Эдуард Беляев - Мусульманский батальон Страница 23

Многоуважаемый Абдулкасым-ака чуточку, но лукавит: норовит неловко припрятать допущенные архисерьезные ошибки в организации и проведении захвата жилого здания, да заодно пригладить непрофессионализм начальников, не сумевших добиться четкого управления подразделениями в бою. Что же касается взаимодействия, связи, коллективной слаженности в действиях бойцов, то очевидно: все эти элементы просто-напросто присутствовали мизерно, что и дает повод сделать малоутешительный вывод о недостаточной подготовке как всей операции в целом, так и налетчиков в частности.

Многоуважаемый Абдулкасым-ака выдает желаемое за действительное и делает это откровенно нескладно. Судите сами. Шарипову на выдвижение давалось три минуты (!). При таком коротком временном отрезке, спрессованном расчетами поставленной задачи, как вообще возможно говорить о «выкраивании» десятка секунд и выходе к объекту раньше намеченного срока? Даже если предположить, что бойцы взлетели на бугор в самолете Андропова «Ту-134». Но они же — в броневике, да вне дорог, да на перекати-поле, да в бою, да в колонне, да застрявши, да намудохавшись, да под огнем, да в страхе, гвалте, вопле, шуме… и — в рекорде мировом, и «раньше намеченного времени». Выходит, что каждый из бойцов — прямо олимпиец…

Но на капитана нет обиды, может статься, чего и не разглядел, а может, недоглядел за охотой карьерного роста. Тем паче, не имея надлежащего опыта при разработке операций — дворцы и избы брать. Вон, генерал армии — калач тертый, искушенный, поднаторевший, умудренный, и не чета капитану, — и тот каков в оценке того, что нам, черт его побери, не объять умишком своим скудным: «Что понимает юнец прощелыжного фасона? Кстати, если анализировать ту операцию — захват дворца — с точки зрения ее военного исполнения, то она оказалась одной из самых блестящих».

Так в жаркое лето 2004 года приценится к штурму Тадж-Бека генерал армии. Чекист. В прошлом глава КГБ. Блюститель госинтересов. Страж нацбезопасности. После его оценки боевых действий при штурме дома он к тому же и Великий стратег, и бедовый искусник, такой «Аника-воин» — генерал армии Крючков Владимир Александрович.

И Женю Федорова мне довелось повидать. Был в Кобрине, неподалеку от Бреста, любопытство привело в усадьбу-музей генералиссимуса Александра Васильевича Суворова. А там и до Березы-Картузской рукой подать — свиделись с Евгением. Работал он инженером на «почтовом ящике» — оборонном предприятии, что-то передовое внедрял в авиацию — в Березе авиационный полк базировался. И нам, конечно, было не избежать воспоминаний о штурме дворца.

«Да, толковый был Василий Максимович, не по возрасту толковый. Скажу честно, не было в нашем отряде дерьма и прохвостов, спайка — железная, дисциплина — так себе. То есть мы настолько прониклись задачей, что вопрос не стоял закручивать гайки и по стойке „смирно“ всех ставить. Офицеры — братья, и честные очень были. Жаль, что нас сразу же расформировали…

А тогда что? Мы прибыли всем экипажем из Борисовской учебки. Из Беларуси — прямым ходом в Туркестан. Отобрали как лучших специалистов. Но и самые обученные из нас в том бою мало могли порадеть за успех и родину. Верно вам рассказал Василий Максимович, добавить нечего. Вот только про ночную стрельбу командир почему-то не обмолвился. Наверное, потому, что он управлял боем, а я его непосредственно вел.

До того случая мы ведь никогда не стреляли ночью. Ни практики не было, ни опыта. После первого залпа перешли в режим, так сказать, „мерцания“. Установки вели огонь поочередно: первая, третья, вторая, четвертая, и наоборот. Каждая из разных стволов, тоже поочередно. Одновременно вести огонь из всех четырех может только очень опытный экипаж, так как из-за высокой скорострельности и возникающей при этом мощной отдачи „Шилка“ как бы встает на дыбы, клонится назад. Поэтому и стреляли правый, левый, верхний, нижний, в целях собственной же безопасности. Так приказал командир — Праута. По ресторану наши „Шилки“ не стреляли. Остальные две били по расположению пехотного батальона, поддерживая роту десантников.

