Семён Борзунов - С пером и автоматом Страница 23

Держа автомат на боевом взводе, Яков осторожно подобрался к танку.

Зимний день короток, и Чапичев не заметил, как стемнело. Воспользовавшись этим, он с трудом открыл люк и забрался в танк. Внутри пахло горелой одеждой. Обшарив все, он понял, что экипаж выбрался из машины живым: истлела только оставленная одежда. Машина стояла передом к нашим траншеям. Посмотрев в щель, Чапичев заметил вспыхнувший на мгновение огонек: кто-то в окопе прикурил. Но это было видно только ему сверху. Сидящие в окопах немцы не могли ничего заметить.

— Интересно, что делается там, у гитлеровцев?

И Яков на мгновение высунулся из люка, посмотрел в сторону вражеских позиций.

Ночь стояла светлая, но видно было только метров на двести, не больше. Дальше все сливалось в морозной, голубоватой дымке. И вдруг, наверное, в километре от танка, Яков заметил костер, вокруг которого грелись гитлеровцы.

«Наши за лесочком их не видят, и потому немцы осмелели! Надо немедленно ползти назад и рассказать об увиденном командиру батальона».

И только он об этом подумал, как огонь вспыхнул ярче и осветил стоящие в ряд пушки.

«Уходить отсюда нельзя: надо помочь артиллеристам уничтожить батарею. — решил Чапичев. — Но как передать координаты?»

В подбитом танке аккумулятор не работал. Он похлопал себя по карманам. Нашел спички. Теперь надо устроить какой-то светильник. Начал шарить руками, искать промасленную ветошь, которая могла бы гореть. Наконец нашел какую-то тряпку. Поджег ее. Затем, то закрывая смотровую щель, то открывая ее, стал подавать сигналы в сторону своих окопов. Заметят ли, поймут ли, что в танке свой?

Но его долго не замечали. Тогда Чапичев через открытый люк выбросил горящую ветошь на снег. Наши сразу же заметили и над окопами на мгновение подняли фонарь: жди, мол.

И Чапичев стал ждать. Через некоторое время приполз артиллерист-корректировщик и тоже забрался в танк. У него был карманный фонарь для подачи сигналов. Яков рассказал ему обо всем, что успел заметить на вражеской стороне. Артиллерист, не мешкая, засигналил фонариком на батарею. Возле немецкого костра вспыхнул огненный столб. И тут же Яков услышал раскаты орудийных выстрелов. Корректировщик просигналил, чтобы перенесли огонь вправо.

Снаряды рвались то ближе, то дальше, то левее костра. Наконец враз ударило несколько наших пушек и там, где была немецкая батарея, сверкнули взрывы.

— Хорошо! — во весь голос крикнул Чапичев. — Поддай им еще!

И словно в ответ на эти слова в центре немецкого костра взметнулся черный фонтан. Потом все померкло.

— Тюв! Тюв! Тюв! — застучали вдруг по броне пули…

Решив, что это случайные, шальные пули, Яков нырнул в машину и закрыл люк. Стрельба усилилась. Значит, противник догадался обо всем и теперь их в покое не оставит. Однако не ждать же немцев в этом железном гробу.

Что же делать?

Наступил рассвет. Стрельба поутихла. Высунули банку. Резкий и звонкий удар вырвал ее из рук. Все ясно. Теперь надежда только на своих. Скорее бы заметили, что мы под обстрелом.

И вдруг с нашей стороны ударили из пулемета, винтовок и даже противотанкового ружья.

— Пулемет и винтовки — это понятно, но почему стреляет ПТР? — вслух недоумевал Чапичев. — Что они, хотят продырявить нас, в этом танке?

Вскоре сквозь пулеметно-ружейную стрельбу до слуха донесся рокот мотора.

«Танковая атака?» — ужаснулся Яков и сразу же вспомнил про роту автоматчиков, у которых было всего лишь одно противотанковое ружье. Нащупал на боку лимонку — одну-единственную, которую носил уже больше недели.

Но что лимонка для танка! Была бы противотанковая — тогда другое дело…

Не успел Чапичев подумать, что можно предпринять, как их железный гроб долбануло так, что он сдвинулся с места. И тут же в крышку люка ударили чем-то тяжелым. Потом раздался крик:

— Русиш капут!

— Все. Влипли! Как зовут-то тебя, артиллерист?

— Ваня.

— Так вот, Ваня. Отсюда мы, возможно, не выберемся. Будем держаться до конца. Вот граната…

— Само собой! Помирать, так с музыкой…

Чапичев закрыл изнутри люк башни, и они спустились на дно танка. В смотровую щель он увидел, что возле танка стоял огромный тягач и немецкие солдаты цепляли буксир.

«Сразу два дела хотят сделать: танк на переплавку увезти и нас на мыло отправить», — подумал Яков.

