Виктор Драгунский - Он упал на траву… Страница 22

Хрестоматийный пример — судьба Зои Космодемьянской, первой женщины — героя Советского Союза (звание присвоено ей посмертно). О казни юной партизанки страна узнала 27 января 1942 года из статьи «Таня», опубликованной газетой «Правда»; автор этой статьи (и последующей, от 18 февраля — «Кем была Таня»), журналист Пётр Лидов, писал: «Небольшая, окружённая лесом деревня Петрищево была битком набита немецкими войсками <…> Однажды ночью кто-то перерезал все провода германского полевого телефона, а вскоре была уничтожена конюшня немецкой воинской части и в ней семнадцать лошадей.

На следующий вечер партизан снова пришёл в деревню. Он пробрался к конюшне, в которой находилось свыше двухсот лошадей кавалерийской части <…> В этот момент часовой подкрался к нему и обхватил сзади руками. Партизану удалось оттолкнуть немца и выхватить револьвер, но выстрелить он не успел <…> Партизана ввели в дом, и тут разглядели, что это девушка».

Сегодня мы знаем, что рассказ Лидова неточен: в первый свой приход в Петрищево партизаны сожгли не конюшню, а три жилых дома[2]; задержана Зоя была не немцем-часовым у конюшни, а колхозником Свиридовым при попытке поджечь его сарай (Свиридов после освобождения Петрищево был арестован, судим и расстрелян)… Важно для «оппозиционного» мифа и то, что комсомолка Зоя Космодемьянская была внучкой казнённого большевиками священника; известны и другие не вписывающиеся в официальную версию подробности.

Что это меняет? Умаляет ли подвиг партизанки «Тани»? Может ли что-то бросить тень на мученичество девушки, отдавшей жизнь за Родину? Видимо, главное, что здесь недопустимо — это фальсификации (фактические и «интерпретационные»): ложь пятнает всё.

«Таню» ведут на казнь. Происхождение снимка доподлинно неизвестно.

Всё сказанное относится и к другой «военной» истории, которой посвящена повесть Виктора Юзефовича Драгунского «Он упал на траву». Трагическая страница войны: не призванные в действующую армию (по здоровью, возрасту и т. п.) москвичи добровольцами отправляются на рытьё окопов и гибнут — необученные, не-обмундированные и даже не вооружённые, — когда до них докатывается уже никем в тот момент не сдерживаемая волна немецкого наступления осени 1941 года.

Серию «Как это было» составят книги, посвящённые подобным трагически-неоднозначным (а есть ли они, однозначные?) страницам войны. Важнейшее условие: эти книги написаны очевидцами, непосредственными участниками — Драгунский сам был московским ополченцем и всё описанное пережил лично. Книги писались в «подцензурную эпоху», их авторы не всё могли сказать, а многого и сами не знали. Потому мы стремимся насколько возможно объективно установить (кстати, и восстановить, — повесть «Он упал на траву» после смерти Драгунского подверглась обширной цензорской правке, и наше издание возвращает читателям авторский вариант) истину — фактическую и художественную.

Станислав Дудкин

«Он упал на траву…»: автор и книга

После войны о войне не писали долго. У этого молчания — несколько причин.

Во-первых, невозможность рассказать о войне правду. Слишком много тем было под запретом: поражения первого года войны, «котлы»[3], судьба остарбайтеров[4] и военнопленных, попадавших из фашистских лагерей в советские. Две честные книги, нарушившие молчание, — «Звезда» Эммануила Казакевича и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова — ожидала странная судьба: вначале их авторов наградили премиями, а затем последовал шквал обвинительных статей. Послевоенная цензура была очень жёсткой, контроль государства над литературой — абсолютным.

Вторая причина — психологическая. Отечественная война стала душевной травмой, запредельным шоком. Не было семьи, так или иначе не пострадавшей. Похоронки на близких, ужасы оккупации, стремительное продвижение фашистов — всё то, от чего в мирной жизни можно было бы сойти с ума, становилось обыденным и привычным. В послевоенной жизни не было места фронтовому опыту — и от него пытались избавиться, замолчать, забыть. Даже День Победы до 1965 года не был официальным праздником.

Опыт войны невозможно забыть, но его нужно было осмыслить. Для этого требовалось время. Поэт Давид Самойлов, встретивший войну двадцатилетним студентом, писал:

«Как это всё в меня запалоИ лишь потом во мне очнулось».

