Михаил Аношкин - Трудный переход Страница 21

— Посмотрим, посмотрим,- — ворчливо проговорил полковник, все еще сомневаясь в успехе затеи. Приложил к глазам бинокль и минуту спустя заметил: — А плывет хорошо.

— На Волге вырос, товарищ полковник, — сказал Курнышев. — С детства на воде.

Противник наверняка видел Файзуллина. Для острастки пустил бризантный снаряд, который разорвался далеко в стороне от плывущего, и сейчас белое облачко медленно таяло над рекой. Файзуллин на всякий случай нырнул и был под водой довольно долго, капитан даже забеспокоился. Осколки падали в воду, вздувая пузыри. Файзуллин вынырнул, и теперь ему плыть стало труднее — клубок намок и разматывался туже.

Фашисты не стреляли. Они, кажется, не поняли, с какой целью переплывает советский солдат реку. Может, с донесением? Может, связист?

Файзуллин достиг левого берега. Его встретили там два бойца. Полуголый, в белых кальсонах, Файзуллин казался выходцем из другого мира рядом с бойцами, одетыми по всей форме. Все трое пустились бежать к окопам. Оттуда Анвар посигналил на правый берег, и все тот же старшина Самойлов с одним помощником спихнул лодку на воду и снова спрятался в укрытие.

Файзуллин натянул шнур. Ему помогали два бойца. Лодка, подхваченная течением, выровнялась. Повернулась носом к западному берегу. И хотя ее продолжало сносить, но наперекор всему она стала пересекать реку.

Тогда заволновался полковник Смирнов. Он посмотрел на капитана:

— Выдержит? Веревка выдержит, капитан?

— Не беспокойтесь, товарищ полковник, — заверил повеселевший Курнышев. — Это парашютные стропы. Они выдерживают огромной силы динамический удар.

— Стропы? Откуда у вас стропы?

Капитан объяснил. Полковник опять внимательно поглядел сначала на капитана, потом на Андреева, словно только заметил их, и произнес задумчиво:

— То-то я смотрю, прыткие достались мне саперы, на выдумки горазды!

Противник понял наконец, что его снова провели, и открыл ожесточенную стрельбу. Водяные султаны возникли сразу в нескольких местах. Не успели улечься эти, появились другие. Но лодка упрямо ползла к берегу, подтягиваемая стропами. Ее отнесло метров за сто от окопов, где скрывался Файзуллин.

— Еще пару лодок проведете? — деловито осведомился полковник, и вопрос его прозвучал как приказ.

— Проведем, товарищ полковник! — заверил Курнышев.

— Действуйте!

Полковник перекинулся через бровку окопа, спустился с дамбы и заспешил к лесу, который примыкал к первому островку. Из второй траншеи выскочил Ахметьянов и заторопился за полковником.

К вечеру под прикрытием леса бойцы взвода Черепенникова и часть андреевского взвода собрали понтоны. Кое-что не получалось — впервые имели с ними дело. Ишакин со вздохом вспомнил Гордея Фомича: вот бы где пригодилось его умение! Да не дошел Гордей Фомич до этих мест…

ТРЕТЬЕГО ПИСЬМА НЕ БЫЛО…

На реке Андреев пробыл до вечера. Способом Файзуллина удалось переправить еще две лодки с боеприпасами, как и обещал Курнышев полковнику. Третью лодку немцы потопили. И тут же они перенесли огонь на дамбу и на лес. Грохот стоял вокруг такой, что нельзя было разговаривать. Лес от взрывов стонал протяжно. Артналет Андреев переждал в траншее на дамбе; остался он тут один и страху натерпелся немалого. Траншея хоть и была глубока, но слишком широка. В стенку то и дело шлепались осколки, и неуютно было лежать на дне. Шарахнет немец бризантным снарядом — и на дне осколки достанут. Но все обошлось. Когда налет кончился, Андреев поспешил в клуню. В углу на соломе спал Файзуллин. Намаялся. Прошедшую ночь не спали, и днем ему досталось больше всех — три раза плавал на ту сторону.

В клуне, кроме Файзуллина, никого не было. Андреев невольно взглянул на то место, где утром стояли сапоги Трусова, но старшина успел их убрать. Снова заныло сердце.

Говорят, что на войне люди ожесточаются и привыкают к потерям. Человек, возможно, становится сдержаннее в проявлении чувств, привыкает их скрывать, но боль потерь всегда сильна.

В сорок первом погиб Семен Тюрин, маленький воронежец. Григория тогда настолько ошеломила его смерть, что он заплакал. Потом не стало Анжерова и еще многих других. Совсем недавно схоронили старика Гордеева. И был-то он во взводе две недели, а боль на сердце осталась. А теперь вот нет Трусова. А завтра кого?

В клуне Андреев собирался полчасика отдохнуть и потом идти помогать ребятам собирать понтоны. Лег на спину в солому, закинул руки за голову. Мысли кружились вокруг событий сегодняшнего дня.

Висла.

На карте она обозначена синим извилистым жгутом, знакомым по урокам географии в, школе. Ее невозможно было представить, а на самом деле она вон какая — широкая и неторопливая. И красиво здесь. Живописные встали островки, словно корабли на вечном якоре. И в первый же час знакомства река унесла в своих водах близкого для лейтенанта человека, унесла безвозвратно, навек.

Когда-то в школе, отвечая на вопрос учителя, рассказывал Николай Трусов об этой неведомой ему реке. И конечно, не мог он тогда знать, чем она для него будет. И Григорий, возможно, сегодня или завтра отправится в тот вечный путь, в который ушел Трусов. По этой же Висле…

Немало придется потоптаться на этих берегах, пока фашисты не побегут дальше. Грустные мысли лезли в голову, плохо, неуютно с ними наедине. Давала знать о себе усталость. Она въелась во все поры. Три года на фронте, без передыху, с первого дня войны. Если отводили с передовой, то не дальше прифронтовой полосы: все одно — оставались в радиусе действия фашистской авиации. А ее налеты выматывали-таки силы, мочалили нервы.

И если попристальней посмотреть на бойцов батальона, то, пожалуй, немного найдешь таких, как Григорий, которые воевали с самого начала.

Григорий рывком сел — нет, не стоит расхолаживать себя. Нужно пойти к ребятам, и все тоскливые мысли рассеются мигом. Но тут в клуню решительно вошел Курнышев, а за ним бочком втиснулся в дверь Воловик. Капитан опустился рядом с Андреевым и сказал связному:

— Давай баклагу.

Воловик отстегнул от пояса фляжку и протянул ее ротному. Из карманов брюк вытащил три зеленых яблока, обтер их о полу гимнастерки и положил на солому.

— Давай, лейтенант, с устатку и чтобы дома не журились, — предложил Курнышев, наливая в кружку водки. — Нервы проклятые. Я за эти сутки измотался, как никогда.

— Боюсь, — признался Григорий. — Развезет, а ночью работать.

— Тебе — нет, — успокоил его капитан. — Ты на сегодня свое сделал. Черепенников уже знает — ночью работать ему. Так что давай за победу.

Григорий выпил полкружки и запустил зубы в зеленое яблоко. Оно было настолько кислое, что свело скулы.

— Где ты достал эту маму-кису? — спросил Андреев Воловика.

— Эвон ее сколько, — махнул рукой в сторону сада связной. — Ешь — не хочу.

— Ох и прижимист ты у меня, — усмехнулся Курнышев. — Ну-ка достань из другого кармана. Достань, достань, нечего стесняться.

Воловик нехотя вытащил два розовых яблока, от них исходил чудный аромат — анис.

— Видал ты его? — нарочно нахмурился капитан. — Куркуль. Я у него время от времени очищаю разные запасы. На днях, знаешь, что обнаружил? Помнишь, прошлой осенью в Гомеле старшина раздобыл ящик погарских сигарет, еще довоенного выпуска?

— В маленьких пачках, а сами сигареты без бумаги, табачным листом обернуты?

— Их. Три пачки нашел. Так, Воловик?

— Так. И что из этого?

— Ты коллекцию собираешь, что ли?

— Не смейтесь, товарищ капитан. Когда курева нет, вы же с меня не слезаете. А у меня со старшиной — во! — Он стукнул кулаком о кулак.

Капитан выпил сам и вернул фляжку Воловику, Сказал Андрееву:

— Так ты отдыхай. И хлопцы твои будут отдыхать. А утром… В общем, утро вечера мудренее.

Капитан понимал, что день завтра будет пожарче, чем нынешний. И втайне был рад, что в это время будет работать взвод Андреева. Днем сложнее и опаснее. Голова у Андреева на плечах крепкая, да и опыта у него побольше, чем у Черепенникова и другого командира взвода. Конечно, это было в каком-то смысле бесчеловечно — одному давать задания опаснее, чем другому, не чередуя. Но так надо было, спокойнее на душе. Все-таки капитан был еще и немного эгоистом. Уже в дверях он остановился.

— Склероз! — сказал он, искренне возмутившись самим собой. — Совсем память отшибло! Тебе же два письма. Одно от Васенева. Потом расскажешь, о чем он пишет.

«А второе? — хотел спросить Григорий. — От кого второе?» Но догадался, глянув на конверт, — от отца. Хорошо! Но могло быть и третье письмо! Да вот не было…

В клуне было уже сумеречно. Григорий выбрался на улицу, облюбовал местечко позади клуни, возле почерневшей бревенчатой стены, привалился к ней спиной. Рядом росла дикая конопля, и от нее духовито, по-домашнему пахло.