Евгений Рябчиков - Поединок на границе Страница 21

— Как преградить им путь? Преследовать? Сил не хватит, — размышлял вслух Карпичев.

— Быстро переходите вброд речку, и вы успеете перерезать им путь. А отсюда я буду наступать бандитам на пятки, — подсказал решение Григорий.

— Один против десяти?

— Другого выхода нет. Торопитесь!

Группа Карпичева по грудь в ледяной воде быстро перешла неширокую речку. А тем временем Григорий своим огнем отвлекал на себя врага. Стоило подняться бандиту, как пуля летела ему вдогонку. Не зря Мезенцева считали самым метким стрелком на заставе.

И вот снова загремели выстрелы. Это Карпичев достиг уже цели. Враги в панике бросились в сторону Мезенцева. Но он успел отойти и занять высоту, на вершине которой не было снега. Теперь враги бежали по ущелью. Другого выхода у них не было. И только первый показался на открытой поляне, Григорий выстрелил. Враг остался лежать неподвижно.

— Это вам за Федю, сволочи! — крикнул Григорий. — Давай следующий.

Толстоуховцы залегли. Одни вели огонь снизу, другие пошли в обход высоты.

В пылу боя Григорий не сразу заметил, что с тыла к нему подбираются бандиты. А когда оглянулся, они были совсем рядом. Григорий перебросил винтовку, нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Кончились патроны. Это поняли и враги.

— Сдавайся! — с криками бросились они на пограничника.

— Пограничники не сдаются! — грозно поднялся Мезенцев и в рукопашной схватке сразил еще одного толстоуховца. Но тут же и сам упал с пробитой головой.

Беляки не ушли от расплаты. Подоспевшая группа пограничников во главе с начальником заставы разгромила банду.

А когда бой затих, воины отыскали тела Мезенцева и Карюкина.

— Салют героям! — подал команду начальник заставы Кленов.

Гром залпов эхом перекатывался по горам, заходя в самые далекие уголки, словно извещая о бессмертии подвига, который совершен ради жизни на земле.

Герои не умирают. Даже природа как бы увековечила их подвиг. На берегу бурлящей реки, где погиб Григорий Мезенцев, образовался утес. Он, величавый, покрытый красными цветами, стоит, напоминая о силе, твердости и красоте жизни пограничника.

Михаил Абрамов

ЗАКОН ГРАНИЦЫ

Это произошло в тот трудный на границе час, когда ночь еще не кончилась, а утро не наступило.

Притаившись в груде обомшелых камней, Егор Булавин смотрел на тропинки, пересекавшие вершину полевого холма. Недалеко от Егора, в канавке, скрытой горькой полынью и колючим татарником, лежал старший наряда ефрейтор Павел Косяк и тоже неотрывно смотрел — только не на тропинки, а на опушку темнеющего вдали леса.

Булавин и Косяк пришли сюда в полночь и, не обменявшись ни словом, залегли каждый на своем месте. Егора, еще не втянувшегося в пограничную службу солдата, одолевал сон, намокший плащ стягивал мышцы и казался таким тяжелым, словно был отлит из свинца. Солдат пытался шевелить немеющими руками и ногами, но они плохо подчинялись его воле.

Если бы раньше, когда Егор работал лесорубом на севере, кто-нибудь сказал, что можно устать просто оттого, что лежишь на земле, он искренне бы расхохотался. А теперь в этих угловатых камнях ему было не до смеха. Егор даже беспокоился, что без помощи Косяка ему уже не подняться… Эх, с какой бы радостью он снова взял моторную пилу и стал валить смолистые сосны! Уж она-то размяла, разогрела бы руки, вернула бы им силу и удаль!

Томительно тянулось время. Павел Косяк по-прежнему чего-то ждал. Притих… Булавин взглянул на автомат, вороненую сталь которого ночь усыпала светлыми жемчужинами, и стиснул приклад красной от холода рукой. И опять стал смотреть на перекресток тропинок. Гляди, Егор, только туда, только туда, и никуда больше…

Вдруг солдат чуть не вскрикнул от поразившей его неожиданности. В какой-нибудь сотне метров по бурой картофельной ботве шагали две пары ног — друг за другом, след в след. Шаги широкие, торопливые. Огромные сапожищи то поднимались над ботвой, то приминали ее. Потом ноги исчезли, появились две головы в одинаковых черных кепках. Булавин хотел позвать старшего наряда, но вспомнил, что это запрещено. Пододвинул автомат и, волнуясь, постучал ногтем по прикладу — раз… два… три! Раз… два… три!

Косяк подполз в тот же миг, словно он только этого и ждал.

— В чем дело? — шепотом спросил он.

— Видишь головы? — возбужденно показал Булавин на картофельное поле.

— Вижу ноги, — прижимаясь плечом к Егору, ответил Косяк.

