Валерий Горбань - И будем живы Страница 23

Над столом повисла неловкая тишина. Еды еще оставалось море. Места в крепких, привычных к любым перегрузкам желудках — бездна. Но, настроение явно пошло на убыль.

— Ладно…, - Василий загадочно улыбнулся, — Ты и ты, ткнул он пока еще точным пальцем в две могучие грудные клетки, обладатели которых загрустили особенно заметно, — За мной!

Через пару минут, Василий вернулся в комнату, держа в руке полиэтиленовый тюк, набитый большими и маленькими одноразовыми бумажными стаканчиками для мороженого. Его новоявленные адъютанты внесли следом стандартный двадцатилитровый молочный бидон. В гробовом молчании алюминиевая емкость для самого безалкогольного напитка в мире была водружена рядом со столом, на месте сдвинутой торопливой ногой одинокой бутылки из-под водки.

— Мы тут утречком кое-что прихватили с собой с молокозавода. Большие стаканчики — это ИЗ ЧЕГО кушать. Маленькие это — КУДА наливать. А вот ЧТО наливать?… Это мы прихватили с другого завода…

От напряженного любопытства один из собрят аж нос сморщил, и все его лицо, ярко, как у персонажа обожаемой всем российским спецназом группы «Маски-шоу», отразило общее чувство: «Ну, не тяни резину, хватит кровь-то пить!»

Василий откинул крышку.

Тысяча вторая ночь!

Новая сказка Шахерезады, рассказанная джинном в тельняшке и со славянском носом на неотмываемом от мазуты лице, в одной из долин Северного Кавказа, среди дымящихся руин недавно прекрасного города.

Двадцать литров благоухающего, как шербет, напитка из бездонных нержавеющих цистерн грозненского коньячного завода…

Вот уже третий час, с небольшими перерывами на тосты и на поедание еще сохранивших домашний вкус деликатесов, экипаж «Домового» рассказывал новичкам о чеченской войне. Первые два тоста были посвящены знакомству: кто — откуда, и где это на карте. Третий, по традиции, не чокаясь — за погибших товарищей. Четвертый — чтобы за них самих не пришлось пить третий… В пятом, Дэн и Василий извинились перед новыми друзьями за то, что разнесли город и перебили большую часть духов, не дожидаясь прибытия коллег. А затем, по очереди, старательно пересказали все, что услышали вчера на молокозаводе от действительно опытных братишек.

В конце концов, воевать предстоит вместе, и грех — не поделиться тем, что уже успели узнать сами. Коллеги слушали внимательно, ловили каждое слово, и Дэн с Василием с удовольствием купались в лучах их восхищенных взглядов.

Но поддерживать разговор становилось все труднее и труднее, да и глаза начали слипаться. Дэн взглянул на часы. Стрелки подбирались к двенадцати. А во сколько завтра поднимут, один Бог ведает.

Василий понял жест напарника, поднял кружку с остатками ароматного «антидепрессанта» на дне и со скромным достоинством произнес:

— Ну что ж, приятно было познакомиться. Будем воевать и набираться опыта вместе. Тем более, что мы с Дэном пока себя еще суперменами тоже не считаем…

— А сколько вы уже здесь — по-прежнему почтительно спросил один из новых побратимов.

На двенадцать часов больше вас. Мы вчера вечером прибыли. А в этой комендатуре — с сегодняшнего утра…

Иса ушел на другой день после похорон племянников. Один из родственников, отлеживающийся дома с ранением, дал ему свой автомат, с условием, что когда он добудет себе собственное оружие, то это вернет хозяину.

Отец ничего не говорил сыну. Все было сказано судьбой и законом кровной мести. Но стариковские глаза его утратили привычную жесткость и уверенность. Вся печаль жизни была теперь в них. Жизни, которая дала ему не так уж много хорошего. А потом еще и забрала почти все, что дала.

Иса не успел добыть свой автомат. И не вернул чужой. Но он не потерял чести. Отряд, в который он ушел, оборонял знаменитый «Зеленый квартал» на подходах к дудаевскому дворцу. Оборонял стойко, нанося федералам тяжелые потери. Но в тот день, когда в отряд пришел Иса, их атаковал батальон балтийской морской пехоты. Многие из морских пехотинцев были такими же мальчишками, как и те, кого доедали одичавшие собаки на городских пустырях. Но дрались они совсем по-другому. И Иса стал шахидом.

По обычаю, погибших в бою хоронят отдельно, рядом с другими павшими смертью воинов. Но в этом районе не было такого места. И тогда на старом кладбище, рядом с давно заросшими могилами, появился свежий холмик, в изголовье которого была воткнута острием вверх перевязанная зеленой лентой импровизированная пика.

Сообщить отцу о гибели сына и о том, где он похоронен, его друзья смогли только через три дня. Бойцы, которые принесли эту черную весть, хотели сразу уйти, чтобы не подвергать семью опасности. Но не посмели. Глава дома не удерживал их, он просто вел себя и общался с товарищами сына так, что уйти не было никакой возможности. Оскорбить гостеприимство достойного и мужественного старика — это было немыслимо.

Поздний ужин, на который было собрано все, что имелось в доме съестного, прошел по обряду поминок. Наконец, гости, многократно извинившись, как будто уходили не в смертный бой, а на веселую пирушку, распрощались.

За столом женщин не было, еду старшим подавал тринадцатилетний сын Исы — Абдул-Малик.

Но проводить гостей вышли все.

Абдул-Малик хотел уйти с бойцами. Их семья потеряла пятерых, и даже если отец успел расквитаться за предыдущие смерти, кто возьмет плату за его жизнь? Старейшина не должен подвергаться опасности, пока в роду есть хоть один молодой мужчина. Так что, теперь, этот долг на нем, на Абдул-Малике, если старшие признают его взрослым и достойным такой чести. Его мать не возражала. Белая, как мел, и напряженная, как натянутая струна, она, стояла, сжав губы, и молча ожидала решения отца. Хажар была готова произнести древние и великие слова: «Я беру весь харм на свою грудь!».

Только гордые матери могут растить гордых сыновей. Но кто знает, как им это дается?

Старший группы избавил старика и женщину от новой тяжкой ноши. Он сказал Абдул-Малику:

— Твой отец был всем нам братом. Его долг кровной мести перешел на нас. Но у твоего отца был и другой долг. Теперь ты обязан заботиться обо всей семье, о ваших женщинах. Ты станешь помогать и нам. Мы будем приходить сюда на отдых. Может быть, прятать раненых. Мы дадим знать заранее, и ты позаботишься, чтобы мы не попали в засаду.

Маленький мужчина понял, что ему отказывают, но так, чтобы не обидеть, и позволить сохранить лицо. Пряча мгновенно вскипевшие слезы разочарования, он попытался было возразить. Но, услышал строгое замечание:

— Если ты хочешь стать воином, то должен понимать дисциплину.

А затем, старший из гостей обратился к Мадине:

— Сестра, ты бы навестила свою соседку — Насият? Ее муж просил передать ей привет и сказать, что у него все нормально. Сам он пока не может отлучиться домой.

— Конечно, схожу.

И бойцы ушли, полные гордой непокорности и неутолимой мстительной ненависти.

А Мадина, уже в который раз с того черного дня, пожалела, что она не родилась мужчиной.

Хорошо быть человеком, несущим хорошую весть. Но, Мадина шла к соседке с тяжелым сердцем, через силу. Сама, без особой нужды она никогда не заходила к Насият в гости. Но, отказать в такой просьбе было нельзя. А дальше действовал старый закон: слово не сказанное — твой раб, а сказанное — твой хозяин.

Начало войны, обернувшееся страшной трагедией для всей Чечни, как ни странно, сыграло самую благотворную роль в положении этой скандальной семьи. Тот, кто последовательно и настойчиво боролся с российским присутствием на чеченской земле, кто истреблял «русскую пятую колонну», с явным нетерпением ожидавшую прихода федералов, вновь оказался на коне. Единственным, что омрачало торжество Ахмеда, была необходимость лично участвовать в боевых действиях и рисковать своей, такой драгоценной и такой веселой жизнью. Но, его заслуги не остались без внимания. Его, после ряда проверок делом и кровью, принял в свою личную команду возглавивший ДГБ Абу Мовсаев, отличавшийся исключительной подозрительностью и выдающейся даже среди боевиков жестокостью. Вскоре, Ахмед прекратил бессмысленную и опасную беготню в разбитых домах, под разрывами снарядов и злым взвизгиванием пуль. По приказу руководства, он стал личным порученцем и связным влиятельного араба, недавно появившегося в Чечне. А затем, уже по поручению своего нового начальника, вошел в группу, готовившую базу для организации подпольной работы в городе. Вслед за собой он перетянул и Аслана. Свой человек — свой глаз и своя рука.

О том, какой важной птицей стал Ахмед, Мадина, естественно не знала. Но это было неважно. Будь он хоть Президентом Ичкерии, это не изменило бы ее отношения ни к нему, ни к его супруге. Но, перед воротами соседей она все-таки остановилась, чтобы собраться и настроиться на дружелюбный, уважительный лад. Лицемерить Мадина с детства не умела, а сейчас ей вообще было безразлично, кто что подумает, и кто что о ней скажет. Но, проявляя уважение к другим, ты, прежде всего, уважаешь себя.