Юрий Чернов - Война погасила маяки Страница 23

— Погоди. Вот есть и про остров. «Герой боев — комсомолец Бородулин», — прочел тот же голос. — Член Всесоюзного Ленинского комсомола старшина Бородулин смело вступил в бой с прорвавшимися гитлеровцами. Фашистская пуля пробила грудь воина, намок от крови комсомольский билет, а отважный балтиец не выпускал из рук ручного пулемета. Меткими очередями он уничтожил четыре вражеские машины и большую группу солдат. Когда подоспела помощь, Бородулин был трижды ранен, но продолжал стрелять. Защитники Эзеля, берите пример со старшины Бородулина!»

Над головами раненых проносились снаряды последних пушек капитанов Стебеля и Букоткина {9}. Подходил к концу боезапас. 315-я вынуждена была перейти на стрельбу отдельными башнями, а затем — поорудийно. Выстрелы фугасных снарядов артиллеристы чередовали с бронебойными. Предназначенные для поражения боевых кораблей, защищенных толстой броней, эти снаряды при стрельбе по наступающему на суше противнику оказывали главным образом моральное воздействие.

Измотанные тяжелыми боями советские воины находили в себе силы и с винтовками и гранатами в руках бросались в атаки на врага. За последние дни боев остатки гарнизона 45 раз контратаковали противника, задерживая его продвижение.

Днем 2 октября фашисты прорвали последний оборонительный рубеж Каймри — Рахусте. Вражеские снаряды и мины стали рваться у пристани Мынту, где под дощатым навесом укрывалось пять оставшихся торпедных катеров.

Штаб БОБР пытался эвакуировать с острова хотя бы часть раненых. После одного из вражеских налетов на риф у маяка Сырве выбросился поврежденный буксир «Лиза». Для осмотра буксира направили старшего лейтенанта В. П. Дыкого с группой катерников. Это были ремонтники, ранее лишившиеся своих катеров и после боя приводившие в порядок катера товарищей. Посланные моряки должны определить, можно ли снять буксир с камней, залатать его пробоины, ввести в строй машину и использовать «Лизу» для перехода на Хийумаа.

Из пяти торпедных катеров, оставшихся на острове, только четыре могли выходить в море. Да и на тех моторы были изношены до предела, а многочисленные пробоины заделаны в импровизированной мастерской, под которую приспособили мастерскую строительства, ведавшего оборонительными работами. Пришлось поизобретать механику дивизиона К. Д. Добровольскому, чтобы на пирсе сделать подъемник для осмотра корпуса, смены винтов и погрузки торпед и множества других, не менее важных приспособлений. Пятый катер старшего лейтенанта А. Н. Ткаченко, возвращаясь с боевого задания, получил серьезные повреждения и выходить в море уже не мог.

Старший политрук дивизиона Д. М. Грибанов, вернувшись от маяка, куда ездил вместе с Дыким, по лицам товарищей увидел: что-то случилось. Так оно и было. Только что к катерникам приезжал комендант БОБР. На КП в просторной землянке на берегу залива он собрал командиров.

Осмотрев всех, достал из сумки телеграмму. Громко, чтобы все слышали, прочел: «Шесть самолетов с подвесными бачками, если позволит погода, высылаем завтра утром. Отобраны лучшие летчики. За вашей борьбой с фашистской сволочью внимательно следим. Гордимся вашими боевыми успехами. Отличившихся представляем к правительственным наградам. Крепко жмем ваши руки. Жуков, Жданов».

Генерал-лейтенант замолчал, но все присутствующие хорошо понимали, что приехал он по какой-то другой, более важной причине. Так оно и было.

— Обстановка очень серьезная, товарищи. Пока помощь подоспеет, мы должны быть готовыми ко всему.

— Командир дивизиона, — обратился Елисеев к Богданову, — подготовить один катер для ночного перехода на Хийумаа с партийными документами. На нем пойдет начальник политотдела Копнов.

Ночью несколько машин подошли к береговой базе в Мынту. Прибыл штаб Береговой обороны. Началась посадка на катера.

3 октября 1941 года в 1 час 20 минут четыре перегруженных торпедных катера покинули пристань Мынту. На каждом из них, кроме команды, находилось по 40–45 человек вместо положенных 15.

Пятый катер старшего лейтенанта Алексея Никифоровича Ткаченко продолжал ремонтироваться. На нем осталась ремонтная бригада во главе с воентехником 2-го ранга П. А. Агеевым.

Да, катера нуждались в ремонте. Но они еще могли наносить удары по противнику. Наконец, на них можно эвакуировать хотя бы часть гарнизона, пускай сто — сто двадцать человек. Взорвать катера можно, но это крайняя мера.

Своими мыслями военком дивизиона старший политрук Грибанов поделился с командиром. Капитан-лейтенант порекомендовал доложить об этом в штаб. В штабе предложение молодого политработника нашли дельным. Старшим на полуострове назначили командира 3-й отдельной стрелковой бригады полковника Петра Михайловича Гаврилова.

