Юлиан Шульмейстер - Служители ада Страница 22

Фалеку отведена отдельная комната, совсем маленькая, умещаются небольшой стол и кровать. И за это спасибо, весь дом — малюсенький. В комнатке Фалек только спит, подружился с десятилетним Петрусем и восьмилетним Стасиком. Играет с ними в шашки, рассказывает об индейцах из Фенимора Купера и Майн Рида. Не забавляет ребят, с ними уходит из страшного мира в прерии, в жизнь простых и отважных людей, в игры, где побеждают не низменные страсти, а ум. Полюбили мальчишки дядю Феликса (так представился в этом доме), на улицу неохотно выходят, с нетерпением ждут рассказов об отважных индейцах.

Каждый день приходит Наталка, приносит еду, не только для Фалека. Худая-худющая, Семенишины приглашают к столу, чуть прикоснется к еде: «Спасибо, только поела!».

Приносит Наталка газеты, в каждой — унижения, страдания и боль. Опубликовано распоряжение генерал-губернатора Франка об основах управления Галицией, включенной «в объем могущества Великогермании». Враг объявил «недействительными» язык и культуру украинского народа. Весь край перекроен по немецким стандартам, разделен на крайсгауптманшафты — сельские местности и крайсфрайштадты — выделенные города. К официальной немецкой речи милостиво допущены «неофициальные» — украинская и польская речь.

Аршинными заголовками сообщают газеты, что в Галиции созданы: дойче герихте — немецкие суды, зондергерихте — специальные суды, вермахтгерихте — военные суды, штандгерихте — военно-полевые суды. Во всех судах — немецкие судьи, только им доверен суд над львовянами.

— Удобные для немцев законы, очень удобные! — комментирует Фалек распоряжение генерал-губернатора. — За все можно судить и ни за что. Для уголовной ответственности не требуется, чтоб было совершено уголовное преступление, достаточно нарушить «распоряжение генерал-губернатора или уполномоченных им властей». Каких властей? Губернатора, крайсгауптмана, штадтгауптмана, а может, любого зондерфюрера, коменданта, ефрейтора вермахта? И о каких распоряжениях идет речь? Очевидно, о любых, ограничений не установлено. Этак можно судить и за украинский язык, употребляемый в «неположенном месте». И чему удивляться, рейх Гитлера — страна беззакония. Галиция — даже не часть этой страны, только входит в «объем могущества». Изведут жителей, заселят немцами, и тогда станут действовать беззаконные законы Германии.

Горькие вести приукрашиваются всевозможным обманом, несуществующими весельем и радостью. Если верить газетам, все есть у львовян, не хватает лишь музыки. И о музыке позаботился военный комендант города, сообщает: «Нет никаких препятствий для возобновления деятельности оркестров в кафе и ресторанах города».

Украинский центросоюз радует украинцев, что в его ассортименте имеются картофель, овощи, мясо, яйца и другие продукты. Где же эти продукты? Нетрудно понять: председатель центросоюза доктор Мартюк назвал в интервью свою организацию «посредником» между крестьянами и немецкой державой.

Нет в магазинах продуктов, выдают по карточкам жалкие крохи, большинство талонов и не думают отоваривать. А «Львивски висти» радуют читателей: «Чтобы не допустить создания очередей перед магазинами, товары выдаются только главе семьи или его заместителю».

Нет продуктов, нет очередей, непрерывно растет число полицаев. Не хватает палачей и надсмотрщиков, требуются новые. «Львивски висти» приглашают желающих: «Командование вспомогательной украинской полиции призывает всех старшин, подстарший и стрельцов бывшей Австрийской армии, Украинской галицийской армии, Украинской народной республики, желающих поступить на службу в Украинскую государственную полицию Лемберга, явиться для регистрации в команду полиции города Лемберга, ул. Чистая, 5. Школа украинской полиции.

Вальтер, майор украинской полиции».

Сообщают газеты лишь об одном «достижении» фашистских властей — изгнании евреев из общественной жизни. Пусть украинцы и поляки ценят свое жалкое положение, пусть знают, что им еще хорошо, евреям значительно хуже.

«Газета львовска» сообщает:

«Бывают случаи, когда пассажир трамвая платит штраф в размере трех рейхсмарок. Причина очень простая: вошел не в свой вагон. Разъясняем еще раз: жидам нельзя входить в вагон для арийцев, арийцам нельзя входить в трамвайный вагон с надписью «Nur für Juden».

Не существует для евреев и почты, опубликовано распоряжение генерал-губернатора:

«Для предотвращения эпидемии от еврейских отправителей больше не принимаются к почтовой перевозке посылки, пакеты, запечатанные и незапечатанные бандероли».

