Александр Медведев - По долинам и по взгорьям Страница 23

Начдив внимательно посмотрел на Гребенщикова и спросил:

— На дутовском фронте был?

— Был.

— Помню.

— И вот он был, Медведев. — Виктор показал на меня. — Председатель эскадронной партячейки.

Блюхер дал распоряжение Гребенщикову вести конников за Кунгур, в ближайшую деревню, на отдых, а мне приказал:

— Медведев, бери группу богоявленцев с четырьмя пулеметами и занимай оборону у кладбища, на горе. Надо продержаться завтра первую половину дня, пока с юга не подойдет бригада Павлищева. Утром доложишь мне, как дела. Я буду в штабе дивизии, в купеческом доме на углу, возле моста через Сылву. Ясно?

— Ясно.

Я принял командование над стоявшими рядом бойцами Богоявленского полка и направился с ними к кладбищу.

Под вечер наш отряд, насчитывавший человек пятьдесят, укрепился на горе. Отсюда удобно было прикрывать подступы к городу с востока.

Рано утром подошли несколько подразделений противника и попытались прорваться в Кунгур, но мы со своей выгодной позиции отразили их атаки.

Часов в десять я поехал в штаб дивизии. Быстро нашел большой купеческий дом. В одной из его комнат Блюхер, Каширин и еще несколько человек, видимо работники штаба, стояли одетые вокруг стола и ели вареную картошку.

Я доложил начдиву о подходе противника.

— Поешь, — сказал мне Блюхер, — и возвращайся на позицию. Должен продержаться до трех. Хоть один останешься, а держись! Проследи, чтобы саперы при отходе взорвали железнодорожный мост через Ирень.

Я взял из большого чугуна, стоявшего на столе, несколько картофелин «в мундирах», сунул их в карман и вышел на улицу…

Резко похолодало. Белые опять усилили натиск. При морозе, вероятно за тридцать градусов, на горе, в снеговых окопах было невтерпеж. Патроны у нас кончались. Но до трех часов мы продержались. Отходя, взорвали мост через реку Ирень.

После мы узнали, что бригада Павлищева запоздала. Когда она подтянулась к городу, в него уже вступили крупные силы белых.

Я догнал остатки своего полка за Кунгуром, в селе Крестовоздвиженском. В движении не заметил, как отморозил уши и пальцы рук и ног. Пришлось обратиться за помощью в лазарет.

Сюда же, в Крестовоздвиженское, приехал с обозом и Семен Шихов.

Рядом с ним на розвальнях стоял «кольт», а лошадьми правила бойкая сероглазая девушка. Остановив сани, она сразу затараторила:

— Ну и землячок у вас, товарищи! Всего-то в ем — рыжи лохмы да веснушки, а важничает, ровно становой пристав. От самого что ни есть Комарова словечка ласкова не промолвил, все с пулеметом обнимается.

— Не обижайся, Аксинья, — сказал Семен, — у меня жена дюже строгая. С пулеметом обниматься — это еще разрешает, но чтобы с девками — ни-ни. А насчет рыжих лохмов — так это вроде бы комплимент: говорят, сам Владимир Ильич Ленин рыжеватый из себя.

— Смотри-ка! — удивилась девушка. — Он и шутки шутить умеет. Вот не знала!

— Не время теперь, Аксинья, дюже веселиться-то, — ответил Шихов. — Вот прогоним Колчака, тогда приеду я к вам с женой в гости и на радостях такого русского отхвачу, что не только ты, но и твоя коняка кургузая вприсядку пойдет.

— А ну, браты, — обратился Семен к бойцам, окружившим розвальни, — помоги пулемет снять. Силенок у меня от свинцовой кашки еще маловато.

Через несколько дней мы узнали, что двадцать пятого декабря белые захватили Пермь.

Начдив расформировал нашу 5-ю бригаду. Полк имени Малышева перевели в резерв дивизии и направили в Глазов на переформирование.

Мы прибыли в город тридцать первого декабря. Для нас уже были приготовлены бараки и несколько домов. Помню, как удивились представители глазовского Совета: они вышли встречать грозный полк, а увидели лишь сотню измученных красноармейцев.

— Это что, передовой отряд, что ли? — спросил какой-то товарищ с портфелем.

— Весь полк здесь, — ответили ему.

В Глазове малышевцы приняли в свои ряды пополнение — более тысячи мобилизованных крестьян средних возрастов — волгарей, новгородцев, псковичей.

Сначала новички смотрели на нас косо. Частенько от них можно было услышать такие «задушевные» слова:

— Мы, конешно, за Советскую власть, только против коммунистов и против войны. Не хотим воевать ни за тех, ни за энтих. Наша хата с краю. Коли вам, коммунистам, война занадобилась, сами и воюйте, чего сюды крестьянство впутывать!

