Виктор Бычков - Вишенки в огне Страница 21

– А помимо русского языка там не учили вежливости? – отец Василий ещё не мог прийти в себя после столь бесцеремонного обращения солдат с собой и матушкой Евфросинией. – Я тоже имел честь учиться в этом святом граде. Воспитанные люди уважают стариков и в России, и в Германии, не так ли?

– Простите! Что поделаешь? Победители ведут себя чуть-чуть не так, как побеждённые. Чуть-чуть иначе. Или вы со мной не согласны? Тем более – солдаты. Что с них возьмёшь? Знаете ли, победный дух пьянит, вы не находите?

– Вы о каком победителе, милейший, ведёте речь? Кто здесь победители? – не сдержался, несколько в грубоватой форме переспросил священник.

– О – о! А вы, батюшка, смелый человек. Правда, на вашем месте я бы не стал делать столь опрометчивые заявления.

Комендант встал, прошёлся по кабинету, остановился у открытого окна.

По улице два солдата вели корову; проехал мотоцикл; где-то прогремел сильный взрыв, эхом отозвался в пустых стенах бывшей школы, замер, растворился в летнем мареве.

Отец Василий продолжал сидеть, внимательно наблюдая за хозяином кабинета. Начищенные до зеркального блеска сапоги майора поскрипывали при каждом шаге, впечатывали каждое слово в сознание гостя, возведя их в ранг истины в последней инстанции.

– Вы – очень смелый человек, но это не даёт вам право даже опосредовано сомневаться в нашей победе, в победе великой Германии. Вас могут неправильно понять. Вам не страшно? – майор повернулся к гостю, глянул пронизывающим насквозь взглядом. Его голубые, с холодным блеском, глаза, застыли на лице священника. Офицер стоял, слегка покачиваясь на носках.

Батюшка поёжился, но взгляда не отвёл, продолжая спокойно сидеть, даже, для пущей вольности, закинул нога за ногу. Он как никогда отчётливо понял, что за кажущимся гостеприимством, за напускным радушием перед ним находится страшный человек, враг, да такой враг, что пытки в тюрьме при советской власти будут казаться детскими шалостями, детской забавой. Дуська-пулемётчица с её «апостолами» Петром и Павлом рядом не стояли с этим человеком, что по – хозяйски снова стал расхаживать перед священником.

Сейчас важно было сохранить хорошую мину при сложной игре. Сила на стороне майора, грубая физическая сила на его стороне. И преждевременно нарываться на грубость, скандал, на скандал со смертельным исходом отцу Василию было не с руки. Священник и в лучшие годы не страдал безрассудством, когда врывался в толпу орущих и дерущихся сельчан, разнимая сошедшихся стенка на стенку жителей деревень. Это только несведущему человеку поступок батюшки в тот момент казался безрассудным. Но это не так, далеко не так. Там он хорошо знал и тонко чувствовал психологию русского деревенского мужика, и действовал сообразно обстановке. В тех драках принимали участие свои люди: соседи, знакомые, прихожане… И отец Василий для них был «своим». А вот здесь в бывшей средней школе он просто обязан проявить в высшей степени благоразумие. Перед ним вышагивает враг. Враг не только его, Старостина Василия Петровича, но и враг его страны, враг его Родины. А разговор с врагом в этих непростых и неравных условиях требует от него, деревенского батюшки, очень тщательного, хорошо обдуманного отношения к собственным словам, поступкам.

Гость это понимал и потому попытался сгладить свою дерзость, но сгладить таким образом, чтобы самому не оказаться в мерзопакостной роли испугавшегося, ничтожного человечишки. Священник знал себе цену! И знал, что правда на его стороне, значит, и сила тоже.

– Да-а уж. А что остаётся мне в моём возрасте? Хотя, есть мудрая немецкая поговорка, надеюсь, вы её знаете: «Von einem Streiche fallt keine Eiche».

– Вот как? От одного удара дуб не валится? Откуда такие познания в моём родном языке? И, главное, какое чистое произношение?!

– Вы мне льстите за произношение, но я немножко знаю немецкий язык, постигал его в молодости с великим удовольствием. У меня были в друзьях ваши соотечественники, так что… – отец Василий видел, как был поражён майор его чистейшим немецким. – Не все же здесь варвары, как вы думаете? И потом. Я получал образование в Питере. Это о чём-то да говорит.

– Ну – у, русское духовенство всегда было на высоте в плане образования.

– Кстати, Вернер Каспар Рудольфович вам не знаком? Это случайно не ваш родственник?

– А что такое? – напрягся сразу комендант, почти подскочил к гостю, наклонился над ним.

– Вы не ответили на мой вопрос, – батюшка продолжал хранить завидное спокойствие.

