Александр Бондаренко - Ночная диверсия Страница 23

Придерживаясь за поручни, дважды прошел по самолету Ганс Шиллер. Он внимательно всматривался в глаза своих спутников.

Страха не было. Сейчас Шиллера мучил один, так и неразрешенный вопрос. Кто?

В том, что кому-то из этих восемнадцати угрюмых людей поручено следить за ним, контролировать каждый его шаг, он не сомневался. Ведь поручили же ему, Гансу Шиллеру, следить за майором Штрекке.

Так и не решив ничего, Ганс присел рядом с майором. Тот покосился на своего помощника, взглянул на часы и начал надевать шлем.

— Скоро будем на месте, — бросил он, ни к кому не обращаясь. И, как бы подтверждая его слова, над кабиной летчика вспыхнул красный щиток: «Внимание!»

Еще томительная минута, еще одна и вдруг: «Вперед!» Именно вдруг. Все ждали эту команду, а она все же застала как бы врасплох.

Скрипнув, дверцы бокового люка плавно поползли в сторону. Майор Штрекке стал сбоку и чуть подтолкнул первого в спину: «Пошел!» Охнув, тот неловко сунулся в люк и провалился в звенящую черную бездну. За ним второй, третий…

Краем глаза майор увидел, как из штурманского отсека выскочил штурман и, размахивая бумажкой, направился к Шиллеру.

— Быстрей! Быстрей! — торопил майор, не спуская настороженного взгляда с Шиллера. Вот его лицо перекосилось в какой-то дикой гримасе и рука потянулась к пистолету.

В этот момент последний парашютист покинул самолет. Штурман бросился назад, очевидно намереваясь захлопнуть люк. Штрекке шагнул к дверце. И Шиллер понял: достать пистолет и выстрелить он не успеет, и он бросился вперед, стараясь сбить майора с ног. Но не рассчитал. Майор успел сделать еще один шаг, и они, сцепившись, сорвались в объятия холодного тугого ветра. Черная громада земли с невероятной быстротой понеслась навстречу. Сделав нечеловеческое усилие, Ганс Шиллер рванулся из рук майора и дернул за вытяжное кольцо. А еще через несколько секунд где-то далеко внизу и справа вспыхнуло еще одно, едва различимое, бледное пятно парашюта…

…Несмотря на всю осторожность, подпольный центр все же допустил непоправимую ошибку, которая стоила очень дорого: погиб один из секретарей, замечательный подпольщик, старый коммунист.

Захватив Шеремета, центр старался сделать все возможное, чтобы уберечь от опасности всех, кто соприкасался с предателем. Из города были вывезены Родион, хозяйка дома, где жил Шеремет, Лена с матерью. Нина давно была в отряде. Оставался один человек — Худой. Кто он, где он живет, где работает “ предатель не знал.

И Худой настоял, чтобы его оставили в городе.

— Все будет в порядке. Он видел меня в лицо, и только.

И члены центра дали свое согласие.

Но они не до конца оценили способности провокатора, его изворотливый ум и цепкую память. Он успел, оказывается, передать в гестапо до мельчайших подробностей точный словесный портрет Худого.

Новый начальник гестапо, стремясь довести до конца так удачно начатое оберегом фок Говивианом, но, к сожалению, так трагически закончившееся дело, развил довольно кипучую деятельность.

Допросы солдат, охранявших склады, ничего не дали. Фельдфебель очень толково рассказывал о событиях той страшной ночи, но не мог ответить на один вопрос: «Кто были спутники капитана?»

— Кто же их знает. Офицеры как офицеры. Никаких особых примет не заметил.

Капитан исчез и унес с собой тайну. Стал ли он жертвой провокации или был соучастником коммунистов? На этот вопрос мог ответить только сам Пауль Вольф. Но поиски капитана или хотя бы его трупа, так и не увенчались успехом.

Значит, за это звено цепь не вытащить. Остается одно: словесный портрет, оставленный Шереметом. Да, это, пожалуй, существенный шанс. А раз другого выхода нет, то надо воспользоваться им. Тем более, что описание сделано необычайно тщательно и подробно. И начальник гестапо решил попробовать. Специальным самолетом в город был доставлен известный в Германии художник-криминалист. Через несколько дней он положил перед начальником гестапо прекрасно исполненный на большом листе ватмана портрет. Сфотографировать портрет и размножить снимок не представляло трудности. И начались поиски.

…Сообщение об аресте Худого Самойленко получил только на другой день.

Как поступить? Ведь под удар поставлена вся организация. За этими невеселыми раздумьями застал его Витковский, вошедший в кабинет к Андрею Михайловичу с какими-то бумагами.

