Игорь Николаев - Лейтенанты (журнальный вариант) Страница 21

Затишье радовало войска и тревожило командование. Офицерский состав получил специальное указание, отпечатанное в дивизионной типографии. Регламентировался порядок пребывания войск на переднем крае.

От единого распорядка для всех в окопах (когда занятия, когда работа, когда завтрак, обед, ужин) до пункта о дежурных пулеметах — их количество и готовность к открытию огня. От сроков замены подстилочной соломы в блиндажах до “немедленного расстрела тех, кто без разрешения выйдет за первую линию траншей в сторону врага”. От обязательных парных постов наблюдателей до внешнего вида комсостава на переднем крае и в бою: “офицеров без погон рассматривать как трусов, умышленно снимающих погоны”. От нормативов личного контроля за состоянием обороны командира роты, батальона и полка до предания суду трибунала минометчиков и артиллеристов за задержку открытия огня по вызову пехоты: срок — одна минута. От того, что “проходы в минных полях должны знать только офицеры”, до контроля за личной гигиеной (умывание, бритье) с обязательной баней раз в десять дней.

Выступая в канун Ноябрьского праздника, Сталин сказал о Десяти ударах Красной Армии в 1944 году.

Захотелось изобразить “удары” наглядно. Старшина Андреев обеспечил бумагой и красками, а Маковский приказал вырыть и оборудовать для политработы “ленинский” блиндаж, который стал клубом. Старшина, привозя с кухней письма, тут их раздавал и забирал написанное. Сюда же привозил газеты — дивизионку и армейскую. Центральные не доходили даже до полковой батареи.

“Ленинский” блиндаж понравился парторгу полка майору Давыдову и комсоргу капитану Борзенко. Батарею 120 поставили в пример. Приказали всем перенять опыт. В подразделениях страдали: “Где взять художника?”

Батарея жила тремя жизнями. Первая — боевая. Ежедневные занятия-дрессировки. Нельзя терять навык.

Вторая жизнь шла по армейским уставам. Утром общий подъем. После умывания построение на осмотр. С моим возвращением гайки стали закручиваться — неряхам грозил наряд вне очереди на какую-нибудь тяжелую или грязную работу.

Раз в неделю Валя проводила осмотр “по форме 20” — на вшивость. Раз в десять—пятнадцать дней баня с переменой белья и прожаркой верхней одежды — для этого приспособили дом в ближайшем тылу. Батарея от такого распорядка отвыкла. Мне надоело чуть ли не силком поднимать по утрам некоторые расчеты. Поэтому однажды, когда после второй команды из блиндажа никто не вылез, туда полетела зажженная дымовая шашка, а дверь приперли колом. После нескольких минут стука и воплей дверь открыли, и разгильдяи под общий восторг вылетели на воздух в клубах едкого дыма. Со следующего утра желающих задержаться в блиндаже после команды “Подъем!” не было.

Третья жизнь — личная. Сами по себе случались посиделки. Даже философствовали: что такое судьба и почему одного убивает, а у другого рядом — ни царапины. Иногда картежничали, иногда просто так сидели. А то вдруг на Носова “находило” и он играл на гармошке, собирал всех вокруг себя.

Когда батарее нечего делать по прямому назначению, каждый ее день надо уплотнять армейской службой под завязку. Иначе начнется самое страшное — разложение. А тут еще и самогон. Но все понимали, что при намеке на ЧП, Маковский не помедлит с расправой. Поэтому батарея готова была сама придушить любого нарушителя и “ходила по струне” — не подкопаешься.

Минометчики готовились зимовать. В прошлом крестьяне — мастера на все руки, — печки в блиндажах сложили загодя. Материал брали из разбитых домов или разоряли уцелевшие. Блиндажные лазы закрывали дверями. Годилось все, чем можно обустроить жизнь зимой. Лампы — снарядные гильзы или американские консервные банки. Фитили — лоскуты байковых портянок. Заправляли “лампы” керосином. Отдельный уход за лошадьми — сорок голов! Конюшни на зиму, поиск добавочного корма, ветеринарная забота. Обоз — боевое подразделение. Не раз батарею выручали резвость лошадей, крепость повозок и сбруи. Лошади беззащитней людей: малейшее ранение их калечило. Спасать их в бою некому — ветеринары в тылу. Раненых лошадей бросали.

В запряжки ловили первых попавшихся или отбирали у населения. Додержалась до Победы одна постоянная пара — лохматые вороные “якутки” и жеребец комбата Седой. Конь подпускал не всякого, а 9 мая, оборвав поводья, исчез. Как он понял, что в армии больше делать нечего?