– А кем работал ваш Вернер Каспар Рудольфович? – снова вопросом на вопрос парировал майор, взял стул, сел рядом с отцом Василием. – Да, моего папу звали Каспар Рудольфович.

– Мой хороший товарищ Вернер Каспар Рудольфович был меценатом: оказывал посильную помощь военному госпиталю в Санкт-Петербурге, в котором я залечивал раны после японской компании. Часто приходил в палаты к раненым лично. Вот там мы с ним и познакомились, а потом и подружились. Он работал где-то в торговле, поставлял мельничное оборудование в Россию из – за границы, – священник замолчал, сложив руки на груди, смотрел на хозяина кабинета.

– Та-а – ак, это уже интересно, – комендант ещё ближе подвинул стул, откинулся на спинку, улыбнулся. – А дальше что?

– Дальше? Меня выписали из госпиталя, мы с матушкой уехали из Санкт-Петербурга, и наши дороги разошлись. До октября 1917 года ещё поддерживали отношения через письма, а потом перестала работать почта, началась такая смута на Руси, и мы потеряли связь друг с другом, хотя я потом несколько писем отправлял по старому адресу. Но… – батюшка развёл руками. – Ответа так и не получил.

Майор подскочил со стула, возбуждённо забегал по кабинету.

– Земля, оказывается, круглая и такая маленькая, что я прямо не знаю… Это мой отец! Стоило прибыть в Богом забытую деревню Слободу, чтобы узнать о своём отце. Вот уж никогда бы не подумал… Да-а – а, дела-а – а! Всё-таки, удивительная жизнь! Как всё переплетено, завязано… А я и не знал, что мой покойный отец был меценатом. Да-а – а… Как всё загадочно…

– Как он? Где теперь милейший Каспар Рудольфович? Как себя чувствует?

– Умер, умер папа, – майор склонил голову. – Уже в Германии умер в двадцать шестом году. Только год и смог пожить на исторической Родине.

– Царствие ему небесное, – скорбно произнёс батюшка, осенив грудь перстом. – Изумительной души человек был. Истинно русский немец, патриот России до мозга костей, я вам скажу. Скорблю… Редко встретишь человека с такой открытой, доброй душой.

В кабинете воцарилась тишина. Налетевший вдруг шквалистый ветер хлопнул створкой окна, закрыл её, отгородив мужчин от мира за окном школьного кабинета.

Гость продолжал сидеть, Вернер всё ещё расхаживал, поскрипывая сапогами.

И вдруг резко сменил тему разговора, тон в словах коменданта стал твёрдым, начальственным, жёстким.

– Почему вас не расстреляли в тюрьме большевики? Пошли на сотрудничество с ними? Стали агентом НКВД? – перед священником снова был напористый, жёсткий комендант деревни Слобода.

– Хм, – настало время удивляться и гостю. – Хотя, архивы НКВД не успели вывезти, и они достались вам?

– Допустим.

– Не знаю. Как арестовали, так и выпустили. Отпустили умирать, но, слава Богу, выжил, благодаря неустанной заботе жены моей матушки Евфросинии да доктора нашего Павла Петровича.

– Ну, что ж. Это в практике большевиков. Это их стиль. Как относитесь к оккупационной власти? – хозяин кабинета напористо продолжал допрашивать гостя.

И опять пронизывающий, холодный взгляд застыл на лице священника.

– Я признателен за возможность совершать богослужение во вверенном мне храме, – со смирением в голосе ответил гость, склонив голову в благодарном поклоне.

– Надеюсь, вам не стоит напоминать, что вся власть от Бога? Немецкое командование с пониманием и лояльно относится к вероисповеданию на оккупированных территориях. Полагаю, сей факт доброй воли вы по достоинству оцените в своих проповедях, доведёте до паствы? В отличие от большевиков, от Советов, Германия в конфессиональной политике придерживается свободы религий. Прихожане должны знать это.

– Благодарю вас, господин майор, – батюшка уже понимал, что его приглашение к коменданту носит вполне практичный характер. Немецкое командование пытается через церковь, через священников добиться большей лояльности местного населения к себе, к оккупационной власти.

Ну, что ж. Надо ответить так, чтобы у майора не осталось сомнений.

– Добродетель всегда останется добродетелью, и уж коль она есть, то она не нуждается в дополнительных усилиях быть замеченной, по достоинству оценённой прихожанами. Добро, как и слова Божьи, всегда найдёт дорогу к свету и войдёт в души людей беспрепятственно.

Майор остановился у окна, покачивался с носка на пятки, заложив руки за спину.

Где-то опять прогремел взрыв, отзвук которого ещё раз подчёркивал, что не всё так спокойно за стенами бывшей средней школы.