Илья Симанчук - НИГ разгадывает тайны. Хроника ежедневного риска Страница 21

Кстати, начальник артснабжения отметил, что артиллеристы Белорусского весьма широко и умело используют трофейные вражеские боеприпасы. И помогают им в этом разработки и наставления НИГ, присланные из Москвы…

Узнал Борошнев, где находятся склады немецких боеприпасов. Некоторые из них оказались заминированными, но он все же осмотрел, обследовал все: четыре их было. Пятый же, как рассказали ему артвооруженцы, далеко в стороне, через лес. Напрямую по тропкам — километров около двадцати будет. А вокруг леса — и все шестьдесят. Конечно, вокруг — намного спокойнее. Но сколько же времени ухлопаешь на такой маршрут? А время ныне особенно дорого! Вот и зашагал Борошнев напрямик, несмотря на предостережения…

Двое направились к нему. Впереди шел приземистый человек, сильно размахивающий руками. Разговаривать они прекратили. Борошнев сразу отметил: за оружие не хватаются. Стало быть, и ему негоже бросаться в кусты и вынимать наган… Решил: «Буду сидеть, как сидел. Может, и обойдется?»

Двое оказались уже совсем близко. «Автоматы немецкие!»— мелькнуло в мозгу, но Борошнев сдержался, спокойно поднял голову и посмотрел на подошедших.

— Отдыхаете, капитан? — спросил коренастый.

Борошнев кивнул. Помолчали. Подошли еще трое.

— Что тут делаете? — опять спросил тот же человек.

— Я в командировке, — ответил Борошнев, сам удивляясь своему хладнокровию. Что и говорить, жутковато было, но, раз решил, держаться придется до конца… Он увидел — его спокойствие как-то расположило подошедших к нему людей. Нет, бандиты так себя не вели бы. Да и не держались бы открыто…

— А откуда?

— Из Москвы.

— Ух ты! — свистнул коренастый. — И что же нужно, если не секрет?

— Да надо до склада немецких боеприпасов дойти! Обследовать, что там и как.

— Ясно, ясно… А почему нас не спрашиваете: кто, мол, такие и чего пристали?

— Я и сам вижу: вроде партизан вы, — нашелся Борошнев.

— Точно, они самые! — Все заулыбались.

— Могу удостоверение вам показать.

— Не треба, капитан! Ты лучше скажи, как в Москве, что про второй фронт слыхать…

«Куда ни приедешь, все про это спрашивают, — подумал Борошнев. — Говоришь, и каждый раз дурацкое ощущение: словно сам виноват, что его не открывают».

— Собирались было англичане и американцы в сорок втором во Франции высадиться, а потом на сорок третий перенесли…

— Так сорок третий в аккурат и идет? Как бы хорошо в спину злыдню Гитлеру вдарить!

— Да нет, у них опять слово с делом разошлось. — вздохнув, продолжал Борошнев. — Совсем недавно, в середине августа, в Канаде снова их руководители встречались. И открытие второго фронта еще раз перенесли: теперь уже на сорок четвертый год.

Возмущенные партизаны заговорили наперебой.

— Нашей крови не жалеют!

— Хорошо им — за морями-океанами отсиживаться…

— Небось когда мы сами фашисту хребет переломаем, они живо прибегут праздничный пирог делить!

— Махорочки нашей не хочешь? — Коренастый партизан протянул Борошневу засаленный кисет. — Нет? Ну гляди… А до склада потопали вместе. Доведем! Нам как раз по пути.

Когда вышли из леса, увидели останки сожженных оккупантами селений, только обгорелые печки, будто редкие почерневшие зубы, торчали кое-где из пепелищ.

— Вот что натворили, ироды… — сказал коренастый, заметив на лице Борошнева гнев и изумление. — Жгли напропалую, а людей или разгоняли, или убивали. Сейчас уцелевшие тянутся из лесов к родным местам, а жить негде. Да, знаешь, капитан, нашлись ведь такие змеюки, что в услужение к фашистам нанялись, земляков своих врагу продавали! Вот и нет нам покоя, допрежь всех их, кто остался тут, не переловим и не покараем…

— Неужели они не ушли с гитлеровцами?

— Те мало кого прихватили: лишь за особые заслуги. А остальные им не понадобились! Использовали и отшвырнули.

— Удается находить?

— А как же! Нам весь народ помогает. Да и под предателями земля горит. Вот вчера, например, застукали одного. Палач и кровосос. Судили его прямо перед его же односельчанами. И по всеобщему приговору — повесили. Так нас одна тетка даже благословила! У нее двух дочек, которых тот гад выдал, фашисты убили. Конечно, поизмывались сначала…

Душераздирающие картины видел Борошнев на этом пути. Снова и снова — сожженные врагом деревни. Погибающую в поле великолепную пшеницу. Изможденных стариков и детей, вернувшихся к горелым, еще дымившимся родным пепелищам. Отчаянно рыдавших женщин: их последняя надежда и кормилица ребятни, тощая коровенка, подорвалась на мине.