Худой арестован, Глеб Феликсович, — шепотом сообщил Самойленко.

Тот, побледнев, опустился на стул.

Несколько минут сидели молча.

— Что будем делать? Вывозить людей из города. Он знает всю систему. Выдержит ли?

— Эх, Андрей Михайлович, Андрей Михайлович… Ты у нас в городе всего несколько лет, а я прожил тут всю жизнь. Его знаю больше тридцати лет. Дожил ты, старина, до седых волос, а верить людям до конца не научился. Как ты мог подумать такое? Я бы на твоем месте, Андрей Михайлович, о другом думал. Нужно попытаться изыскать возможность спасти Худого, вырвать его из гестапо.

— Прости, Глеб, ляпнул, не подумав. Что ж, давай подумаем вместе, как спасти Худого.

…Но спасти его не удалось. После шести суток страшных пыток он умер в кабинете следователя. Никакие ухищрения палачей не могли вырвать у него ни одного слова. Так смертью героя пал один из руководителей подпольного центра сопротивления оккупантам — Сергей Петрович Покотило, носивший кличку «Худой».

Центр продолжал свою работу. Каждый день немцам наносились все новые и новые ощутимые удары. Гестапо неистовствовало. Предпринимались отчаянные попытки обнаружить и уничтожить подполье, но безрезультатно.

Партизанский отряд готовился к наступлению. Согласно решению подпольного обкома партии он перебрасывался в другой район области. Вместе с отрядом уходил и бывший капитан немецкой армии Пауль Вольф.

Худой сдержал слово, доложил центру о просьбе капитана оставить его в партизанском отряде. Андрей Михайлович Самойленко, посоветовавшись с Витковским и командиром отряда, счел возможным удовлетворить просьбу Вольфа.

Трудно было признать в Пауле щеголеватого офицера германской армии. В стеганой куртке, таких же брюках, добротных яловых сапогах, с русским автоматом на груди, он ничем не отличался от остальных партизан.

Все эти дни Пауль почти не отходил от Лены. Она вместе с матерью должна была первым же самолетом вылететь на Большую землю. Здесь ей оставаться было рискованно.

О своих чувствах к девушке Пауль уже не говорил. Между ними установились такие отношения, когда слова не нужны, когда и без них все ясно.

Почти месяц им пришлось пробыть в лагере. Наконец прибыл самолет, и сразу же закипела работа. Партизаны быстро выгружали ящики с оружием, боеприпасами, продовольствием, медикаментами.

Особенно большую радость доставила почта: газеты, Журналы и, конечно, письма.

Командир экипажа нетерпеливо посматривал на часы, поторапливал:

— Поэнергичней, товарищи, времени в обрез, — но говорилось это больше для формы. Партизаны и так работали быстро, сноровисто. С обратным рейсом самолет забирал нескольких раненых, Лену с матерью, Таню. Улетали Ольга и Нина. За эти дни они очень сдружились. Ольга летела за получением нового задания, Нина уже имела назначение в один из госпиталей.

Готово, дружище, можешь лететь.

— Молодцы! Счастливо оставаться!

Попрощавшись с партизанами, отлетающие вошли в самолет. Лена немного задержалась.

— Береги себя, Пауль, мы с тобой еще должны обязательно встретиться. — И, не таясь, расцеловала его при всех.

— До встречи!

Через несколько минут, не делая традиционного круга, самолет ушел в темноту.

Горячие лучи солнца настойчиво пробивались сквозь густую зелень листвы. Становилось жарко. В нескольких десятках метров ласково плескалось море, манило своей искрящейся прохладой.

А Отто и Нина все сидели и вспоминали, вспоминали…

— Вы знаете, Нина, я тогда очень испугался, что этот негодяй Шиллер сорвет нам всю операцию, потревожит все осиное гнездо. И странно, вывалились из самолета вместе, должен быть где-то рядом, а он как в воду канул. Нашли мы его уже на другой день к вечеру. Километров за сорок успел уйти. Ну, а потом основательно прочесали всех этих резидентов и прочую дрянь.

Где-то в парке раздался звонкий голос.

— А-а-у! Отто! Где ты?

Отто сложил рупором ладони и откликнулся:

— Попробуй-ка отыскать!

И, счастливо улыбаясь, сообщил: «Жена разыскивает, на пляж собрались».

Через минуту по аллее прошуршали торопливые шаги, и молодая женщина, запыхавшись, остановилась у скамейки.

Несколько минут женщины смотрели друг на друга.

— Ниночка, ты?

— Оля!

Они бросились друг другу в объятия.

Потом сидели в уютном павильоне у моря и пили вино. Янтарный напиток искрился в бокалах, в нем мелькали солнечные блики..