Николай Михайловский - Всплыть на полюсе! Страница 21

Анна Дмитриевна вышла через несколько минут.

— Мне придется остаться, Миша. Девочка тяжело заболела.

— Что ж это, врачей, что ли, у нас не существует? Тоже мне доктор!

— Врач был, и, может быть, придется вызвать еще раз.

— Ну и вызовут. Пошли, пошли…

— Нет, Миша, ты извини, я останусь.

Максимов взял Анну Дмитриевну за руки, снял варежки и погладил маленькие морщинистые ладони:

— Ну что мне с тобой делать?

Анна Дмитриевна улыбнулась:

— Если я задержусь, имей в виду, на всякий случай, хлеб завернут в полотенце, рыба и масло в холодильнике.

Максимов возвращался один. На востоке чуть-чуть пробивались белесые сполохи северного сияния. «Вот и ночь прошла. Еще одна ночь в нашей жизни».

5

Время от времени Геннадий возвращался к мысли, что он здесь пришелся не ко двору.

Бывая на корабле, Максимов проходил мимо, вроде не замечая, а если обращался, то коротко, только по делу, строго официальным тоном. Да и командир корабля тоже не жаловал вниманием. Капитан первого ранга Доронин принял его стоя. Критическим взглядом осмотрел Геннадия с ног до головы, спросил, где он проходил практику, на каких лодках плавал. И тут же холодным, чеканным голосом преподнес не очень-то приятное известие:

— Вам предстоит сдать экзамены на самостоятельно управление группой и на допуск к самостоятельному несению вахты.

Геннадий знал — через это не перешагнешь. И все же разбирала досада: экзамены, зачеты, курсовые работы ему осточертели еще в училище. Мечтал оторваться от учебной скамьи и почувствовать себя самостоятельным. А тут все сначала…

Вернулся домой грустный.

— Что случилось, ежик? — спросила Вера, наклонилась к нему и провела ладонью но жестким волосам.

— Разговаривал с командиром…

— Ну и что?

— Приказывает сдавать экзамены.

— Опять экзамены, ты же только кончил училище?!

— Ничего не значит. Существует порядок — сдать экзамен по устройству корабля и самостоятельному несению вахты.

— Так почему же ты расстраиваешься? Раз надо, какой может быть разговор?!

— Дело совсем не в экзамене. Понимаешь, и командир корабля, и каждый, с кем я встречаюсь, смотрят мне в глаза и будто бы хотят спросить, да не решаются: ах, вы сын того самого Кормушенко?!

Вера тихо рассмеялась:

— Чудак ты у меня. Ежик-фантазер. Вечно придумаешь что-нибудь несусветное. Ты не о том думай, что было да прошло, а о том, что будет. Тебе важно проявить себя, тут отношения Даниила Александровича с Максимовым не имеют никакого значения…

— Ты думаешь?

— Не думаю, а уверена.

Вера была тихой и незаметной, но в нужный момент, в минуты колебаний, она умела вмешаться, повернуть ход мыслей, придать своему мужу уверенности, настроить его на нужный лад. И сейчас Геннадий вдруг почувствовал облегчение, подумал: «В самом деле, может быть, она права?!»

Дни летели незаметно. Прошел месяц. Большую часть времени Геннадий проводил в штурманской рубке за работой, стараясь не мельтешить перед Дорониным и не попадаться на глаза Максимову, который часто бывал на корабле.

Но это не значит, что командир корабля забыл о существовании лейтенанта Кормушенко. Когда истек срок, Доронин с утра вызвал к себе Геннадия:

— Как ваши дела?

Геннадий сказал, что по своей штурманской специальности он готов к ответу. Северный театр ему знаком. Конечно, пока теоретически, по картам и лоциям. Что же до устройства корабля, то в училище он изучал разные типы лодок.

Доронин недовольно покачал головой:

— При чем тут училище? Вы теперь на флоте, и у вас есть возможность полазить, пощупать, узнать.

— Я ходил по кораблю, знакомился. Только, мне кажется, мало…

— Мало или много, мы сейчас узнаем. Идемте!

Доронин резко поднялся и надел фуражку.

«Везет же… — подумал Геннадий. — Надо было угодить под начало такого дотошного командира».

С виноватым видом он следовал за Дорониным, думая, как бы, чего доброго, не опозориться на глазах у матросов, работающих в отсеках.

В одном из отсеков Доронин задержался и потребовал объяснить ему схему приборов управления стрельбой.

«Счастливый билет!» — обрадовался Геннадий. Как раз на выпускном экзамене он «вытянул» эту же самую схему и ответил на «пятерку». С полным знанием дела начал он показывать устройство приборов и как они вырабатывают данные для стрельбы и синхронно посылают их на боевые посты.

С кнопок, переключателей, сигнальных лампочек он переводил взгляд на командира корабля, на его безразличное лицо и никак не мог понять, доволен он знаниями Геннадия или постоит, послушает и преподнесет какую-нибудь пилюлю…

Доронин не сделал никаких замечаний, а коротко бросил:

— Хватит! Идемте!

Они шли дальше. Доронин то и дело останавливался и требовал показать воздушные магистрали, объяснить, где, в районе каких шпангоутов, расположены балластные цистерны, и многое другое…

А когда, обойдя чуть ли не весь корабль, они вернулись в штурманскую рубку, Доронин сел на стул и спокойно подытожил:

— На «троечку» знаете, штурман.

«И на том спасибо!» — подумал Геннадий.

— А теперь потолкуем о вашей специальности.

Командир поднялся и подошел к столику с картами.

Сдерживая волнение и страх, комом подступивший к самому горлу, Геннадий говорил себе: «Ну, чего сдрейфил? Это же твоя стихия».

Не торопясь развертывал он карту северного театра, показывал фарватеры, маяки, объясняя при этом систему радионавигации. Вдруг он заметил интерес на лице командира и сразу ободрился. Уже спокойней и уверенней объяснял он характерные особенности течений в различных районах Баренцева и Карского морей, рассказывал о гидрологии морей, а в отношении ледового режима приводил новейшие данные советских дрейфующих станций.

— Довольно! — строго сказал Доронин. — Свое дело знаете много лучше…

И, точно сразу забыв об экзамене, мягко спросил:

— Кажется, адмирал Максимов с вами говорил насчет истории подледного плавания?

— Так точно, говорил.

— Ну, и что вы решили?

— Я заказал в Североморске литературу и буду этим заниматься, как только освоюсь на корабле.

— Слушайте, штурман! В таком случае вам сам бог велел стать для начала нашим корабельным историком. Правда, исторический журнал у нас ведет замполит. Вы будете его правой рукой.

Геннадий обрадовался: пожалуй, это дело по нему. И смотрел, не решаясь перебить командира, увлеченного своей идеей.

— Вы понимаете, штурман, все в жизни проходит. Люди, корабли рождаются и умирают, а написанное нами остается, продолжает жить. И передается новым поколениям моряков. Уверяю вас, придет время и нас с вами вспомнят, скажут, вот они осваивали первые советские атомоходы, совершали далекие плавания и прочее такое…

Геннадию понравилась идея, но еще больше, пожалуй, удивила его восторженность командира, все время казавшегося сухарем и службистом.

— Я еще кинолюбительством увлекаюсь, — обронил Геннадий. И точно масла в огонь подлил.

— Вот и отлично! Значит, вы будете писать историю и иллюстрировать фильмом собственного производства!

Доронин посмотрел на часы, встал, и его лицо опять приняло строгое выражение.

— Учтите, история историей, а по устройству корабля я вас еще погоняю…

С этими словами он вышел. Геннадий направился к столику, за которым над картами сидел Таланов.

— Поздравляю, вам здорово повезло, — сказал он с улыбкой. — С нашим командиром не так-то просто найти общий язык.

— Странно. Он так заинтересовался моим кинолюбительством…

— Минутное настроение… Я это на себе испытал.

6

Рано просыпался жилой городок подводников. Машины к кораблям уходили в семь утра, а незадолго до этого на улицах, при свете фонарей, точно призраки, возникали из снежной пелены фигуры в черных шинелях.

Геннадий обрадовался, издали приметив Таланова, подошел к нему и, козырнув, весело сказал:

— Метет, товарищ капитан третьего ранга. По всем правилам север…

— Что вы! Иногда за ночь снежные горы вырастают. А в общем, север не так уж страшен. Возможно, где-то на Новой Земле затеряешься, а у нас дорогу к остановке спутать нельзя. Круглые сутки горят уличные фонари. Цивилизация…

Две яркие фары осветили толпу. Геннадий с Талановым последними вошли в автобус и устроились на заднем сиденье.

Вскоре автобус плавно подошел к знакомому дому.

Процедура переодевания и выполнение всех формальностей занимала каких-нибудь десять — пятнадцать минут. И офицеры шагали к своим кораблям.

— Смотрите, какая пестрая гамма цветов, — сказал Таланов, закинув голову вверх. — Такое можно наблюдать только у нас в Заполярье.