«Очнулось» в начале шестидесятых — тогда и родилась «лейтенантская проза» (книги Григория Бакланова, Василя Быкова, Константина Воробьёва, Бориса Васильева). Главными героями их книг (а многие из них автобиографичны) были молодые лейтенанты, вчерашние школьники и студенты, отправленные на фронт после нескольких месяцев обучения.

Появились первые фильмы о войне (в 1957 году Михаил Калатозов снял замечательный фильм «Летят журавли»). Всё это стало первой попыткой искреннего разговора о том, что было пережито на войне и осмыслено в последующие годы.

Отчасти примыкает к «лейтенантской прозе» и написанная в 1961 году повесть «Он упал на траву….» Виктора Драгунского. Писатель родился в 1913 году — в начале войны ему двадцать восемь лет, он актёр московского театра-студии (в повести упоминается актёр подобной же студии Саша Гинзбург — будущий Александр Галич, поэт, бард и драматург, изгнанный в 1974 году из СССР). Не попавший на фронт из-за астмы, Драгунский добровольцем ушёл в московское ополчение, откуда, измученный и оборванный, вернулся прямо в театр, ставший к тому времени фронтовым. Конечно, герой книги не равен автору: он моложе, на фронт его не пускает не астма, а хромота. Но главное, что объединяет их, — опыт участия в московском ополчении, первым литературным памятником которому стала повесть Виктора Драгунского. В ней соединилось пережитое автором и то, что он услышал от других защитников Москвы. В нашей статье речь пойдёт об историческом контексте повести.

Виктор Драгунский. 1946.

Идея «блицкрига» («молниеносной войны») была очень важна для стратегического планирования военных операций Третьего Рейха. Германских ресурсов не хватило бы на долгую войну, к тому же воевать пришлось бы на два фронта — на востоке с СССР и на западе с Англией и присоединившимися к ней США и французскими отрядами де Голля. Напротив, быстрая победа над СССР позволила бы Третьему Рейху овладеть колоссальными ресурсами (хлебом, нефтью, углём, железом) и применить их в войне против «союзников». Стратеги Рейха считали, что после взятия Москвы война на востоке закончится.

Всего за два месяца — с 22 июня до середины августа 1941 года — германские войска заняли огромные территории: почти всю Украину и Белоруссию, Прибалтику, западные области России. Советский Союз был слабо подготовлен к войне, но так же молниеносно фашисты захватили Францию, Грецию, Бельгию, Норвегию, — в сущности, всю Европу, двенадцать государств.

В первые же дни войны советские войска Западного фронта оказались перед угрозой полного уничтожения. Запоздалое получение (в 0 часов 30 минут 22 июня) неконкретной Директивы № 1, приводящей войска в боевую готовность, поздняя мобилизация, приведшая к разгрому значительной части армии на марше, потеря господства в воздухе — всё это привело к разгрому войск Западного фронта и позволило Вермахту наступать очень быстро, пройдя в первый же день войны до 60 км вглубь советской территории.

Начало войны. Снимки, сделанные немецкими солдатами (внизу — советские военнопленные).

Также необходимо учитывать, что немецкие генералы ввели в наступление огромные силы — 70 % дивизий и 90 % танков и самолётов — почти всю германскую армию, нанеся удар по всей длине фронта — от Балтики до Чёрного моря.

Лишь к середине августа напор немецких войск начинает немного ослабевать: хотя в ходе «блицкрига» была уничтожена или взята в плен большая часть войск Западного фронта, Вермахт также понёс огромные потери, поэтому был вынужден перейти от наступления по всему фронту к ударам на важнейших направлениях. В сентябре 1941 года германский генеральный штаб определяет три первоочередные направления: Ленинградско-Тихвинское (задача — окружение Ленинграда и уничтожение Балтийского флота), Московское (овладение столицей и оккупация Центрального промышленного района) и Ростовское, с дальнейшим выходом на Сталинград, а затем на Северный Кавказ и Баку — к центрам нефтяных месторождений. Основные усилия Вермахта осенью 1941 года направляются на захват Москвы.

В первые дни войны германский генеральный штаб принял стратегию нанесения массированных воздушных ударов по столице СССР. Но реализована она была не сразу — из-за больших расстояний между первоначальными аэродромами Люфтваффе и Москвой. Только после того, как был созданы дополнительные «аэродромы подскока», ровно через месяц после начала войны в ночь с 21 на 22 июля 1941 года немецкие бомбардировщики попытались нанести первый удар по Москве. На столицу шли более 220 самолётов.