Василий Гроссман - Годы войны Страница 21

Его ненависть и отвращение к противнику были неукротимы. Когда он проходил по горящим улицам подожжённых немцами деревень, лицо его становилось страшно. Бойцы рассказывали, как Самарин, выехав на броневике в самое пекло боя, увидел раненого красноармейца и посадил его на своё место, а сам шёл пешком следом за броневиком под ураганным огнём немцев.

Рассказывали, как, подняв в бою брошенную бойцом винтовку, запачканную зловонной грязью, он перед строем роты старательно и любовно обтёр её и молча передал обмершему от стыда красноармейцу. И люди, которых вёл он в бой, верили ему, прощая суровость и жестокость.

Лядов хорошо знал своего генерала. Не раз, подъезжая к передовой линии, Лядов спрашивал дорогу у встречных командиров и, возвращаясь к машине, докладывал:

— Товарищ генерал-майор, машиной проехать нельзя, тут никто не ездит, дорога под обстрелом миномётов, а в рощице, говорят, автоматчики засели, — надо искать объезда.

Самарин разминал толстую папиросу и, закуривая, говорил:

— Автоматчики? Ничего, езжай прямо.

И Лядов млел от тошного страха, сидя за спиной у своего генерала. Как многие нехрабрые люди, Лядов навесил на себя много грозного оружия: автомат, маузер, наган, браунинг, в карманах — ещё один маузер и трофейный парабеллум. Однажды он ездил в тыл по поручению генерала и своими рассказами и грозным видом восхищал женщин в вагонах, комендантов железнодорожных станций. Но он, кажется, ни разу не стрелял из своих многочисленных револьверов и пистолетов.

Весь день Самарин провёл на передовой. Давление немцев усиливалось на всех участках. Бои шли днём и ночью. Красноармейцы, измученные жаркой и душной погодой, часто отказывались от горячей пищи, которую подвозили к окопам.

Самарин, вернувшись на КП, позвонил по телефону Ерёмину, просил разрешения отойти на восточный берег реки. Ерёмин резко отказал ему. После разговора с Ерёминым у генерал-майора сделалось скверное настроение. Когда майор Гаран принёс очередную оперсводку, Самарин не стал читать её, а равнодушно сказал:

— Я знаю положение без вашей сводки… — И сердито спросил у повара — Обедать я буду когда-нибудь?

— Готов обед, товарищ генерал-майор, — ответил повар и так старательно приставил ногу и повернулся направо, что белый халат его затрепетал. Хозяйка избы, старая колхозница Ольга Дмитриевна Горбачёва, неодобрительно ухмыльнулась. Она была сердита на повара, насмешливо относившегося к деревенской стряпне.

— Ну, скажи мне, Дмитриевна, как бы ты стала гото вить котлету де-воляй или, скажем, картошку-пай жарить, а? — спрашивал её повар.

— Да провались ты! — отвечала она. — Станешь меня, старуху, учить картошку жарить.

— Да не по-деревенскому, а вот как я в Пензе в ресторане до войны готовил. Вот прикажет тебе генерал-майор, как ты ему скажешь, а?

Невестка Фрося и больной внучек внимательно слушали этот длившийся уже несколько дней спор. Старуху сердило, что она не умеет готовить блюд с глупыми названиями и что тощий верзила-повар ловчее её управляется в кухонных делах.

«Тимка, одно слово — Тимка», — говорила она, зная, что повар не любил, даже когда его называли по фамилии, и улыбался лишь при обращении «Тимофей Маркович». Так величал его Лядов, когда хотел перекусить ещё до того, как генерал садился обедать. Самарин был доволен своим поваром и никогда не сердился на него. Но теперь, садясь обедать, он сказал:

— Повар, сколько раз нужно повторять, чтобы самовар привезли из штаба?

— Сегодня к вечеру АХО привезёт, товарищ генерал-майор.

— А на второе опять баранину жарил? — спросил Самарин. — Два раза ведь говорил, чтобы рыбы нажарил. Речка-то рядом, время тоже как будто есть.

Дмитриевна, усмехаясь, поглядела на смущённого повара и сказала:

— Ему бы только над старухой смеяться, а если генерал просит честью, нешто он понимает? Одно слово — Тимка!

— А он смеётся над вами? — спросил Самарин.

— А нешто не смеётся, — ты, говорит, старая, можешь котлету де-воляй жарить? И пошёл… Тимка-то.

Самарин улыбнулся.

— Ничего, я над ним тоже посмеяться могу… Повар, — сказал Самарин, — как тесто для бисквита готовить?

— Это я не могу, товарищ генерал-майор.

— Так. А как пшеничное тесто всходит? На соде, на дрожжах? Объясни, пожалуйста.

— Я по кондитерскому цеху не работал, товарищ генерал-майор.

