположившийся в маленькой деревне, верстах в пятнадцати севернее железнодорожной линии Екатеринбург — Кунгур, получил приказ: в годовщину Октябрьской революции зайти по болоту в тыл противнику и атаковать его на станции Кордон. В помощь нам придавалась рота Среднеуральского полка. Кроме того, намечался лобовой удар по противнику вдоль железной дороги.

Едва пропели первые петухи, как наши бойцы высыпали на улицу. Загремели команды:

— Стройся!

— По коням!

Из штабной избы вышли командир полка и П. З. Ермаков, замещавший временно выбывшего из строя военкома Кожевникова. Они поздравили красноармейцев с праздником и объяснили боевое задание.

— Надо, товарищи, за Сылву отомстить, за шестьдесят четвертый разъезд, — говорил Петр Захарович.

Беседу Ермакова с бойцами прервал неожиданно появившийся возле штаба седой кряжистый старик крестьянин.

— Меня вот солдатик один нарядил дорогу вам показать, — объявил он. — Куда вести-то?

— Прямиком на Кордон, — ответил Ермаков. — Хорошо проведешь — денег не пожалеем, ну а коли неладно — пеняй на себя.

— Я не за деньги, а по чести. На кой ляд мне деньги. Я, товарищи хорошие, по желанию. — Крестьянин смахнул кулаком набежавшую слезу и добавил: — Сына у меня белые убили…

— Ну, а коли так, мы и за твоего сына расквитаемся, — сказал Петр Захарович.

— Вот этот расчет мне по сердцу, — согласился старик…

Полк растянулся по лесу змейкой. Впереди — проводник с разведчиками, в середине — пехота с четырьмя «максимами» и двумя «кольтами», сзади — кавалеристы.

С каждым шагом тайга становилась все гуще. Преобладали громадные пирамидальные ели. Твердая тропинка кончилась, под ногами зачавкала хлябь слегка подмерзшего болота. Бойцы двигались осторожно, прыгая с кочки на кочку между «окошками». Конники спешились.

Давно перевалило за полдень, а мы все шли и шли. Казалось, болото никогда не кончится. Лес лишь чуть-чуть поредел, ельник сменился березняком.

Наконец дед остановился и, осмотревшись, сказал:

— Верно вывел, хоть пять лет тут не был. Теперь всего версты четыре осталось.