Николай Иванов - Зачистка Страница 21

Да, в этой грубости был ее шанс. Великолепная возможность выйти из создавшейся ситуации с гордо поднятой головой. Не танцует — и только поэтому одна. И всеобщее презрение к ней истрачено впустую: она просто не тан-цу-ет! Будь иначе, ей хватило бы одного движения пальчиком или ножкой, одного взгляда или поворота головы, чтобы все присутствующие легли у ее остроносых туфелек на высоком каблуке. Это просто счастье для этих замухрышек, хохочущих рядом, что она сегодня не тан-цу-ет. И этому, в курсантской форме с четырьмя нашивками на рукаве, возомнившему себя спасителем Отечества и его подданных, она тоже отказывает. Отказывает, потому что видела в гробу в белых тапочках и этот заштатный рязанский городок, куда ее временно занесли обстоятельства, и его обитателей, разбавленных курсантами-самовольщиками.

Так утопающие топят своих спасателей.

Теперь уже за спиной у Орешко ухмылялись и злорадствовали: форма не имела права давать преимущество одной из сторон в схватке за партнерш. Так что по заслугам получили как раз те, кто этого и заслуживал. Ради чести мундира и спасения погон правильнее и честнее было и Косте выкинуть какой-либо фортель, типа: а с чего вы взяли, что я вас приглашаю? И вообще, разве такую кто-нибудь пригласит? Да погромче бы это сказать, чтобы тоже все слышали.

Однако вместо этого он залился краской. И, в отличие от Ларисы, не стал делать вид, будто ничего не произошло. Подталкиваемый танцующими парами, стал выбираться из клетки. На улице распахнулся до пояса, давая вечерней свежести проникнуть к разгоряченному телу.

Идиот. Какой же он идиот! А вот Борька — умница, не стал экспериментировать и потому в полное свое удовольствие топчется в обнимку с курносенькой пышногрудой кнопкой. А его, видите ли, потянуло на подвиги. И где там медаль «За спасение погибавших?». А «За взятие Берлина»? И грудь не в крестах, и голова в кустах. И это у него, будущего разведчика, обязанного просчитывать ситуацию на семь ходов вперед!

Увидел неподалеку скособоченную лавочку с воронами на спинке, шугнул их и осторожно устроился на трех оставшихся в живых реечках. Попробовал успокоиться: если за каждую Ларису переживать, лучше записаться вечным дежурным по роте и никуда за пределы казармы не выползать. До лейтенантских погон. Посему — ноль внимания и фунт презрения самодовольной девушке по имени Лариса. Сегодня на танцах не появляться, а вот завтра закрутить иную карусель с самой непрезентабельной девицей. Пусть лопнут все от зависти и злости. А потом он…

Продумать весь сценарий мести Орешко не успел.

С деревянного танцевального помоста, непонятно по каким причинам не растащенного еще на дрова и кооперативные ларьки, из музыки и света, переполненного мошкарой, на землю царицей, лениво ступила Лариса. Выдержала паузу и, как ей захотелось почувствовать, ушла непобежденной. «Может, напомнить о себе, любимом?» — неожиданно подумал Костя. Перед ним ей строить недотрогу будет смешно. И как себя поведет?

Убедившись, что следом за ней никто не вышел, Лариса наигранно неторопливо пошла по самому краешку тротуара в сторону поселкового общежития. При этом невозмутимо продолжая делать вид: какие же скука и серость творятся вокруг. И сколько времени потеряно впустую.

Выдержка не изменила ей, когда увидела на лавочке и отвергнутого курсанта. Скользнула взглядом и опять пошла по кромке асфальта, словно канатоходец, балансируя руками.

Орешко выбросил сигарету, застегнулся. Носовым платком протер носки ботинок. Наверное, не случайно в психические атаки ходят при полном параде. Форма заковывает не только тело, но и дух. И если тело за годы учебы получило пять первых разрядов по самым разным видам спорта, то дух пока ничем не отмечен. Поэтому вперед, за орденами и благодарностями от Верховного Главнокомандующего!

Догнав Ларису, молча пристроился рядом. Когда она оступалась или теряла равновесие, подавал руку. Девушка охотно опиралась на нее, но обретя устойчивость, вновь занималась эквилибристикой в одиночку. Однако этих прикосновений хватило, чтобы мало-помалу обида на Ларису у Орешко улетучилась. Да и сама она без зрителей уже не выглядела этакой «прынцэссой» — нормальная деваха, в меру симпатичная, красиво одетая. И что ей надо было выкаблучиваться? Не-ет, таких надо сразу брать за патлы и в бочку с водой: не кажись краше солнца, не дери нос, открой глазенки, не криви роток. Франти не франти, а все равно станешь чей-то. А не станешь — самой же хуже. Неужели не ясно?