Все рассмеялись посрамлению повара.

После обеда генерал пил чай и пригласил Ольгу Дмитриевну. Старуха неторопливо обтёрла руки фартуком и, смахнув с табуретки пыль, подсела к столу. Она пила чай из блюдечка, утирая морщинистый лоб, блестевший от пота.

— Сахару, сахару возьмите, мамаша, — говорил Самарии и спросил: — Как внук, опять не спал ночью?

— Нарывает всё нога. Беда с ним, — сам замучился и нас замучил.

— Повар, ты угости ребёнка вареньем.

— Есть, товарищ генерал-майор, угостить пацана вареньем. — А как там, в Ряховичах, бой идёт? — спросила старуха.

— Идёт бой.

— Народ что терпит! — старуха перекрестилась.

— Народу там нет, — сказал генерал, — выехал весь народ. Стоят пустые хаты. И вещи народ вывез. Вот объясни мне, Ольга Дмитриевна, такую вещь: сколько я заходил в пустые хаты, — вещи все вывезены, а иконы колхозники оставляют. Уж такое старьё с собой берут, смотреть не хочется, стоит хата пустая, ничего нет — газеты со стен сдирают, а иконы оставляют. Во всех хатах так. Вот ты, я вижу, молишься, объясни, как же это так? Бога оставляют?

Старуха рассмеялась и тихо, чтобы слышал один генерал, сказала:

— Хто его знает, есть он или нет. Вот мы, старые, и молимся, — кивнешь ему десять раз, может, и приймет.

Самарин усмехнулся.

— Ох, Дмитриевна, — сказал он и погрозил пальцем котёнку, спустившемуся с печи на пол.

В это время принесли радиошифровку Богарёва о подробностях разгрома колонны танков.

Лядов знал хорошо характер генерала. Он знал, что перед поездкой на самые опасные участки фронта генерал приходил в хорошее настроение, знал, что чем напряжённей, накалённей делалась обстановка, тем спокойней становился Самарин. Он знал и странную слабость этого сурового человека. Самарин, приходя в пустую, брошенную избу, где обязательно оставались верные жилью кошки, вынимал из кармана кусочки заранее запасённого хлеба, подзывал голодного кота либо многодетную кошачью мать и, присев на корточки, начинал кормить их. Однажды он задумчиво сказал Лядову:

— Знаешь, почему деревенские коты не играют с белой бумажкой? Привычки нет у них такой, к белой бумаге, а на тёмную бросаются сразу, думают — мышь.

И сейчас Лядов понял, что Самариш после разговора со старухой и получения шифровки пришёл в хорошее настроение.

— Товарищ генерал-майор, — сказал он, — разрешите доложить: майор Мерцалов по вашему вызову явился.

Самарин нахмурился и снова погрозил пальцем котёнку.

— Что ты там говоришь?

— Я докладываю, товарищ генерал-майор: командир сто одиннадцатого стрелкового полка явился по вашему вызову.

— А, ладно. Пусть зайдёт. — Он сказал поднявшейся Дмитриевне: — Сиди, сиди, куда? Пей, пожалуйста, чай, не беспокойся.

Мерцалов утром вышел по просёлочной дороге и соединился со своей дивизией. Поход его не был удачен. По дороге он потерял часть артиллерии, застрявшей в топком лесном месте. Полковой обоз заблудился, так как начальнику колонны был дан неточный маршрут. Наконец полк отбивал при движении нападение немецких автоматчиков, и рота Мышанского, шедшая в арьергарде, вместо того чтобы пробиться к основным силам, дрогнула и вместе со своим командиром, не решившимся итти по открытому полю, повернула в лес.

Самарин утром выслушал доклад Мерцалова и задал лишь один вопрос: сколько боеприпасов оставлено Богарёву.

— Придите ко мне в семнадцать, — сказал он.

Мерцалов понимал, что этот второй разговор будет короче первого и не обещает ему ничего хорошего. Поэтому он очень удивился и обрадовался, когда Самарин сказал ему:

— Даю вам возможность исправить ошибки: установите связь с Богарёвым, согласуйте действия, обеспечьте ему выход и выведите матчасть, которую бросили. Можете итти.

Мерцалов понимал, что поставленная задача исключительно тяжела. Но он не боялся тяжёлых и опасных задач. Он больше опасался гнева своего грозного начальника.

XVI. Хозяин этой земли

Два дня стоял Богарёв со своим батальоном в лесу. Людей в батальоне было немного. Пушки, замаскированные ветками, глядели в сторону дороги. Разведывательный отряд возглавлял артиллерист, лейтенант Кленовкин, высокий юноша, имевший привычку часто и без особой нужды поглядывать на часы. В разведчики пошли большей частью артиллеристы, а из стрелкового батальона — Игнатьев, Жавелёв и Родимцев.