Вяйнё Линна - Неизвестный солдат Страница 23

– Дай теперь и мне стрельнуть. Иначе мне не достанется.

– Забери обратно свою винтовку…

Лехто стрелял сосредоточенно. Он крикнул Мяятте – как всегда, когда был возбужден, – высоким фальцетом, срывавшимся на пронзительный визг:

– Дно окопов, Мяяття! Прочеши окопы! Один за другим!

– Как раз это я и делаю.

Мяяття произнес это так, как будто разговаривал сам с собой. Он заправил в пулемет новую ленту и, прицеливаясь, так сильно прищурился, что на лице остались видны одни лишь щёки.

Огонь утих. Теперь раздавались лишь одиночные выстрелы. Когда выстрелы стихали, с поля доносились жалобные крики, которые звучали в их ушах: «Ва-са-а-а… Ва-са-а-а».

Только теперь заметили, что находятся под прицелом: огонь велся из деревни. Кто-то, вскочив в запале на колени, крикнул:

– Я уничтожил четверых, а пятый…

Шлепнула пуля. Они услышали этот звук отчетливо, и тотчас вслед за этим раздался слабый стон.

– Санитары!

– Не надо. Он уже кончился.

Молча, с серьезными лицами они отползли в укрытие и открыли ответный огонь.

На деревню дождем сыпались снаряды. Разрывы сотрясали землю. Взлетела в воздух крыша сарая.

– Мы будем атаковать?

– Конечно. Только помолчите!

После артиллерийской подготовки они, к своему удивлению, услышали за деревней шум боя, но раздумывать над тем, что это означает, было некогда, ибо Карилуото уже скомандовал:

– Вперед!

Их встретили слабым огнем. Остатки окруженных частей пытались пробиться в лес отдельными группами. За деревней весь день шли ожесточенные сражения: второй батальон уже утром продвинулся туда, обойдя неприятельские позиции по лесу. Однако солдаты первого батальона, поглощенные событиями на своем направлении, ничего этого не слышали.

В первом же дворе, куда вошли солдаты, они увидели убитых лошадей в упряжке, брошенную полевую кухню и миномет; рядом лежало несколько трупов.

Вокруг деревни рыскали, пригнувшись, финские солдаты. Время от времени трещала автоматная очередь, всегда означавшая смерть какого-нибудь несчастного: полным ходом шла «чистка».

От Аутио к Карилуото прибыл вестовой: второй батальон за деревней, осторожно, не постреляйте своих. Эго известие разрядило напряженность: ситуация начинала проясняться. Многие отправились мародерствовать, и офицерам с трудом удавалось наскрести несколько человек, чтобы прочесать местность. Рахикайнен, пошатываясь под тяжестью большого мешка на спине, выскочил из ворот какого-то дома.

– Что нашел?

– Сахар. Кусками с кулак величиной.

– Дай немного.

– Дай, дай… Стоит мне что-нибудь найти или достать, как на меня набрасывается весь полк. У меня свое отделение есть, вот им я и дам. А вы добывайте себе сахар сами.

– В чем дело? – К ним с любопытством подошел Коскела: он еще не мог слышать негромкой речи.

– Полный мешок сахару! – крикнул Хиетанен в ухо Коскелы. – Говорит, даст только своему отделению.

– Такие вещи вообще-то нельзя реквизировать. Их никто не имеет права присваивать. Но мы будем держать язык за зубами и потихоньку съедим сахар. Только, конечно, надо поделиться со взводом.

– По мне, так пожалуйста. Но тогда сами и тащите на себе мешок…

Рахикайнен не договорил и вместе с мешком упал на землю, как и Хиетанен с Коскелой. В ту же секунду над ними просвистела очередь из ручного пулемета.Вот еще один требует свою долю, – Рахикайнен осторожно выглянул из-за мешка. – Во-он побежал. Прямо в кусты.

На краю поля сквозь кучу камней пробивался ивняк, валялись гнилые колья для сушки сена.

– Не стреляйте! Возьмем живым.

Они разделились и полукольцом двинулись к ивняку.

– Смотрите, чтоб не убежал.

– Руки вер! Руки вер!

Ответом им была очередь из ручного пулемета.

– Ити сута-а! Ити сута-а! Выходи, дадим сахару. Таваритс, ити сута-а!

В ивняке было тихо. Затем оттуда, к их удивлению, донеслись звуки, похожие на плач. Они переглянулись. Кто- то крикнул неестественно грубым голосом:

– Всыпьте ему! Кому охота это слушать, черт побери!

Защелкали затворы, солдаты взяли оружие на изготовку, но в это мгновение в ивняке взорвалась граната.

– Кто кидал?

– Никто.

– Он сам взорвал себя, братцы.

– Господи помилуй! – раздался чей-то удивленный возглас.

Они осторожно приблизились к ивняку.

– Вот он. Кишками наружу. Взорвал ее у живота.

Некоторые солдаты остались в ивняке, другие – и таких было немало, – взглянув на убитого, сразу же отходили.

– Нечего сказать, красивое зрелище.