Вляпался я в историю. Пришел с двумя сержантами к самогонному аппарату, а в сарае командир стрелковой роты и четыре бойца с “дегтярем”. Заняли развалюху под боевое охранение. Аппарат не заметили — хорошо замаскирован.

Объяснил ротному: здесь запасной НП. Лейтенант-стрелок заматерился, пришлось субтильного хама выкинуть из сарая. Сержанты отправили вдогонку его подчиненных вместе с пулеметом. Обиженный ротный заявил в партбюро полка. На бюро меня пристыдили и объявили выговор без занесения в личное дело.

Пострадавший двинул жалобу по иной линии. На батарею прибыл лейтенант — сотрудник Смерша.

— У вас здесь драка была, приказано разобраться.

— Валяй.

Офицерский блиндаж добротен, глубок, узок — на двоих. По стенкам — постели, между ними над печуркой столик. Смершевец на тетрадной страничке вывел две первые строчки: “Вопрос” и “Ответ”. До самого низа — “В” и “О”. Я терпеливо ждал, зная, как обрушу гэпэушное священнодействие.

— Вы признаете факт драки? — спросил смершевец.

— Мне уже вынесли партвзыскание. Извини.

В армии за один и тот же проступок двух взысканий не полагалось.

— Что ж ты сразу не сказал! — расстроился лейтенант.

Я все понял. Когда кляузник добрался до Смерша, тамошние серьезные люди, не зная, как безопаснее от него отцепиться, послали на бессмысленное дознание самого младшего. Вреда от него не будет — на переднем крае офицеры себе сесть на шею не позволят. Стало жалко практиканта: ведь нервничал, они своих шпионов в тылу ловят, а тут на передний край впервые в жизни пошел. Надо ведь, чтоб и ушел хорошо, и я вытянул из-за спины чайник с самогоном.

Первую зиму на переднем крае провел в помещениях — в бригаде и штабе полка. Февраль — по селам, а в марте — весна. Зиму ждал с опаской, но, хоть блиндаж не хата, жить можно, а если протопить, то и жарко.

Темнело рано, вечера длинные. При полном затишье времени хватало на послеобеденную дремоту и на письма — перечитывать, писать ответные. Маленькая карточка Ляли, как в песне, — в кармане гимнастерки. Воевали вместе.

Первое письмо от Ляли пришло еще на отдыхе. Ее отца перевели на Дальний Восток, новый адрес узнал от Жанны, Лялиной московской подруги.

В приступе лейтенантской изысканности обратился к Ляле на “Вы” и получил: “Дорогой мой! Ты что, с ума сошел, что ли?” Письма шли по месяцу. От Комсомольска-на-Амуре до Польши, а позже — до Германии. К тому же, туда и обратно, через военную цензуру.

Жили от письма до письма. Главными были мои два письма: от июля 44-го — нашелся! и, помеченное 9 мая, — жив!

“Темная ночь, только пули свистят по степи...” Ничего не свистело, но остальное как раз по настроению. Глядя в темноту, на мерцающие “фонари”, тихонько пел про дорогую подругу свою и веру в нее, хранящую от пули...

Часть четвертая

Глава 16

Заканчивался декабрь 1944 года. Ощущение близких перемен стало общим. Зря, что ли, Сталин ноябрьский приказ подытожил готовностью сокрушить Германию? Каждый понимал: немец просто так в логово не пустит... Об этом лучше не думать, и минометчики развлекались чем ни попадя.

Мы с Алексеевым устроили скачки — повеселили батарею. Чтоб было вровень, нам заседлали лошадей из одной запряжки. Неожиданная промашка: лошади привыкли тянуть рядом и скакать наперегонки не способны. Финиш — ноздря в ноздрю, и взводы пошли стенка на стенку, доказывая криком, чей лейтенант выиграл!

Сержант Чаплыгин добыл полмешка муки — напечь лепешек. От помощников не было отбоя. Пекли всю ночь, не пробуя, чтоб не смолотить раньше времени. Наготовили два ведра.

Наутро сержант доложил:

— Товарищ лейтенант, есть нельзя, но летают — будь здоров!

Мука — подболточная, в печеном виде несъедобная. А летали лепешки на загляденье. Как не увлечься: кто дальше!

Офицерам выдали презервативы. Видимо, в преддверии наступления начальство озаботилось боеспособностью комсостава после встреч с освобождаемым населением.

Старшина привез к Новому году елочку, и Алексеева осенило.

В канун праздника взводные закрылись в “ленинском” блиндаже готовить сюрприз. Батарея, зная непредсказуемость командиров, навалившись, ждала. Когда народ пустили, восторг был неописуем! Елочка украшена надутыми до необходимой кондиции презервативами, которые обрамлены клочками меха, надранными из зимних жилетов.