Виталий Лиходед - Батальон крови Страница 22

На рассвете народ в штабе зашевелился. Григорий тоже открыл глаза. Он буквально задыхался от сухости во рту. Встал и, шатаясь, подошел к столу.

— Живой, — спросил его Киселев.

— Не знаю.

— Давай, поднимай старшину, а то мы так неделю не встанем.

Григорий подошел к старшине и стал его толкать в плечо.

— Вставайте, товарищ Савчук!

— Нет, так ты его не разбудишь. Савчук, твою мать, подъем!

Старшина медленно повернулся на лавке, лег на спину, сделал два хрипящих вдоха, открыл один глаз, уперся руками в лавку и медленно поднялся.

— Гриш, открой дверь, — попросил комбат. — Здесь дышать нечем.

Григорий толкнул скрипящую дверь и в штаб ворвался свежий воздух. От него закружилась голова, солдата зашатало, и он, схватившись за качающуюся дверь, медленно вышел на улицу.

Новый день просыпался, небо светлело, но этот день показался ему вялым и сонным. Григорий дошел до ящиков, сел и, откинув голову назад, стал смотреть в светлеющее небо.

Из штаба стали доноситься голоса. Старшина поднял остальных. Раздался смех. Это Яшка, увидев лица товарищей, не смог удержаться. Комбат, как «опытный чекист» пытался выяснить, кто облевал весь угол и стоящие там сапоги, но все лишь качали головами и удивлялись такому хамству.

— Надо же, — возмущался Воувка, — кому же это так хорошо было?

Все подумали на Григория. Выпитая им доза была слишком велика. Он мог, конечно, начать оправдываться, но не стал. Ответил, что вообще ничего не помнит. Гриша увидел ведро воды, встал над ним на четвереньки и, зачерпывая холодную воду ладошкой, стал пить и умываться. В первые пять минут ему стало легче, потом замутило и вырвало. Комбат, услышав это, вышел, помог бойцу подняться и оттащил его на лавку.

— Это не он, — с ухмылкой произнес Киселев. — Если бы он ночью «отстрелялся», то сейчас бы не блевал.

— Да точно. А кому легче всех, тот, наверное, и освободил желудок на сапоги.

— А кстати, чьи это сапоги? — спросил старшина. — Мы все обутые? — Он посмотрел на комбата, но тот, тоже ничего вразумительного ответить не смог. Стали выяснять, чьи сапоги? Наверное, это лучшее занятие после тяжелого похмелья. После того, как одна пара оказалась явно женской, тридцать восьмого размера, старшина произнес самую важную за утро фразу:

— Давайте похмелимся. Сразу выясним, кто тут, по ночам разувается, — он посмотрел на комбата, но тот, резко отвернулся и, махнув рукой, ответил:

— Давай!

В двадцатилитровой канистре еще оставалось несколько литров, а, сколько было, старшина так и не вспомнил. Никто не мог сосчитать, сколько же спирта они выпили. После первой, утренней дозы группа разведки разделилась на две части: Яшка и Колек тут же свалились, а Рыков и Воувка, наоборот, начали отходить. Комбат явно потяжелел. Он сидел за столом и, облокотившись на руку, дремал, а старшина куда-то ушел, но потом вернулся с двумя бойцами. Они быстро навели порядок и помогли всем покинуть штаб; После того как разведчики разошлись, сапоги странным образом исчезли.

Кто-то отлеживался в землянке, кто-то нашел приют в госпитале, поближе к спирту, а тех, кто снова охмелел до бессознательного состояния, отнесли в соседний сарай на сеновал. Но, через час их там уже не было. Сами они оттуда ушли, или кто-то унес их к себе, никто не знал.

На следующий день старшина как подорванный носился по поселку Он пытался собрать прибывшее пополнение и переписать их. Комбат ходил мрачный и в основном молчал. Отвечал лишь «да», или «нет». Остальные разведчики замаскировались. Их только что где-то видели, но где, и куда они пошли, никто толком объяснить не мог. На самом деле все они спали в теплых землянках. Все солдаты это знали, но никто не выдавал их. Кроме замполита Симохи разведчиков никто и не искал, а вскоре и замполит прекратил это бесполезное занятие.

Григорий проснулся к обеду. Ему стало хуже, когда он узнал, что уже два дня спит. Комбат попросил, чтобы ему принесли тарелку горячего супа. Солдат через силу поел и сразу почувствовал, как жизнь возвращается в его тело.

— Ты поспи, — приказывал ему капитан. — Торопиться некуда, так что давай сил набирайся. Я знаю, как оно, стакан целый в себя влить. Мы вон, по чуть-чуть и то встать не могли, а ты, как положено — принял «дозу разведчика». Так что отдыхай.

«По чуть-чуть канистру уболтали», — подумал Григорий. Он, вернулся на лавку, закрыл глаза и сразу уснул. После горячего супа, сон пришел легкий, боль и тяжесть отступили, осталась лишь усталость. Душа немного скулила, напоминая о каком-то шершавом страхе.