– Да, война жестокая штука.

– «Чудесный день над Лапуа, угаснуть должен он. Фон Дёбельн ехал на коне…»

– Ну, теперь целую вечность будут пережевывать, – недовольно проговорил Хиетанен. – Кончайте копаться в потрохах, пойдем вперед. Мы должны примкнуть ко второму батальону. Я понесу мешок с сахаром.

Они прочесали окраину деревни. Время от времени где-либо слышался выстрел: русские солдаты в плен не сдавались. Они продолжали отстреливаться даже в самом безнадежном положении.

– Хотелось бы мне знать, кто скажет им за это спасибо, – заметил один из пулеметчиков.

У Сало на все был готов ответ:

– Они запуганы. Что будешь делать, когда знаешь, что твоих родных расстреляют, если ты сдашься.

– Ясно, ясно. Это каждому известно, – подтвердил Сихвонен.

Другие вовсе не так уж были в этом уверены, но спорить не стали.

За деревней они услышали крик:

– Не стреляйте, свои!

– Какой части?

– Четвертой роты.

Солдаты лежали на земле мрачные и неразговорчивые. Целый день они провели в тяжелых боях, отбивая попытки противника пробиться к своим и не давая помочь им извне. Даже сознание, что теперь все позади, не могло развеять их дурного настроения. Брюзгливо отвечали они на вопросы.

– Вы перерезали дорогу?

– Перерезали.

– А откуда вышли на дорогу?

– С обочины, разумеется.

– А мы прорвали линию дзотов.

– Да ну!

– Почти треть наших полегла.

– Ну, тогда радуйся, что ты еще ползешь. И нечего здесь хвастаться потерями. Вон там под елью лежат рядком наши ребята. И раненые с утра без помощи. Только и получили что по уколу в руку.

– У вас есть хлеб?

– Нет.

– У нас тоже нет.

– А что там в мешке у младшего сержанта?

– Ничего.

– Ничего? Вы что-то раздобыли, я же вижу.

– Нет, вы только послушайте его? Он сперва спрашивает, а потом говорит, что знает. Если человек что-нибудь знает, тогда зачем спрашивать? Вот уж что удивительно так удивительно.

– Ну-ну, не очень-то разевай пасть!

– Радуйся, что только свою разеваю. А то ведь я могу и твою прикрыть.

Хиетанен тоже вошел в раж, и, кто знает, может, дело кончилось бы дракой, если бы не появился Карилуото.

– Будет вам, ребята. Не надо по таким пустякам трепать себе первы. Теперь все позади, скоро доставят еду.

– А чего он на меня наскакивает? Я ему пару не поддавал.

Они разошлись каждый в свою сторону, ибо частям был уже дан приказ собираться. Как только спало напряжение, настроение солдат сразу же выровнялось и события дня представились им теперь даже в смешном свете. О павших почти не вспоминали, были рады тому, что сами остались в живых.

Когда взводы собрались на дороге, Карилуото сказал Коскеле:

– Я еще не успел поблагодарить тебя за доброе дело. Ты спас положение. Без тебя у меня ничего бы не вышло.

– Совсем недавно это назвали бы злым делом.

Лицо Коскелы осветила довольная улыбка, но он быстро согнал ее и сказал серьезно:

– Твой взвод хорошо сегодня поработал. Молодцы ребята.

– Прямо не верится, что они новички.

Теперь настала очередь Карилуото улыбнуться от удовольствия, и он-то не спешил снова напускать на себя серьезный вид. Похвала Коскелы означала для него больше, чем мог бы предположить посторонний. За последние два дня Карилуого исполнился своего рода восторженным почтением к молчаливому прапорщику, которого он, как и многие другие офицеры, считал прежде несколько беспомощным и неуклюжим. К тому же Карилуото мог себе позволить признать заслуги этого человека, ибо если бросок связки гранат и был решающим событием того дня, то штурм дзота не уступал ему по отваге. Карилуото повел свой взвод в рукопашный бой, и это было для него окончательным доказательством того, что он способен справиться с возложенными на пего задачами.

Радостно оживленный, отправился он к своим солдатам, чтобы поблагодарить их:

– Знайте, ребята, сегодня мы обеспечили прорыв нашего батальона. Это сделала старая четверка. А Уккола из второго отделения хорошо поработал своим автоматом. Так держать, ребята!

Солдаты были довольны и больше не отпускали шуточек насчет прапорщика. Карилуото стал им ближе, приоткрыл дверь к их душам. На поверку выходит, не такой уж он дурак. Ну, конечно, много еще в нем этого петушиного задора. Посмотрите-ка, как важно он выступает!У походной кухни раздавали гороховый суп. Он был не хуже обычного, но, поскольку люди рассчитывали на особое угощение в честь победы, эти плавающие в серой воде гороховые шкурки наполняли их души горечью. Счастливые и гордые своей победой, но голодные, они надеялись, что смогут наконец спокойно и сытно поесть. А тут словно дубиной по голове огрели, предложив недоваренный гороховый суп. Повар с поварешкой снискал себе ругательства вместо благодарности.