Евреев повсеместно лишают работы. Для найма еврея требуется специальное разрешение отдела труда, даваемое лишь когда нет возможности нанять «арийскую рабочую силу». И в любой момент, как только найдется замена среди «арийцев», это разрешение может быть сразу отозвано.

Инструкция губернатора «Организация работы евреев» низводит еврейских работников до положения рабов. Рабочий день еврея не ограничен, запрещены какие бы то ни было доплаты, не положены отпуска. Несовершеннолетние евреи работают «на тех же условиях».

Прочел Фалек «Инструкцию», горестно покачал головой:

— Дожили! Еврея поставили ниже скотины. Старается скотина — хозяин даст лишний клок сена, еврею и в этом отказано.

— Все мы скот для немецких господ, — вспоминаются пану Андрею встречи со «счастливчиками», работающими на захваченных немцами предприятиях. — Разница в том, что о притеснениях евреев объявляют открыто, украинцев и поляков притесняют без объявления.

Разница оказалась не только в этом. 27 августа опубликовали газеты распоряжение губернатора о введении принудительного труда для евреев в возрасте от 14 до 60 лет. Все неработающие евреи подлежат «направлению в лагеря на два года, а если воспитательная цель не достигнута, пребывание в лагере может быть продлено». Призванные на принудительные работы «должны явиться в точно назначенное время на сборный пункт с продуктами на два дня и двумя чистыми покрывалами для сна. Кто не явится — наказывается тяжкой тюрьмой до десяти лет. Также наказывается и тот, кто прячет евреев».

Это распоряжение читали втроем: Наталка с заплаканными глазами (дома читала), пан Андрей и Фалек.

Прочел Фалек и сразу уразумел безвыходность своего положения. Если раньше не смог устроиться на работу, теперь и мечтать нечего. И у пана Андрея нельзя отсиживаться — до того досидится, что за собой потащит супругов в «тяжкую тюрьму», осиротит их детей. Ужаснулся этих мыслей, решительно объявляет:

— Ничего не поделаешь, надо идти на принудительные работы.

— И думать не смей! — кричит Наталка. — Мы же по-настоящему еще не искали работу, хотели найти по специальности. Уж какую-нибудь работу найду.

— Пока будешь искать, отправят в тюрьму не только меня — пана Андрея и пани Стефу.

В жизнь пана Андрея новое распоряжение немецких властей ворвалось будущими муками — его, жены и детей. А как выдать на гибель пана Фалека? Может, беда обойдет стороной? Львов — большой город, не скоро дойдет очередь до их захудалого домика. Скрывая смятение, пан Андрей говорит уверенным тоном:

— Зря, пан Фалек, так растревожились, найдем вам работу. Я тоже буду искать.

Человек всегда хватается за надежду, как утопающий за соломинку. А вдруг! Долго перебирают знакомых, могущих помочь, думают, к кому обратиться. Одно ясно: устраиваться надо немедленно, в распоряжении не указаны сроки, в любой момент может начаться охота за неработающими.

В этот вечер Фалеку долго не спалось. Только уснул — и тут же проснулся от страшного грохота. Впопыхах напяливает одежду: «За мной! Сам не спасся и людей погубил».

Выскочил из своей комнатушки, у входной двери стоит пан Андрей, за ним — пани Стефа в ночной рубашке, за ней Стасик и Петрусик в пижамках.

— Кто стучит? — с волнением и страхом выясняет Андрей.

— Это же я — Иван ваш сосед. Кричу, стучу, а вы как глухие.

— Что надо? — не открывает пан Андрей дверь.

— Люди добрые, жена рожает! Пани Стефа, помогите! — молит Иван.

Впустил Семенишин соседа и снова запер дверь на замок. Быстро собралась Стефа, умчалась с Иваном.

Андрей и Фалек мыслями не делятся, думают об одном: так же могут застучать полицаи, — что произойдет, когда захватят еврея, скрывающегося от принудительных работ?!

Не поможет «польская внешность»! Когда шел от Тимчишина, полицай не ошибся. Надеяться не на что, больше нельзя оттягивать неизбежное и обманываться пустыми надеждами. Подошел Краммер к Семенишину, пожал руку:

— Извините, пан Андрей, мою трусость и слабость. Скорее бы рассвело и закончился комендантский час!

— Не о том говорите, пан Фалек, — превозмогает пан Андрей свое беспокойство за жизнь родных. — Пару дней не решают, я или пани Наталья найдем работу.