Юрий Костин - Немец Страница 22

—А никто не понимает, как такое получилось. Но он реально был самым симпатичным персонажем после нашего разведчика, который изображал штандартенфюрера Штирлица… Прости, я не знал, что для тебя все это так болезненно. Ты вообще зря, я же ничего не говорю про то, что твой дядя воевал против нас, видишь, я нормально это воспринимаю. Понимаю, стараюсь понять, что в жизни всякое бывает.

—Фашизм — это дьявольское, жуткое учение, Антон. Мы в Германии понимаем это лучше других. Оттого и больно, что оно еще долго будет с нами ассоциироваться. А насчет того, что ты сказал про РСХА… Представь, я стал бы тебе говорить что-то вроде «твой НКВД», «ваши опричники Ивана Грозного»…

—Слушай, хватит, Ральф, мы с тобой куда-то не туда лезем. Извини еще раз, я же впервые с немцем водку пью! Тебе это о чем-то должно говорить. Может, вернемся еще к этому разговору интересному, но по-трезвому, окей?

—Согласен. Ты тоже прости. Давай, как ты говоришь, еще «джють-жуть»?

—Не «джють-жуть», а «чуть-чуть»! Давай, только я налью.

Уговорив вторую бутылку, они посидели некоторое время молча.

—A cop is born, милиционер родился,— констатировал Антон и улыбнулся, увидев недоумение в глазах Ральфа.— Поговорка у нас такая. Сам не понимаю, что она значит. Говорят, если молчать долго, то, воспользовавшись тишиной, на свет появляется новый милиционер. Видимо, эта присказка символизирует большую любовь народа к правоохранительным органам.

—Майн гот. Ничего не понимаю. При чем тут, все-таки, полицейский?

—Не знаю я, забудь. А вот скажи мне, как ты думаешь, жива еще эта Катя Зайцева из Воронежа?

—Вот было бы хорошо…

—Проверить можно. Зайцевых в России, правда, очень много…

—А что, действительно надо проверить. По базе данных, по телефонному справочнику? Это должно быть просто.

—Так, справочников никаких телефонных в таксофонах здесь нет, но найти можно. Лучше всего через Игорька, друга моего воронежского. Но это мы после сделаем. Завтра мы собрались на кладбище. Если сторож будет тот же, он решит, что мы маньяки. Надо что-то придумать. Может, пойти полуофициальным путем, чтобы опять тебя не арестовали. Нам что нужно, чтобы пустили на территорию?

—Да, чтобы пустили на территорию за забором.

—Отлично. И что мы там будем делать, ходить по траве?

Ральф задумался. Даже если им повезет и каким-то образом удастся в светлое время суток обследовать заброшенную часть территории Донского монастыря, это вряд ли приблизит к разгадке тайны. Здесь не обойтись без людей, хорошо знакомых с неформальной историей обители.

—Антон, нам, видимо, нужен какой-то духовный сан, человек, который живет в монастыре или жил. Кто знает то, что обычно не известно широкой…

—Общественности?

—Да, широкой общественности.

—Так, давай выпьем за широкую общественность.

—А у нас нечего…

—Эту проблему я решу.

Антон позвонил в крохотный звоночек, встроенный в книжную полку кабинета. Через минуту вошел официант с бэджиком «Андрей» на лацкане форменной тужурки и с подносом в руках. На подносе стояла запотевшая бутылка.

—Фантастика! Вот это дисциплина!— Ральф пребывал в неподдельном восторге.

—Яркий пример, демонстрирующий единство нации, основанное на полном взаимопонимании граждан.— Антон принял бутылку и поблагодарил официанта, с которым, похоже, был очень давно знаком.— Если бы мы все делали так последовательно и самоотверженно, как пьем, в мире бы действительно осталась только одна сверхдержава. И это была бы не Америка… Ральф, откуда ты узнал, что твоего дядю расстреляли именно в Москве?

—Но я же тебе говорил… Один человек, который был здесь в плену, вроде бы видел дядю на стройке в Москве…

—Вроде бы… Да… Интересно, в архивах каких-нибудь наверняка есть информация о том, кто, где и когда тут работал и что с ним стало. Может быть, твой дядя просто умер в плену?

—Тот солдат рассказывал, что расстреляли. Точнее, он сказал: «He was executed… его казнили».

—Ну, не знаю… Архивы ФСБ, если только? Но как получить туда доступ? Вот если бы раньше, в девяностых! Тогда никаких проблем с этим не было. Можно было все достать за деньги.

—Сейчас уже нельзя?

—Сейчас можно только за очень большие деньги. У тебя есть очень большие деньги?

—Нет, к сожалению. Но есть очень большое желание отыскать могилу дяди. Может быть, это цель жизни.

—А Катя из Воронежа не сможет помочь? Вдруг он ей из плена прислал письмо? Ральф, я бы начал поиски с Воронежа.

—А с какой стати? Он же пишет, чтобы мы ничего «такого» не подумали о его отношениях с Катей Зайцевой. Давай все-таки завтра еще раз сходим в монастырь. Только уже, наверное, не рано утром…

—Посмотрим. Может так случиться, что ты до вечера не отойдешь, потому что это уже, по-моему, третья бутылка.

—Какой ужас! Но я отчего-то совсем трезвый.

—Намек понял — наливаю.

—Нет, не нужно,— запротестовал Ральф, одновременно ощущая противоречащее здравому смыслу желание продолжать пить водку.

Глава одиннадцатая

Ральф всегда видел сны. Зачастую они приходили в виде лишенного логики набора фантастических ситуаций, в которые во время сна попадала душа Ральфа. Его сны представляли собой безумный клубок из воспоминаний, лиц, явлений, поступков, эмоций и совершенно чудовищных в своей нереальности цепочек событий. Семейный психоаналитик утверждал, что у Ральфа «синдром нереализованных добрых дел». Оттого, дескать, ему и снится всякая чепуха, тревожащая дух и не дающая как следует выспаться.

Этой майской московской ночью ему не снилось абсолютно ничего. Если бы, проснувшись в своем номере, он смог сразу думать, то осознал бы, что не помнит, спал ли вообще. Когда Ральф открыл один глаз, а после, медленно, с усилием, второй, ему почудилось, что он переживает момент своего рождения. А точнее, перерождения.

Голова гудела и пульсировала, во рту был отвратительный привкус, а упорные попытки мозга отыскать куда-то запропастившиеся воспоминания о последних часах стабильно терпели фиаско.

Ральф отметил, что впервые в жизни оказался в таком плачевном состоянии. Приподнявшись с огромным трудом, он к своему ужасу догадался, что находится вовсе не на удобной двуспальной кровати типа «кингсайз», а лежит на ковре, на полу, напротив включенного телевизора, в джинсах и в одном ботинке, потому что другой служит ему подушкой.

В номере витал остаточный дух ночной пьянки, замешанный на запахе табака и недопитого алкоголя. На столике, за которым накануне приличный турист из Баварии изучал топографию Москвы, стояла почти полностью опустошенная бутылка виски. В пустом стакане лежали окурки, с десяток примерно. Некоторое их количество было также разбросано на столе. Пепельницы поблизости не было. И быть не могло — Ральф всегда заказывал номер для некурящих.

«А кто, курил?» — спросил себя Ральф и тут же понял, откуда взялся такой непривычный привкус во рту.

Он поднялся, сбросил с ноги ботинок и направился в ванную, попутно отметив, что на нем нет носок, а пуговицы на рукавах валяющейся в коридоре номера рубашки застегнуты.

В зеркале на Ральфа смотрел чужой человек, небритый, грустный, с отпечатавшимся на левой щеке узлом шнурка ботинка, в тесном контакте с которым он провел ночь.

Зазвонил телефон. Ральф снял трубку и попытался бодро произнести:

—халло…

—Гутен морген, хау а ю? Это был Антон.

—Пока не знаю,— простонал Ральф.

—И не торопись узнать, а то может быть стресс. Я уже подъезжаю…

—В смысле? Ты подъезжаешь?

—На часы вы смотрели, товарищ турист? Время уже почти три часа дня, а мы договорились сегодня утром, что встретимся в холле гостиницы в полдень. Еще протянем немного, и нас в монастырь не пустят. В общем, приеду сейчас и все тебе расскажу. У тебя двадцать минут.

Ральф подумал, что перед лицом такого жуткого похмелья ничего не значат все дела всех жизней вместе взятых. Ему не хотелось ехать в монастырь, куда он так стремился попасть вчера ночью. К своему стыду он признал, что ему сейчас почти все равно, найдет он следы своего сгинувшего в России дяди или нет. Все, что ему сейчас хотелось… На самом деле, ужас ситуации состоял в том, что ему сейчас не хотелось ничего.

Антон и правда приехал ровно через двадцать минут, продемонстрировав немецкую точность. Ральф, напротив, не успел собраться — у него буквально все из рук валилось; ему казалось, что он все еще пьян. Антон вошел в комнату и, увидев Ральфа, в восхищении отпрянул:

—Вот это да! Какое поразительное преображение личности!

—Плохо выгляжу?

—Очень органично. Ты теперь похож на русского в воскресенье. А сегодня воскресенье.

—Антон, а что это портье так на нас посмотрел? Улыбался как-то странно?— спросил Ральф, когда они вышли на улицу.