Шел так Костя Орешко, философствовал в силу своего двадцатилетнего житейского опыта, и не заметил, как дошли до общежития. Стояло оно на окраине поселка, в нем десятилетиями жили некогда молодые, а теперь на этих же временных метрах и состарившиеся специалисты с местного радиозавода. Каким-то чудом в нем сохранились свободными три-пять комнат, в которых местная администрация и предлагала перекантоваться первое время нужным поселку людям. В полевом лагере, в котором курсанты четвертого курса дожидались вдали от городских соблазнов своего выпуска, прошелестел парашютным шелком слух, что в поселок приехали выпускницы областного педучилища. Ради них, собственно, и сорвались Костя и Борис в самоволку. Благо лагерь располагался всего километрах в пяти, что для десантника вообще не считается расстоянием, а предстоящий, всего через неделю, выпуск прибавил наглости и смелости завтрашним командирам. В особенности тем, кто не успел обзавестись за четыре года женами и невестами и для которых танцы в поселковом клубе — последняя попытка схватить за хвост птицу-удачу и предложить: «Лейтенант Константин Орешко, размер сапог сорок три, зарплата выше минимального прожиточного минимума на три тысячи рублей, могу предложить вам руку, любовь и билет в тьмутаракань». Не то чтобы горело поставить штамп в личном деле, а просто ехать одному к месту службы и впрямь не хотелось.

Пока же Костя искал, какой предпринять ход на молчание спутницы. Ничего лучше не придумал, кроме как молча распрощаться с девушкой у подъезда, джентльменски кивнуть ей и гордо удалиться. Пусть думает, что теряет и кто виноват.

Однако Костя заканчивал всего лишь военное училище, где из тактики основной разработкой шла тема «Сопка наша — сопка ваша». Касались, конечно, обходов, охватов, маневров, но то был уровень академии Генерального штаба, и серьезно в данную стратегию курсанты не заглядывали.

Лариса, словно искусный противник, не стала делать скидку на молодость спарринг-партнера, и лишь на миг замерла около четырехэтажной кирпичной общаги. Но лишь Орешко склонил голову для прощания, все так же молча миновала первый подъезд с вырванными входными дверями, потом второй, разрисованный граффити, и третий, недавно отремонтированный и выкрашенный в жуткую коричневую краску. И потащила как иголка нитку растерявшегося Орешко в лесопосадочку сбочь дома.

Там вокруг сломанной березы пили пиво мужики. Скорее всего, это были обитатели общаги, потому что Лариса направилась к ним безбоязненно. Они приветствовали ее бурными возгласами, поднятыми бутылками, и Костя, чтобы не мешать восторгам, пристроился на пеньке в сторонке. Достал сигарету. Конечно, он был тут лишним. Он был лишним изначально. И загадал: если к концу сигареты Лариса не подойдет, он уйдет сам.

Сквозь колечко дыма, получившееся наиболее удачно, рассмотрел, как Лариса кивнула в его сторону и мужики оторвались от березы.

«Будут бить?» — пронеслось у Орешко в подсознании, хотя верить не хотелось, что Лариса попросила знакомых именно об этом. Да после всего, что он для нее сделал, они должны подойти и хором сказать:

— Спа-си-бо!

Но мужики подходили с лицами угрюмыми. Окружали, отрезая Орешко путь к отступлению, явно не для того, чтобы выразить ему благодарность, любовь и восторг. Не сводя глаз с Ларисы, встал. Она же, облокотившись на освободившееся дерево, помахивала веточкой. И тут до Кости дошло: какая благодарность, какое спасибо! Он для нее — как укор, как свидетель ее позора. Больше всего она ненавидела именно его, разглядевшего и понявшего ее состояние. В Древнем Риме убивали гонца, приносящего дурную весть. В конце двадцатого века под Рязанью Костю Орешко будут бить за то, что посмел понять душу другого человека. Как же бездарно прошли тысячелетия для человеческой цивилизации. Следует только снять фуражку, потому что она при ударе отлетит на несколько метров и непременно вызовет смех…

Удар пришелся сбоку, в ухо — без предупреждений, как бьют компанией: передние отвлекают, а в атаку исподтишка идут другие. Хотя отвлекать Костю не было нужды — он продолжал неотрывно смотреть на Ларису. Кто бил вторым — тоже не заметил, лишь качнуло в другую сторону. Только в кольце сторон не бывает. При третьем ударе успел увидеть прямо перед лицом кулак с широким перстнем на увитом татуировкой пальце. Черная вспышка, и рот мгновенно наполнился солоновато-сладкой кровью и болью. На четвертый, явно ученический удар, пришедшийся куда-то подмышку, Костя уже не обратил внимание.