Михаил Шевердин - Вверяю сердце бурям Страница 22

Мстительные мысли свирепствовали в мозгу Сахиба Джеляла. Тут все перемешалось: и ненависть к тиранам, и невыполнение задания командования, и личная обида.

Сеид Алимхан оскорбил его дочь Наргис. Все его самолюбие восстало. Сахиб Джелял знал историю похищения Наргис из Самарканда. Он и тогда воспринял ее как оскорбление, вспомнил свою неудачу в Карнакчуле, когда он сделал попытку вызволить дочь из плена. «Месть! Месть!—стучало в мозгу.—Догнать тирана!»

Тяжело рысил конь. А Сахибу Джелялу казалось, что благородное животное все медлит. Он хлестал коня по боку. И это он, который был так добр в душе, что обычно даже уздечку не дергал слишком резко, чтобы, как он говорил, не обидеть коня.

А Баба-Калан со своими йигитами едва поспевал за Сахибом Джелялом и его белуджами.

И потому, что они мчались, несмотря на пыль и зной, очень быстро, они нежданно-негаданно выскочили через небольшой кишлак в окружении садов на широкую галечную пойму Зарафшана. Громом среди ясного неба грохнули по каменистому грунту сотни копыт. Появление их было столь внезапным, что ширбачи, пустившие коней пастись на зеленую луговину не успели ничего толком сообразить. Не успели даже вскочить на коней, многие не успели даже выхватить саблю из ножен.

— Ур! Бей эмира! Руби наемников тирана!

Ярость схватки не уступала ярости мести. Такой бой не требует мыслей. Весь человек обращается в сверкающий клинок, и напряжение мускулов, и вопль, исходящий из груди, «ух-ух!».

Бой у плотины закончился в минуты. Боя, собственно говоря, и не было.

Белобурнусная «личная гвардия» Сахиба Джеляла уничтожила всех ширбачей. Ни один наемник не ушел. В зелени травы, на серой прибрежной гальке пестрели полосатые шелка, мерцала парча и алела лужами кровь.

В плен не брали, В битве белуджи в плен не берут.

Потные, с разводами грязи на лицах, с размотавшимися, запятнанными кровью тюрбанами, на взмыленных конях воины пустыни съезжались в одно место. Здесь, у пряно пахнущих тугайных трав, в жидкой полуденной тени лежал Сахиб Джелял. Глаза его были полуприкрыты, лицо так же, как и у всех, покрылось подтеками пота с пылью, дыхание с сипением вырывалось из груди. Чалмой Сахиб Джелял упирался в передние ноги коня своего «араба», приведенного из Йемена. Верного коня, который никогда не подводил хозяина. Конь высоко держал голову и свирепо фыркал на подъезжавших. Конь охранял своего хозяина.

Зной. Жажда. Горький пот. Боль от ссадин и ран. Дорожная пыль вместо перевязок на раны. Соленый привкус крови. Тихие стоны раненых. Безумная усталость. Ни один лежавший, из разбросанных по всей луговине, не шевельнулся. На поле битвы стояла тишина. От галечника струились потоки горячего воздуха. Лежавшие так и лежали...

Теперь, когда все съехались к нему, вождю, тот спросил их:

— Почему не говорите?

— Его мы не разыскали...

— Голову эмира! С чем я поеду к товарищу Фрунзе?

— Сеида Алимхана не было здесь,

— Проклятие!

В разговор вмешался комиссар:

— Эмир, оказывается, послал сюда самых отпетых ширбачей разорить плотину.

Слабо застонав, Сахиб Джелял из-под руки обвел глазами луг и всю пойму.

— Осмотрите все как следует. Проверьте каждого из них...— Он махнул рукой в сторону разбросанных тел.

— Господи, среди тех, для кого погас факел жизни, его нет.

— И все же ищите!

— Проверять нечего, — сердито проговорил понуро стоявший рядом со своим конем и нервно хлеставший по крагам плеткой гидротехник Алексей Иванович.

Два белуджа подталкивали человека с мучнисто-бледным лицом, с туловищем, похожим на пустой обвисший халат. Это был Мирза. За ним вплотную шагнул с винтовкой наизготовку Баба-Калан.

Как Мирза мог уцелеть в ужасной схватке? Наверное, потому, что он от страха остался бессильно сидеть на земле, в том месте, куда опустили его сделавшиеся ватными ноги. Мирза испугался так, что и сейчас дар речи не вернулся к нему. Он отдавал себе отчет, что лишь случайно уцелел во время кавалерийской рубки, и что ему теперь нужна вся хитрость и изворотливость, чтобы сохранить свою жизнь. Он понимал весь ужас своего положения. Кругом лежали десятки трупов тех, кто всего четверть часа назад воинственно размахивали винтовками, кричали, вопили, стараясь изо всех сил замести следы беглого эмира.