— Ну и ребятки! — озабоченно крутил головой Павел Быков. — Работки с ними — не оберешься!

— Не работать с такими, а дать бы им просто в зубы! — решительно высказывался Миша Курилов.

— Нет, браток, так нельзя, — возражал Семен Шихов. — Мужик, которому ты в зубы дашь, против тебя пойдет — и, значит, за Колчака. А ежели ты ему объяснишь, что к чему, он за тебя пойдет, против Колчака. Вот какая арифметика.

И старые малышевцы, на каждого из которых приходилось примерно по десятку новичков, занялись нелегкой воспитательной работой.

В начале января 1919 года нам стало известно о прибытии в Вятку комиссии Центрального Комитета партии. Эта комиссия начала разбираться в причинах падения Перми и восстанавливать порядок на фронте и в тылу 3-й армии.

В. К. Блюхера назначили помощником командарма-3, а 30-ю дивизию принял Н. Д. Каширин.

Старых малышевцев — П. Н. Фидлермана, командира 1-й роты Гоголева, начальника пулеметчиков Андрея Петровича Елизарова — выдвинули на работу в штаб армии.

В том же месяце в жизни нашего полка произошло большое событие. За боевые заслуги, за стойкость и мужество в борьбе с врагами Советской власти он был награжден Почетным Революционным Красным Знаменем Уральского областного комитета партии.

На городской площади в торжественной обстановке представители Реввоенсовета 3-й армии и Уральского обкома РКП(б) вручили малышевцам это знамя.

ЗА КАМОЙ

Получил полк Красное Знамя и сразу покинул Глазов: отправились на фронт.

Эшелоны наши разгрузились на станции Чайковской. Дальше двинулись своим ходом вдоль правого берега Камы на юг.

Полк вошел в 4-ю бригаду, которой командовал Николай Дмитриевич Томин. В составе этого соединения малышевцы за короткий срок продвинулись ниже Оханска и освободили от противника до двух десятков деревень и сел, в том числе Казанское, Андреевку, Мураши, Беляевку. Кое-где белые были отброшены за Каму, на ее левый берег.

В этих боях особенно отличились 4-я и 5-я роты, сформированные из саратовцев. Ветераны полка говорили про волгарей:

— Неплохо дерутся ребята, хотя и мобилизованные. Теперь их, пожалуй, не отличишь от наших уральских добровольцев.

5-й ротой командовал бывший офицер царской армии Родионов. Красноармейцы полюбили его за хладнокровие, смелость, заботливое отношение к ним и между собой уважительно называли дядей Васей. Оценили Родионова и старшие начальники: через месяц-полтора он стал уже командиром 2-го батальона.

Хорошо сражался и 1-й батальон, в котором командовал полуротой Павел Быков.

П. П. Быков.

Последнее время Паша был в хорошем настроении: еще в Глазове, перед отправкой на фронт, он получил письмо от Германа. Брат, служивший в Рабоче-Крестьянском полку 29-й дивизии, писал, что он здоров и даже ни разу не был ранен. Герман передавал также привет от всех земляков, которые воевали вместе с ним, и советовал внимательно читать армейскую газету «Красный набат».

Мы коллективно ответили Герману и не пропускали ни одного номера газеты. И вот в «Красном набате» появились один за другим два интересных очерка за подписью Г. Быкова. Мы зачитали эти номера до дыр. В конце концов Паша отобрал их у нас и спрятал в нагрудный карман курточки.

В первых числах марта противник начал новое крупное наступление на фронте 3-й армии.

Главный удар, между Оханском и Осой, в основном в полосе 30-й дивизии, наносил 1-й Сибирский корпус генерала Пепеляева.

Сосед малышевцев справа — 17-й Уральский полк, внезапно атакованный белыми, отошел и оголил наш фланг. Противник быстро продвинулся вперед. Наш 2-й батальон попал в полуокружение. Родионов стал выводить своих бойцов по широкой ложбине между холмами к селу Андреевка. Белые, зная стойкость малышевцев, не решились замкнуть кольцо и начали расстреливать их с высот. Батальон понес большие потери, но все же выскочил из «мешка».

Затем малышевцы отступили в село Малая Соснова. Командир полка выдвинул конных разведчиков на близлежащую высоту.

В снеговых окопах свистел жестокий ветер. Мороз достигал тридцати пяти градусов. Чтобы хоть чуть согреть руки, мы попеременно засовывали их под потники седел.

Ночью некоторые бойцы, несмотря на строжайшее запрещение, задремали в окопах. Человек десять сильно обмороженных пришлось отправить в лазарет, а нескольких мы так и не добудились.