Александр Чуксин - Однополчане Страница 23

До позднего вечера Назаров ждал Пылаева, теряясь в догадках, где мог так долго задержаться его друг. Часов в девять к нему зашел Колосков с летной картой.

— Сейчас проложил маршрут завтрашнего полета, — сказал он. — А потом пойдем в город, надо же семью Чугунова навестить. Остальных в театр отпустим. А Пылаев где?

— Да где-то здесь должен быть, — неопределенно ответил Николай.

Спустя час летчики вышли за ворота авиагородка. На мосту они увидели Пылаева. Облокотившись на перила, штурман задумчиво смотрел вниз. Назаров подошел к нему, хлопнул по плечу.

— Где ты пропадал? Я уж хотел было идти на поиски.

И тут друзья заметили, что штурман пьян.

— Да ты что, рехнулся, что ли? Нашел время пить! — возмутился Назаров.

— Виноват, — пробормотал Пылаев. — Так сказать, отбомбился не по цели, ударил по своим, вас подвел, Комендантский патруль задержал, отобрали пистолет. Сказали, пусть командир группы сам придет, а меня вот отпустили. Подвел я вас, товарищ командируй все из-за проклятого святоши.

— Себя ты, Василий, подвел, а мне, как летчику, в глаза плюнул, — сердито бросил Назаров.

— Да, плохо получилось. Фронтовик прилетел в тыл за самолетами, напился, попал в комендатуру, остался без оружия. Что же будем говорить в полку, как оправдываться? — спросил Яков.

— Ну, чего молчишь, тебя спрашивают? — требовательно проговорил Николай.

— Обо мне не беспокойтесь, я что… пустое дело. Был Пылаев и нет Пылаева. Жизнь дала трещину, не житок я на этом свете, отпылал!

— Да ты постой, постой, что ты мелешь, — сразу изменил тон Назаров. — Толком говори, что с тобой произошло? Встречу обмывали или погибших друзей вспоминали?

Василий прикрыл ладонью глаза, с трудом ответил:

— Маму мою немецкий офицер застрелил, а над сестренкой надсмеялся, руки на себя наложила… Шестнадцать лет было. Дядя сообщил, сам все видел…

Наступило тяжелое молчание.

— Жить мне не хочется. Утопиться или застрелиться впору.

— Думал, в моем звене все ребята-орлы, а выходит, ошибся, — возмутился Колосков. — Да как у тебя язык повернулся! Сейчас почти у каждого горе. Если все начнут стреляться, кто же воевать будет? Эх, Василий, Василий, не на тех оборотах едешь. Нас здесь трое. У Николая родители на оккупированной, живы или нет — не знает. Да и с Лидой ерунда получилась. У меня, сам знаешь, что в семье произошло. Ведь нисколько нам не легче.

Пылаев безразлично махнул рукой, отвернулся от друзей.

— Что ж, — медленно проговорил Назаров. — Вот возьми пистолет, стреляйся. Ну, что стоишь?

Пылаев медленно повернулся, удивленно посмотрел на летчика, на пистолет, который тот ему протягивал, и криво улыбнулся.

Ночь была тихая, звездная. То и дело со стороны аэродрома доносился глухой рокот, и сейчас же в небо взлетала еще одна звезда — то поднимались самолеты. И как-то вдруг Василий увидел и эту ночь, и эти звезды, услышал голос моторов, почувствовал рядом друзей. Василию стало стыдно за себя, за малодушие, за слабость свою. Он посмотрел на Колоскова, Назарова.

— Неправ я, друзья, знаю. Но такое горе, и так сразу. До сих пор вот здесь огнем жжет, — приложил Пылаев руку к груди.

Колосков сжал его плечо.

— Успокойся… Иди в общежитие, приведи себя в порядок, и вместе пойдем к Чугуновым. Мы будем ждать тебя здесь, на мосту.

Через час летчики подошли к небольшому домику на окраине города. Летчики вошли в уютно обставленную комнатку, слабо освещенную тусклым светом электрической лампочки. Их встретили две девушки. Одна из них, блондинка с большими голубыми глазами, внимательно посмотрела на гостей и улыбнулась краешком губ:

— Пожалуйста, садитесь. Чугунова сейчас придет с работы, — она подошла ближе, протянула руку. — Меня зовут Людмила. А это моя подруга, Шура.

Только летчики успели сесть, как дверь распахнулась и в комнату вошла темноволосая, крупная девушка и какой-то военный.

— Я вижу, гостей много, — непринужденно заговорила вошедшая. — Будем знакомы — Вера Чугунова.

Яков назвал себя, потом взглянул на военного и отпрянул: перед ним стоял Константинов… Первое мгновенье они молча смотрели друг на друга. Потом Константинов неестественно рассмеялся:

— Девушки, я ведь забыл принести обещанный подарок. Сейчас схожу в общежитие и быстро вернусь.

Он круто повернулся и вышел.