Днем 3 октября бои на Сырве разгорелись с новой силой. Фашисты вели наступление вдоль дороги, не рискуя заходить глубоко в лес. Это облегчало положение обороняющихся.

В этот день в штабе Краснознаменного Балтийского флота получили с Сааремаа радиограмму: «Командование БОБР выбыло на Даго. Отправил туда же трех специалистов. Сам остался со Снимщиковым до последнего. Видимо, отсюда не вырваться. Мы прижаты к воде. Отступать некуда, помощи тоже не ждем. Если удастся — мелкими группами будем пробиваться на материк. Настроение здоровое. Еще раз прошу: за документы не беспокойтесь, уничтожим, в руки врагу не дадим. Привет всем».

Радиограмму подписал начальник шифровального отделения штаба БОБР техник-интендант 2-го ранга Александр Дмитриевич Пантелеев. Вся жизнь этого мужественного человека была связана с флотом, с Балтикой.

Во время призыва молодой слесарь зерносовхоза попросил, чтобы его направили служить на корабли. Учебный отряд, подводные лодки. Нелегкой в первое время показалась военно-морская служба, но коммунист Пантелеев не искал легкой жизни. И когда подошло время увольнения в запас, он сообщил родным: «Остаюсь на сверхсрочную». Александр Дмитриевич хотел окончить среднюю школу и поступить в военно-морское училище. О самоотверженной службе его несколько раз писала флотская газета. Война помешала осуществлению его планов.

Как вспоминает командир комендантской роты, оборонявшей командный пункт, техник-интендант 2-го ранга Алексей Николаевич Борисов, 3 октября противник усилил артиллерийский и минометный огонь по КП. В этот день Пантелеев со своим помощником В. Н. Снимщиковым уничтожал секретные документы. Поблизости на костре начальник административно-хозяйственной части бригады Александр Иванов сжигал штабные дела. Красноармейцы закапывали сейф с деньгами и облигациями. На приметной сосне делали зарубки. Рота Борисова получила приказание отойти на юг. При расставании со своим другом Пантелеев сказал:

— В прошлую войну мой отец натерпелся в германском плену. Я сдаваться не буду.

Из штаба флота послали радиограмму: «Эзель, Пантелееву. Комфлота приказал документы уничтожить немедленно, самим переходить на Даго». Была в этой радиограмме еще одна фраза, говорившая о беспокойстве за судьбу шифровальщика: «Почему не ушел с командованием?» Однако и без ответа было ясно: связь с гарнизоном должна поддерживаться. Для этого и остался коммунист Пантелеев. Помощник начальника отдела связи КБФ майор Демешко, посылавший радиограмму, вычеркнул эту фразу.

Старшина из штаба БОБР А. М. Манаков в письме родным Пантелеева после войны сообщал: «Последний раз я его видел в 10 часов вечера 4 октября. На радиостанции он уничтожал последние документы».

Во время войны отцу и матери Пантелеева кто-то переслал записку. Направлена она была с попутчиком, покидавшим Сааремаа на самолете незадолго до окончания боев. В ней Александр Дмитриевич сообщал: «Подробно писать нет возможности. Время очень серьезно. Мы находимся в полном окружении. В плен сдаваться не будем и, если нужно, то умрем за Родину. Что б ни случилось, обо мне не беспокойтесь. Войны без жертв не бывает. Очень жаль детей. Объясните им, когда вырастут, где я был и что делал.

Ваш сын Александр».

Позднее товарищи рассказывали, что, разделавшись с документами, Пантелеев вместе с другими защитниками отбивал атаки автоматчиков. Последний патрон он приберег для себя.

Обстановка на фронте не позволяла перебросить самолеты на помощь защитникам Сааремаа. Тяжелое положение складывалось под Ленинградом. На острове приближался трагический финал. С наступлением темноты у маяка Сырве и на пристань Мынту стали собираться остатки островного гарнизона. Много было ходячих раненых. Ждали обещанных с Хийумаа катеров. Ночью бой затих. Лишь упруго раскатывались залпы с моря. Вражеские корабли снова обстреливали полуостров. Батарея Стебеля на этот раз не отвечала. Артиллеристы берегли боезапасы до последнего дневного боя.

Около 8 часов утра оставшийся на Мынту полковник Гаврилов приказал командиру катера № 154 заводить моторы и выходить в море. Вместе с Гавриловым на торпедном катере ушли военком 3-й отдельной стрелковой бригады батальонный комиссар Кулаков, капитан 3-го ранга Фадеев, начальник политотдела Батраков, инженер Гинзбург и ряд других командиров и политработников. За себя на Сырве Гаврилов оставил боевого офицера, участника войны с белофиннами полковника Николая Федоровича Ключникова.