Добрались до склада, а вместо него оказалась гигантская яма. Или отступавшие успели его взорвать, или попросту угодила в него шальная бомба.

— Нe повезло тебе, капитан… Но ничего! — сказал Борошневу коренастый партизан, когда они уселись передохнуть у разведенного костра, — Добирайся до деревни Погребы: там есть большой склад, и он, точно, остался целехонек. Мы тебя немного проводим.

Борошнев полез было в свой вещмешок, но партизаны его остановили.

— Ты свои харч не трать. Тебе еще долго придется ходить! Лучше вот поешь с нами печеной картошечки. С пылу с жару она очень хороша…

К вечеру Борошнев прощался с партизанами. Они по очереди обнимали его, похлопывая по плечам, по спине.

— Будь здоров, капитан!

— Хай тебе будет удача…

— Найди какую-нито здоровущую бомбу, чтобы сбросить ее самим фашистам на головы!

Ушли пятеро, растворились в сумерках, и снова Борошнев остался один. Ему надо было искать последний склад, добираться до деревни с таким необычным названием — Погребы.

Когда наконец Борошнев — где на попутной телеге, где пешком — добрался до нее, деревни тоже не оказалось: сожгли ее фашисты. Уцелел лишь один-единственный дом, в котором разместился сельсовет.

Зато пшеничное поле было не тронуто врагом. Но местные жители, ютившиеся в землянках, прикасаться к перезревшей пшенице боялись — ведь прямо посреди поля и разместили гитлеровцы большой склад боеприпасов!

Борошнев так и замер перед ним, точно охотник перед обнаруженной дичью.

Он осторожно обошел склад, обозрел ряды, штабелей деревянных укупорок с выстрелами и мысленно прикинул, сколько же их в этих штабелях может быть? Выходило, что хранились тут десятки тысяч выстрелов… Наверняка должно найтись то, что нужно по заданию!

Председатель сельсовета — тощий, в чем душа держалась, хворый инвалид — очень обрадовался Борошневу:

— Голубок, милый! Помочь мы тебе не в силах. Ну, ничем… Сам уж как-нибудь справляйся. Ведь все мое войско — старые да малые. А вот ты нам пособи, сердечно тебя просим. Скажи ты нам, есть ли в поле мины, можно ли хоть с краев пшеничку выкосить. Голодует народ. Ей-богу, в ноги тебе поклонимся, если подмогнешь!

— Ладно, ладно, это можно, — пообещал Борошнев, — А куда бы мне пристроиться переночевать? Я бы никого не стеснил, приходил бы только спать.

— Гляди, во-о-он землянка! Туда и ступай. Там не так уж много народу — приткнешься. Скажи, я, мол, прислал…

Борошнев слово сдержал: сразу же пошел к складу и внимательно обследовал, чуть ли не ползком облазал его: нет ли где вокруг заметных только профессионалу следов минирования? Не тянутся ли от склада еле различимые проводки взрывных зарядов натяжного действия?

Но нет, никаких подвохов он не обнаружил. Это был самый обычный полевой склад, с которого доставлялись на огневые позиции боеприпасы. Рядом даже имелась для этих целей специальная дорога — прямо через пшеницу.

Борошнев заторопился к сельсовету. Узнав, что мин нет, председатель восторженно расцеловал его в обе щеки.

— Ну, молодец! — приговаривал он. — Ну, спаситель! Теперь пшеничку мы уберем… И голод нам страшен не будет, и на семена кое-что сбережем. Лады! Завтра с утречка и примемся. И ты за свои дела возьмешься! А теперь ступай в землянку, отдыхай. Ведь уж свечерело…

В землянке, потрескивая, горела лучина. В этом скудном освещении лица обступивших Борошнева женщин казались еще более резкими и худыми. Двое были средних лет, одна — совсем старая. Но держалась она строго и властно.

— Председатель, говоришь, прислал? Хоть бы сам привел, попросил. У нас тут еще и дети… Ишь нашел гостиницу!

— Да ведь я только ночевать буду, — примирительно сказал Борошнев. — Мне целыми днями работать надо на складе.

— Нам что за дело? Да постой, куда же ты? На ночь глядя куда пойдешь?

— Не знаю. Но раз у вас места нет…

— Кто сказал, что нет? Ты бы нас раньше самих спросил, а то — председатель… Верно я говорю? Оставайся, командир. Устраивайся вот около печки.

В центре землянки Борошнев увидел какое-то подобие русской печи. На ней копошилось двое маленьких детей: только глаза их поблескивали в полумраке.