В штаб стали приходить люди, они о чем-то говорили и спорили. Гриша сквозь сон слышал низкий, хрипловатый голос комбата. Часа через два ему показалось, что он слышит голос Титовой. Гриша хотел встать, но голова вновь закружилась, а тело совсем не хотело подчиняться ему. Оно расползлось по лавке и превратилось в «студень». Это слово особенно любил один из ротных, Иван. Он его часто повторял, после чего оно прилипло к нему и бойцы в шутку, стали называть его Стюдень. Гриша чувствовал, что стюдень сейчас — это он. Там, на улице у штаба с комбатом спорила Титова, а он не мог встать. Неожиданно дверь открылась, и голоса комбата и лейтенанта Титовой громко зазвучали внутри.

— Да не ори ты, господи! — просил ее Киселев.

— Я обязана это сделать! Отдайте мне рацию, я должна ее проверить!

— Связь была слабой. Голос хрипел. Такую рацию больше нельзя брать в разведку.

— Да вон она, в мешке. Только не рация тебе нужна, а я знаю, зачем ты приперлась! Оставь пацана, ведьма! — комбат поднял из угла лежащий под лавкой вещмешок и протянул его Титовой. Девушка, увидев его, что-то хотела сказать, но промолчала. Капитан заметил, как заслезились ее глаза, и сразу догадался — что-то не так. Он посмотрел на вещмешок и увидел три пулевых отверстия. Три пули прошили рацию — она спасла молодого радиста.

Титова схватила вещмешок с рацией и ничего не ответив, убежала из штаба.

— Тем более не разрешу будить, — ответил сам себе комбат. Он подошел к спящему Григорию, посмотрел на него и почему-то вслух произнес:

— Верь сынок, верь. Она тебя долго пугать будет, но если не сдашься, не возьмет.

Сквозь сон Григорий подумал:

«Это комбат о войне говорит», — Гриша еще не знал о пробитой рации, но в этой полудреме понял, что первый урок он выучил и выдержал. Оставалось вот так прожить совсем немного — до Победы. Каждый день помнить и противостоять ей.

Григорий проснулся ночью. Посмотрел на часы — два. Решил выйти из штаба и пройтись по свежему воздуху. Комбат храпел на широкой лавке. Он развалился на ней, широко раскинув ноги. Гриша увидел в темноте чайник. Он стоял на столе, рядом с кружками и порезанным хлебом. Увидев хлеб, Григорий почувствовал, что хочет есть. Нашел в углу свои вещи сложенные на досках, взял банку тушенки и подошел к столу. Взяв чайник сделал несколько глотков, и, собрав со стола хлеб, вышел на улицу. Устроился на ящиках, поел и решил прогуляться. Увидев, как дымит полевая кухня, решил подойти к ней.

Повар Егор готовил кашу к завтраку. Он угостил Григория горячим чаем, рассказал о том, что происходило днем, покурил с ним и дальше продолжил свои дела. Гриша вернулся к штабу, полчаса сидел на ящиках, дышал свежим воздухом, но потом вернулся на свою лавку и лег спать.

Сон долго не приходил. Он думал о Титовой, о Тане, о комбате и его словах. Где-то под утро, когда начало светать он уснул. Через несколько часов комбат разбудил его. Около штаба уже толпились люди и о чем-то говорили. Гриша встал и сразу пошел к кухне, поесть горячей каши, а когда вернулся, увидел в штабе двух совсем молодых ребят. Он по сравнению с ними был мужиком.

— Вот двух пиёнеров прислали — связисты, — объяснил Киселев. — В первую и во вторую роты. Ты теперь старший над ними. Объясни им, что и как, а я в штаб дивизии, к обеду вернусь.

Гриша сел на лавку и посмотрев на мальчишек спросил:

— Как зовут-то?

— Меня Федор, — ответил небольшой толстячок, с красными как у Мордожопина щеками.

— А я тоже Федор, — произнес второй, сухой мальчишка с большими карими глазами.

— Откуда вы такие?

— С учебки.

— С какой?

— Владимирской, — ответил толстяк.

— А, а я Ташкентскую заканчивал. А где ж ты так отъелся?

— Это он от голода опух, — серьезно ответил второй Федор.

— Ну, извини. Есть хотите?

— Конечно, — хором ответили ребята.

— Тогда бегом к полевой кухне, там повар Егор, скажите пополнение — я прислал.

Ребята сразу встали и быстро зашагали к кухне. Григорий лег на свою скамейку и решил обдумать, что же происходит с Титовой.

«Она откровенно за мной бегает, — вывел он. — Все уже поняли. Объяснить ей как-то нужно. Но как? Сам схожу и попозже поговорю с ней».

Гриша решил все честно рассказать девушке, объяснить, что дружить они могут, но вот дальше он занят.