Равнинный рейд - Павел Вежинов Страница 22

в ночи. «Все!» — с облегчением вздохнул генерал и, заранее предвкушая удовольствие, мягкими кошачьими шагами подошел к бордовой кушетке. Пружины мелодично скрипнули под ним. Протянув машинально руку, Козарев погасил лампочку. Сон словно мягкой пуховой подушкой лег на его усталое лицо — он тут же захрапел. В это же самое мгновение телефон на письменном столе ожесточенно зазвонил. Сделав паузу, он затрезвонил еще сильнее и настойчивей. Генерал, не попадая в шлепанцы и раздраженно чертыхаясь, поднял, наконец, трубку.

Это был областной директор — радостный и возбужденный. Ему только что сообщили из Рековичского общинного управления, что неподалеку от села слыхали оживленную перестрелку, и он в свою очередь спешил уведомить об этом генерала. Когда прибудут туда войска? Какие силы? Козарев нетерпеливо выслушал наивные вопросы директора и сердито бросил в ответ:

— Ложитесь спать, господин областной директор! И ни о чем не беспокойтесь!

Теперь вот надо еще звонить подполковнику Сюлемезову, давать новые указания… Четверть часа спустя подполковник сам позвонил ему — тревогу в Рековице подняли, оказывается, напрасно: это полицейские и жандармы столкнулись между собой в потемках. Новость почему-то обрадовала генерала — должно быть, ему впервые в жизни пришелся не по душе тот факт, что с делом, выходит, можно справиться и без его участия. Задумав впечатляющий красивый маневр, он непременно хотел осуществить его и доложить министру.

Но потом посыпались сообщения одно другого неприятней, и тут уж было не до сна. Полки поднялись по тревоге неорганизованно, со значительным опозданием. Кое-кого из офицеров не оказалось ночью дома, другие явились через час, а в одном из подразделений, как докладывал ему сонно сам начальник разведывательного отдела, офицеры пришли в казарму прямо с какого-то развеселого банкета — «пьяные вдребезину».

— Безобразие! — рявкнул в трубку генерал и чуть не бросил ее на пол.

Выход полков на исходные позиции тоже проводился беспорядочно. Роты попусту плутали впотьмах, связи между отдельными подразделениями почти не было налажено. Всюду, докладывали по телефону, царил такой ужасающий хаос, что Козарев рвал и метал — голос его охрип от ругани. Красивый маневр, которым он собирался блеснуть в министерстве, по сути дела провалился. Внезапно злоба его иссякла — она перешла в, страх. А что если в этой общей сумятице партизаны пробьются в горы? Что он скажет в министерстве? Забыв все свое генеральское величие, он почти умоляюще спросил начальника штаба Сюлемезова:

— Скажите, господин подполковник, как нам выпутаться из этого идиотского положения? Что вы можете предложить?

Трубка на несколько секунд замолкла. Генералу вдруг показалось, что на той стороне провода ехидно подсмеиваются над его растерянностью, но голос подполковника прозвучал серьезно и озабоченно:

— По-моему, господин генерал, полки надо вернуть на исходные позиции…

— То есть, как на исходные позиции? — не сразу понял генерал.

— Я хочу сказать — на места, откуда они начали движение.

— Понятно! — буркнул генерал.

— Мы, таким образом, не будем их разыскивать по всей равнине, а подождем на месте. Партизаны или наткнутся на кордон или будут вынуждены остаться внизу. Если они останутся внизу, днем мы их так или иначе выловим. А если наткнутся на кордон…

— Правильно! — одобрил генерал. — Действуйте!

К тому времени, когда воинские части преградили дорогу в горы, уже давным давно рассвело. Генерал, не дожидаясь сообщений, сам отправился на проверку. Пока мощная военная машина везла его в направлении гор, Козарев невольно задремал. После трудной бессонной ночи он не казался уже таким подтянутым. Куда девалась его представительность, его юношеский румянец? Начальник штаба, сухопарый, молчаливо-меланхоличный офицер в пенсне с безукоризненно протертыми стеклами, бросал полупрезрительные взгляды на отвисшую губу начальника и все больше замыкался в себе. Солнце поднялось уже высоко и освещало широкую равнину, лежащую по обе стороны шоссе — по-утреннему тихую, прохладную, с желтеющими кукурузными нивами и голубоватыми виноградниками, среди которых виднелись шалаши и небольшие белые домишки. Крестьян в полях почти не попадалось, но зато все чаще и чаще встречались жандармские и полицейские патрули и усиленная охрана при въезде и выезде из сел. Машина проносилась мимо них на бешеной скорости, и все же, привлеченные золотом погон, служители власти успевали увидеть спящего генерала. Подполковник не знал куда деться от досады — на его костистом лице проступила краска стыда. К счастью, в одной из деревень шофер врезался в гусиное стадо, которое как раз пересекало дорогу, поднялся ужасный шум и гвалт, и генерал, наконец, открыл свои голубые, по-детски глуповатые со сна глаза.

— Где мы? — спросил он и бесцеремонно зевнул во весь рот.

— Приближаемся, господин генерал, — сухо ответил подполковник.

Проверка подняла настроение Козарева: короткие, обрывистые команды, рапорты командиров, щелканье каблуков, яростное «здравия желаем», которым солдаты и офицеры словно старались загладить свою вину, влили спокойствие в генеральское сердце, несколько смягчили его, и он пустил в ход лишь малую толику заготовленных им заранее громогласных истерических угроз. Что касается штабиста Сюлемезова, то сердце его не было столь податливым, как у бравого генерала, и он заметил то, что ускользнуло от поверхностного взгляда начальника: невыспавшиеся и враждебные лица солдат, их разболтанную походку и неряшливый внешний вид, брошенное как попало оружие. Для генерала это были всего навсего солдаты — «орлы», «ребятушки», «молодцы», как он любил к ним иногда обращаться. Он не думал, не мог себе представить, что раньше они не были солдатами, что вскоре вновь перестанут ими быть. Но подполковник Сюлемезов, который присутствовал недавно на процедуре переодевания новобранцев в военную форму, отлично знал, что под каждым солдатским мундиром скрывается обыкновенный рабочий или крестьянин, человек, оставивший дома семью, бросивший работу в мастерской или на поле, чтобы болтаться теперь впустую по бескрайней равнине. Когда генеральская машина, вздымая клубы белесой пыли, повернула в околийский центр, подполковник совсем ушел в себя.

Но теперь даже генерал почувствовал, что в блокированном районе происходит что-то неладное. Деревни, через которые они проезжали, угнетали своим безлюдьем, своей зловещей, угрюмой тишиной, нарушаемой лишь собачьим лаем, беспокойным кудахтаньем кур да шагами полицейских. Жители как сквозь землю провалились. Только изредка, где-то впереди, не оглядываясь на машину, перебежит дорогу бабка, да ребятишки высунут из-за ограды посветлевшие за лето головы и тут же в испуге спрячутся. Генералу стало не по себе — он обиженно сдвинул брови. Да кто он такой, в конце концов, что все бегут от него в панике? Что он им такого сделал?

В селе Габыре Козарев увидел машину областного директора и велел остановиться. Встреча двух областных начальников — полицейского и военного — особой сердечностью не отличалась. Директор, невысокий, обрюзгший человек в желтоватой шелковой сорочке и чесучовом пиджаке, был против обыкновения молчалив: он только наливал себе