— Ну да, то головы, то ноги…

— Туманом скрывает. Вон какое молоко разлилось. Это хорошо, — раздумчиво проговорил Косяк. — Для нас будет хорошо…

— Какие огромные… Головы-то будто в облаках плывут.

— Не робей! — Косяк положил руку на спину солдата. — Главное — не робей!

— Бить сразу? — спросил Егор деловито, чувствуя, как свинцовая тяжесть, еще недавно безжалостно давившая его, куда-то исчезла, освободила затекшие мышцы.

Косяк строго взглянул на солдата.

— Возьмем живыми, — убежденно сказал он. — Возьмем, если даже начнут отстреливаться. Ясно? Бей выше головы, прижимай огнем к земле… Если пропустим их к стогам сена, там окопаются и дадут прикурить. Понял? Ну, Егор, беги…

Булавин вскочил и, держа автомат на изготовку, низко пригибаясь, побежал по полю. Одеревенелые ноги вначале плохо повиновались, подошвы сапог скользили по раздавленной ботве. С трудом давался каждый шаг, сердце часто стучало, щеки полыхали жаром. Егору казалось, что бежит он слишком медленно, не так, как это требуется, что он отстанет от Косяка, не сможет помочь ему в решающую минуту…

Слева хлестнули автоматные очереди. Влажный воздух подхватил звуки выстрелов и гулко, с пронзительным свистом понес над сумрачными полями. Пули пропели в тумане совсем рядом. Зазвенело в ушах. Егор вздрогнул, метнулся в сторону. Он заметил, как бежавший впереди Косяк упал на землю, потерялся из виду. Булавин остановился, соображая, что же делать. Затем, припав на колени, прижал приклад автомата к плечу, готовясь ко всему, что может произойти в этом проклятом тумане. На верхушке мелькнули два темных пятна, и он резанул повыше их длинной очередью. Темные пятна исчезли, но Егор не знал, убил ли он нарушителей или они залегли, притаились, чтобы снова открыть огонь.

Тревожная тишина продолжалась несколько минут. Затем снова застрочил автомат, и почти одновременно с ним раздался голос Косяка. Он приказал Егору подползти ближе. Сбросив тяжелый, задубелый плащ, Булавин упал в борозду и, упираясь локтями в землю, пополз на голос товарища.

Туман редел и сползал в низину. Постепенно вершина холма обнажилась. Это обрадовало Косяка, он сильно и зло крикнул:

— Сдавайтесь, если хотите жить!

В ответ нарушители швырнули гранату. Осколки ее не задели пограничников.

Обтерев с разгоряченного лица комки грязи, Булавин гневно сказал:

— Тоже могу угостить…

— Успокойся! — приказал Косяк. — Гляди в оба. Поднимут руку — бей по руке, но голову целой оставь…

Спокойствие Косяка передалось Егору. Он не подозревал, что этот высокий черноглазый плясун и гармонист может иметь такое самообладание. Отдышавшись, Егор заискивающим голосом спросил:

— Что будем делать?

— Ничего! — сухо ответил Косяк. — Лежи и жди… Момент настанет, тогда прикажу…

Поднявшийся ветерок унес остатки тумана с вершины холма на предпольную луговину, где седые клочья долго еще качались и клубились на ольховых зарослях. Пограничники и нарушители лежали, прижавшись к земле, не спускали друг с друга настороженных глаз. Все ждали, кто первым не выдержит, ошибется, сделает неверный шаг…

Над полем стояла тягостная тишина. Егор чувствовал, как по его вспотевшей спине бегут знобящие мурашки. Это было хуже, чем во время перестрелки.

Павел бросил в Егора комок земли и озабоченно зашептал:

— Смотри, еще один. Вот, дьявол, уйдет в лес! Держи, Булавин, этих. Не давай им подняться, а я…

— Разреши, я догоню. Я легче, — порывисто проговорил Егор. — Не бойся, справлюсь.

Булавин кубарем скатился с холма. Косяк видел, как он сбросил на ходу ватную куртку, тяжелые, с налипшей грязью сапоги и, часто работая локтями, кинулся к лесу.

Те двое, что лежали в картофельных бороздах, не увидели пограничника, не сделали по нему ни одного выстрела. Косяк для острастки резанул над их головами длинной очередью, да так низко, что пули сорвали верхушки ботвы. И опять стало тихо…

Егор не заметил, как перемахнул поле и луговину. Ноги его уже заплетались в высокой мочалистой траве, по лицу хлестали голые ветки ивняка и лещины, а он все бежал и бежал…

Дальше от опушки лес стал глухим и мрачным. Деревья плотно сдвинулись друг к другу, заслонив серое предрассветное небо. Откидывая в стороны сучья ельника, солдат неустрашимо бежал в глубь леса. Несколько раз он видел в просветах деревьев широкую, в черной куртке спину и вскидывал автомат.