И все они неподвижно, неуклюже валяются в песке и колючке. А ведь среди убитых были и надменные господа власти и богатства, еще вчера правившие государством... Какое ужасное событие!

И от самого себя Мирза не мог скрыть, что сам он уцелел в силу стечения обстоятельств. Он струсил, ноги у него отказались служить ему, и он не побежал. Побеги он — и сабля этих белых привидений нашла бы его.

Мирза струсил и стыд жег его. Ему бы радоваться, что среди всадников в белой одежде оказался его родной по отцу брат. Значит, не все пропало! Значит, можно надеяться, что братец замолвит за него словечко и его, Мирзу, не убьют здесь, на раскаленной серой гальке, среди чахлых кустиков янтака и полыни, не швырнут его тело на растерзание стервятникам и шакалам. Значит, есть надежда, что его отвезут в штаб. А там он мог положиться на свою изворотливость и ловкость. Перед лицом большевистских начальников он, Мирза, настоящая персона, политический деятель, с которым нельзя не считаться.

Страх смерти отступил. Теперь стыд, ненависть терзали бледноликого. А уже через минуту Мирза вообще чуть не задохся от ярости, встретив острый, ясный взгляд Наргис, взгляд, полный укоризны и... жалости. Она жалела брата за то, что он оказался трусом. Она снисходительно краснела за него. И он еще больше возненавидел Наргис, которая всегда подсмеивалась над ним, над его чахлым видом, над его слабостью. Он всегда боялся ее острого язычка.

— Потаскуха, — выдавил он с трудом и чуть слышно. — Позор! С открытым лицом! В мужской одежде. Будь проклята!..

— Молчите! — проговорил властно Сахиб Джелял. — Вы не судья. Вас самого сейчас будут судить. Эй, господин Мирза, куда... по какой дороге бежит эмир? Говорите быстро. От вашего ответа зависит, останетесь вы здесь, на песке, или сохраните жизнь. Быстро!

— Вы не смеете, — вздернул голову Мирза. — Меня охраняет мандат Лиги Наций...

— Он не сохраняет, а убивает. Отвечайте на вопрос! У нас нет времени болтать. Или — или!

Мирза весь метнулся к Баба-Калану.

— Брат! Братец! Скажи им... замолви слово!

— Где эмир?! — воскликнул Баба-Калан и угрожающе наставил на Мирзу дуло винтовки. — Я не брат тебе. Мои братья — красноармейцы.

Баба-Калана всего трясло. По широкому, добродушному лицу градом лил пот.

И вполне благоразумно, не пытаясь вилять, Мирза объяснил:

— Их высочество эмир направил свои стопы по Самаркандской дороге в Гиждуван.

— А что делали вы? — спросил комиссар Алексей Иванович. — Почему вы оказались на плотине?

— Я... мы, — бормотал Мирза, стараясь ни на кого не смотреть.

— Очень просто, — ответил сам на свой вопрос комиссар. — Плотина снабжает водой всю Бухару. Водопровода вы, дядя Сахиб, знаете, в столице нет. И если вода в арыках иссякнет, люди в Бухаре останутся без воды. И народ, и красноармейские части, штурмующие сейчас стены города. Мы подоспели вовремя. Эти гады,—он посмотрел сумрачно на лежавшие повсюду трупы, — получили воздаяние за свой подлый умысел.

— Кто отнимет у жаждущего в пустыне чашу с водой, тот подлежит сам смерти от жажды. Свяжите предателя покрепче и бросьте на солнцепеке, — решил Сахиб Джелял. — А мы — в седло!

Но комиссар думал по-другому. Мирза казался слишком важной птицей, чтобы отмахнуться от него так просто.

— Мы оставим караул на плотине. Он и присмотрит за пленником, — предложил он.

— Оставлять караула не надо.

— Почему?

— Посмотрите на это побоище. Никго — ни враг, ни друг не посмеет приблизиться к плотине... Мертвецы охраняют плотину бдительнее, чем тысяча аскеров...

И показалось это или нет, но комиссар-гидротехник увидел, что, говоря о мертвецах, Сахиб Джелял вздрогнул, словно спину ему прижгли каленым железом...

Сахиб Джелял сказал совсем тихим, угасающим голосом:

— Нет выхода твоей душе

через врата презренного мира.

Смотри же, когда проходишь через мусор,

Чтоб и пылинка не пристала к тебе!

Назначаю совет.

Тихий шепот Сахиба Джеляла подхватили воины-белуджи. Они решительно встали в круг. Каждый при этом бросал свое оружие на середину в знак того, что они не разойдутся, пока решение не созреет.

— Повиновение начальнику! — воскликнул Баба-Калан воинственно.