Корректировали огонь на глаз, по трассерам. Без команды — корректировку не введешь, а связь такая неустойчивая… по существу, ее вообще не было. Я Валере Байцику криком доводил, что успевал доводить. Механика-водителя Сашу Варановского выставил для охраны, хотя прапорщик Неверов стоял на часах с ребятами — береженого Бог бережет, и наказал Сашке проследить за ведением нами огня, и, если что, тарабанить в броню. Саша первый раз застучал прикладом автомата, когда мы накрыли своих на подходе к лестнице — по-моему, если не изменяет память, долбанули по БТР соседней роты. Вторично оглушил нас колокольным грохотанием, когда наш огонь пришелся по площадке перед дворцом. Я, по существу, еще не успел внести коррективы, а Сашка вновь забил с бешеной силой по броне: „Командир, по нашим БМП бьем, переноси немедленно огонь!“ Дал я указание на перенос огня, но что проку — боевую машину, в которой старшим был офицер из роты Шарипова, мы все же подбили, поранили наших ребят. Между прочим, Варановский сам чуть было самолично не застрелил посыльного от комбата. Грохот вокруг, страшилище от огня, а из темноты на Сашку тень мчится, прет кто-то остервенелым ходом. Известно, у страха глаза велики, и не заори тот матюком — Сашка бы его и кончил…»

Вот такие грустные воспоминания. Вот такой разговор произошел у нас со старшим сержантом запаса Евгением Федоровым и подполковником Василием Максимовичем Праутой. В пору цветения сакуры с неземным благоуханием, расцветшей на земле невольных грешников от войны, греховность которых я особо ощутил в тот самый час, когда Василий своим откровением-признанием лишний раз открыл мне глаза на «шторм» Афганистана…

Глава пятая

«ШТОРМ» — ПРИКАЗАНО УБИТЬ…

Страх обуял всех и властвовал, готовый завладеть до основания и конца. Но справились с собой кто и как мог. Кто-то до первой царапины щадил себя и шел с оглядкой. Кто-то до первой крови, своей или товарища. В ком-то гены отцов-фаталистов пробудились, в ком-то гордость, побитая обществом всеравенства, проснулась. Многие созреют в атаке и поймут, что «архиидейные наставники и учителя наши» понапридумывали множество забот о беззаботном советском человеке.

Взмолятся они потом заре — всесильному началу новой жизни, — отложив на завтра надежду и само желание жить, а в те роковые минуты шагали великаны в полный рост, не помня, в угаре побеждаемого страха, имени своего, но не забывая имя предка своего, сейчас как никогда удерживающего, а может, и — спасающего.

«Мы рванули, — рассказывает Володя Шарипов. — Обзор — так себе, но колонну наблюдаю. И Турсункулова БТРы в отдалении различаю по огням, и свои четыре машины. За мной следом грохот стелется от работы „Шилок“ и снаряды пунктирами над головой, а впереди вижу — началось какое-то особое шастанье угадываемого свинца. Гигантский, жалящий пчелиный рой, секущий пространство, и нечисть злая в этом расхлябанном шальном метании, огорошивали, вызывая обостренное чувство жути и причитая над хрупким человечьим существом.

При всем этом заметил странное — ведущая БМП Абдуллаева прет напрямую. Отчаянный парень за штурвалом, один из лучших механиков-водителей, ас, одним словом. Крепостишка, к которой он уже на подлете, стоит на четырех накатах — гигантских земляных блинах. Ору Хамиду по радио: „Куда несет тебя нечистая, там подъем тупой — перевернешься!“ Он мне в ответ: „А я законов физики не знаю, товарищ Сокол“ (это мой позывной). Но дал все-таки команду водителю, и тот отвернул к дороге. Черт знает, чего запала мне тогда в голову „физика“ лейтенанта. Может, оттого, что от его озорства и остроумного ответа на душе как-то безмятежнее стало, покойнее…

И вдруг — новый всполох. Звук взрыва не дошел, но пламя в приборе наблюдения молнией пронеслось, по глазам жахнуло — и ослепительно отдалось в сознании. И недоброе предчувствие — почин нашего лиха…

Полыхнул спичкой бронетранспортер, средний в колонне Турсункулова. Зарево — как знак беды…»

Лейтенант Турсункулов вывел свои БТРы с группами «Зенита» к подножию с западной стороны. Теперь нужно было чуть продвинуться по дороге, десантироваться и затем по пешеходной лестнице броском подняться к торцевой части Тадж-Бека, а у фасада здания соединиться с Шариповым, который вытаскивал свои группы по серпантину, и дальше действовать уже совместно.

Бронетранспортеры сбили внешние посты охраны и, не сбавляя скорости, устремились к единственной дороге, витиевато взбиравшейся в гору с выходом на площадку перед дворцом. Выскочивший из караулки на шум солдат-афганец, видимо, погиб, так и не поняв, что произошло, — броня смела его и отшвырнула далеко в кювет. Рядом и вокруг ложились снаряды «Шилки». Первый успел проскочить к лестнице. Второй БТР сильно ударило, и он, словно споткнувшись о преграду, резко замер на месте и запылал.