— Постой, куда ты? — крикнул Колосков. Рванув с вешалки реглан, он бросился вдогонку. В дверях обернулся к товарищам: — Вот чудак! Убежал. Наш бывший летчик!

Константинов быстро шел по улице. Услышав позади себя шаги, он остановился.

— Оставь меня. Стыдно мне… — сказал он подошедшему Якову.

— Таня Банникова кое-что о тебе рассказывала.

— Ты, ты не презираешь меня, Яша? Я воевал честно. Руку вот мне, видишь, оторвало. Потом попал в окружение. Пробрался в Харьков. Сколотил группу таких же, как я, инвалидов. Как могли, немцам вредили… Сейчас работаю контролером в мастерских, ремонтируем танки. Помогаю семье Чугунова. Слово дал комиссару, что разыщу их.

В это время со двора домика донесся громкий голос Пылаева:

— Куда вы запропастились, идите, пришла Чугунова.

Яков сказал:

— Я рад, что ты изменился. Пойдем. Нас ждут.

— Я всю жизнь буду благодарен комиссару, — тихо говорил Константинов. — Он помог мне вылезти из болота. Никогда не забуду его слов: «В бою самое главное не потерять доверие товарищей».

Когда вошли в комнату, навстречу им с дивана поднялась женщина. Некоторое время молча она напряженно вглядывалась в Колоскова, потом, узнав его, проговорила:

— Вот вы какой стали, Яша. Не узнать сразу.

— Здравствуйте, Нина Павловна.

— Про мужа расскажите, — тихо попросила Чугунова.

Колосков стал рассказывать о комиссаре.

— Он и сейчас, Нина Павловна, для нас всех живой. Многим помог комиссар в тяжелую минуту… Учил нас любви к Родине, верности товарищу… В том, последнем своем бою он ведущим был, снаряд попал в его самолет. Над Харьковом сбили. Ну, а остальное вам рассказал Константинов.

Нина Павловна тихо плакала. Чтобы отвлечь ее, Яков спросил:

— Расскажите нам, как вы живете, может, в чем вам помочь. Считайте, что мы ваши родные, ваша семья. Это от командира полка подарки вам. А это — Колосков достал из планшета большой пакет, — деньги, собранные личным составом для ваших детей. Пусть они будут такими же, как отец, не забывают его.

— Зачем деньги, мы и так обеспечены. Я работаю мастером на заводе. Первое время, не скрою, трудно приходилось, а сейчас полегчало. За подарки-спасибо. А детей воспитаю такими же смелыми и честными, каким был Дмитрий… Сейчас они у деда, на Урале. — Нина Павловна встала и посмотрела на часы. — Вы простите, я тороплюсь. Наш цех сегодня ночью работает. Можете у нас заночевать, место для всех найдется. В тесноте, да не в обиде. Вера, угости их чайком.

— Нина Павловна, не беспокойтесь. Нам надо спешить, завтра на рассвете вылетаем, — Колосков поднялся.

— Так скоро… Что ж, желаю вам большого счастья, а главное… Мы все хотим, чтобы вы скорее возвращались с войны.

Колосков взволнованно ответил:

— Спасибо… постараемся…

— Берегите себя, а мы вас уж будем так ждать, так ждать…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Полк был переброшен на Курское направление. На аэродроме «Большая вишня» летчики разместились в бывших немецких землянках. Здесь в 1942 году находилась немецкая авиационная часть.

В одной из таких землянок отдыхали летчики и штурманы первой эскадрильи. Командир эскадрильи Яков Колосков в парадном костюме, при всех орденах и медалях, сидит за столиком. Возле дверей стоит моторист Шеганцуков.

— Товарищ командир, ну как же? — нерешительно спрашивает моторист.

— Я же сказал, нельзя… Понимаете? — в голосе Колоскова прозвучала явная досада. — Ты здесь нужен.

— Отец прислал письмо, — торопливо заговорил Шеганцуков. — Спрашивает: скажи, Хазмет сколько немцев ты убил? А что я отвечу? Ох, командир, еще раз прошу, пожалуйста, пошлите на передовую.

— Твой самолет сделал уже тридцать боевых вылетов, сбросил на врага сотни бомб. Это твоя работа. Так и напиши отцу.

— Враг отступает, — вел свое Шеганцуков, — наши люди уничтожают мировой капитализм, а я еще живого фашиста в глаза не видел. Я за старшего брата должен отомстить.

— Хорошо, Шеганцуков, — Колосков поднялся из-за стола. — Пошли на командный пункт полка. Я сам напишу письмо твоему отцу и сегодня же отправлю.

Шеганцуков попытался возразить, но Колосков не слушал его, вышел, и моторист, безнадежно махнув рукой, последовал за летчиком.

Через несколько минут дверь землянки распахнулась. Вбежал Исаев.

— Ребята, говорю по секрету. Сегодня у нас в полку сабантуй. Получен Указ…