В люк барабанить перестали. Снова послышался голос. Зная немецкий язык, Чапичев понял, что гитлеровцы обещают им свободу и просят открыть люк, чтобы их механик-водитель помог отбуксировать подбитый танк. Припомнив все нужные слова, Яков ответил, что сделает это сам.

Немцам, видимо, такой оборот дела понравился. Но теперь по танку застучали пули с нашей стороны, и гитлеровцы боялись лезть на башню, предпочитая укрываться за броней.

Тягач вдруг взревел во всю мощь, качнулся и дернул подцепленный танк.

Сердце у Якова упало. Вскоре он спохватился, что обещал управлять машиной и, взявшись за рычаги, повернул танк вслед за тягачом. Теперь он двигался быстрее.

Постепенно Чапичев стал забирать правее, чтобы вынудить тягач поближе подойти к лесочку: в голове родился дерзкий план побега.

— Держись, артиллерист! Не все еще потеряно… Через некоторое время в смотровой щели с правой стороны показалось чернеющее на снежном фоне мелколесье. Вечером, да и днем, Чапичев не видел здесь немцев: место было с сильным наклоном в нашу сторону — неудобное для маскировки. Но для пленников оно оказалось выгодным тем, что вблизи начинался лес, по которому можно было пробраться к своим. Весь вопрос в том, как выбраться из машины и не попасть в лапы фашистов. Кинуть гранату? Но она упадет около танка и сделает очень мало. Открыть люк и выпустить гранату на веревочке, чтобы она не скатилась сразу на землю, а взорвалась на броне? Тогда она сбросит тех, кто сидит на танке, а они тем временем выскочат и скроются в лесу. Только вот где взять веревку? Стоп, для такого дела подойдет брючный ремень!

Произошло то, на что Чапичев не мог рассчитывать. Лимонка, разорвавшись на броне, впереди башни, не только разбросала сидевших здесь автоматчиков, но и повредила трос. Он лопнул. Танк остановился. Тягач же продолжал двигаться вперед. Яков и артиллерист стремительно выскочили из башни, спрыгнули на землю и помчались по редколесью. Не успели они пробежать и сотни метров, как сзади застрочили автоматы. Яков бежал быстрее и быстрее, увлекая за собой артиллериста: отстреливаться было бессмысленно. Чапичев боялся только одного, чтоб не ударил пулемет: тогда их могли скосить шальной пулей. Но вели огонь только автоматчики. Немцы, сидевшие в окопах, стрелять не решались: боялись попасть в своих.

На нашей стороне, видно, поняли, что произошло, и ударили из двух пулеметов. Яков чувствовал: товарищи бьют по немецким автоматчикам, которые их преследовали.

Вдруг что-то больно дернуло за руку: Чапичев даже оглянулся. Но рядом никого не было. В полсотне метров от него бежал немец. Первой мыслью было остановиться и спокойно, прицелившись, сразить преследователя. Но Яков и артиллерист находились уже в лесу, где не было снега. Не оставляя следов, они продолжали бежать. А тут, как назло, левая рука Якова нестерпимо ныла — все сильнее он чувствовал боль.

Устав до изнеможения, Чапичев остановился, чтобы перевести дух. Сделав три очень глубоких вдоха и выдоха, как приучил себя еще в юности, он успокоил буйно клокотавшее сердце и стал внимательно прислушиваться. Ваня-артиллерист лежал на земле и тяжело дышал.

Позади слышался гул тягача. Стрельбы уже не было. С востока доносились отрывки русской речи.

Чапичев попытался поднять артиллериста, и, тяжело ступая, они двинулись в сторону своих.

Вскоре раздался крик:

— Стой! Кто идет?

— Ребята! Свои мы. Помогите!

— Кто, спрашиваю? — еще суровее послышалось в ответ.

И тут же другой, более добродушный голоса

— Та чи не бачишь, свой людына.

— Давай скорее сюда!

— Кто и откуда вы?

— Я журналист… Из армейской газеты…

— Хлопцы! Так это ж наш поэт!

— Поэту тоже нужна медицинская помощь…

Дальше Чапичев уже ничего не слышал.

Неугомонный

Ранение оказалось не опасным, но Чапичев потерял много крови, и врачи задерживали его в госпитале. Политрук же считал себя совершенно здоровым, и ему было обидно отлеживаться на больничной койке, когда его товарищи вели тяжелые бои. Он старался не терять времени даром. Много читал, писал новые стихи. Внимательно следил за сообщениями Совинформбюро, ежедневно вычерчивая на карте изломанную линию фронта.

С новыми газетами он отправлялся по палатам, читал, рассказывал раненым об отличившихся воинах. Скоро в госпитале узнали, что Яков — поэт, и просили его почитать стихи. Политрук не отказывался и охотно вспоминал стихи своих любимых поэтов — Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина.