Михаил Толкач - Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ Страница 24

Уже рассветало. Одного побаивались – не столкнуться бы с немецкими истребителями. Нас сильно обстреляли над линией фронта, но до площадки «подскок» дотянули благополучно.

В нашем 699-м транспортном авиационном полку эти полеты назывались «Опуевская операция». Базировались мы тогда на Валдайском озере, жили в монастыре, на острове.

На следующий день опять к десантникам. Им пришлось организовывать прием самолетов на болоте: выровняли площадку, устроили сигнализацию. С посадкой прилетали У-2 и несколько самолетов Р-5. Тяжелые ТБ-3 сбрасывали сапоги, табак, спирт, патроны на парашютах. Все это принимали разведчики знакомого мне лейтенанта Виктора Журавлева.

Как нам было известно, с десантниками по нашим следам работали также ребята из Прибалтийской авиагруппы ГВФ.

К нам в Валдай из Выползова доставлялись продукты в упаковке, медикаменты в картонных мешках, боезапасы в тюках – все это в леса к Тарасову. А от него – раненых и обмороженных.

В Опуевской операции были задействованы пилоты Иван Степанович Васильковский, Василий Яковлевич Федоров, Яков Титович Агеенко, Николай Тихонович Глазунов, Петр Филиппович Дурнев, Николай Михайлович Романов, другие летчики и штурманы из нашего полка.

Состояние лыжников-парашютистов было плохим: люди голодные, боеприпаса мало, десятки, если не сотни, обмороженных и раненых. Истощенные десантники едва передвигались, но настроение было боевым. Появлялся на площадке сброса комиссар Мачихин, всегда с шуткой-прибауткой, с улыбкой привета – уважал он летчиков! Мы не уставали удивляться: сколько мужества у людей! Прилетали с посадкой на болото около двадцати раз. Действительно, образовался воздушный мост.

18 марта 1942 года на исходе ночи нас атаковал ночной истребитель фашистов. Самолет мой сгорел, а меня ранило. Часа в два ночи 19 марта меня и штурмана вывез из болот старший сержант Константин Александрович Сысков, свердловский парень. Это было последнее свидание с десантниками Тарасова. Обнялись с Журавлевым, он постоянно дежурил у продуктов. Мы взлетели под сплошным огнем фашистов. Они окружили место посадки, простреливали из минометов каждый метр. Так что практически наш аэродром прекратил существование. Но десантники еще не раз восстанавливали его и получали помощь по воздуху. Опуевская операция летчиков и десантников МВДБ-1 была смелой и дерзкой – аэродром действовал минимум неделю в самом центре окруженных немецких войск.

Когда нам с Якуниным удалось разыскать бригаду, генерал Т.Ф. Куцевалов наградил нас водкой и колбасой. Других наград в тот раз не получили, как говорится, по горячим следам. Ходили слухи, правда, что хотят наградить, но вскоре все забылось – военные тревоги, что лавина в непогодь, затерли, затмили.

После излечения я вновь летал. Помню, весной 1942 года мне приходилось садиться в районе Молвотицы. Там мне попалась фашистская листовка, занесенная, вероятно, зимним ветром. Крупными буквами напечатано: «Тарасов, сдавайся!» Видно, насолили десантники немцам».

«Меня вызвали к начальнику штаба батальона Кузьме Тимофеевичу Пшеничному, – пишет из Кизела Пермской области активный участник штурма Малого Опуева Леонид Иванович Морозов. – Сидит в каске, будто в атаку собрался. «Необходимо установить связь с Малым Опуевом, – сказал начштаба. – Держится ли наш гарнизон? Были ли в деревне десантники других батальонов? Или десантники 204-й ВДБ?.. Нападали ли немцы? Что с ранеными?»

Присутствовавший при разговоре комбат-1 Иван Иванович Жук предупредил: «Учти, Морозов, последняя связь с Малым Опуевом была пять суток назад. Берегись «кукушек». Немцы научились у финнов прятать снайперов на деревьях».

Обеспечить переход поручили нескольким десантникам из пулеметного взвода Дмитрия Олешко. Все документы и бумажки я оставил в роте. «Ребята Малеева говорят, что в Опуеве немцы. У них ходил туда Клепиков, разведчик опытный. Будь начеку!» – наказывал командир роты Иван Мокеевич Охота.

«Не испугаешься?» – спросил на прощанье комбат Жук. Как мне ответить? Сказать, что боюсь? Или не боюсь?.. Сказать, что не боюсь, бахвальством отдало б. Признаться, что замирает сердце, тоже не годится. Я ведь комсомолец! «Два раза не умирают, товарищ капитан», – сказал я. «Засучи левый рукав маскхалата – примета для своих», – напомнил Пшеничный.

Присели на сваленное дерево. Помолчали. Старшим наряда от пулеметчиков оказался Костя Возяков, мой друг детства. Нас из Губахи в бригаде десантников было около семидесяти добровольцев. Не всех я знал. А вот Николая Сошина, Петю Коровина, Ивана Мишина, Петю Горбунова, Костю Возякова знал отлично по шахтерскому поселку. До войны работал на шахте имени М.И. Калинина. И почувствовал я тогда себя увереннее, увидя старинного друга.

По знакомому лесу вышли мы к огородам Малого Опуева. В густом ольшанике ребята Кости Возякова укрылись и остались в засаде. Мы с Костей обнялись. Что ждет меня в тех темных избах, чернеющих за белым выгоном?.. «Ждем до рассвета, Леня. Если напорешься на немцев, возвращайся. Прикроем огнем».

Малое Опуево. Лесное сельцо на краешке болота. От железной дороги отделено с севера топями и трясинами Невьего Моха. Снегом занесено до крыш. Летом сюда, наверное, можно только пешком: гиблое место!.. Куда забросила меня война?..

Село будто спит. Лишь со стороны Подсосенок доносятся редкие одиночные выстрелы – немцы пуляют от страха. Над темным небом мигает зарево, подсвечивая вышину багрецом.

Проверил, все ли прикрыто белым маскхалатом, засучен ли левый рукав. Насторожил автомат, которым меня снабдили в роте. Потопал. Верил, что ребята из засады следят за каждым движением в деревне, опередят врага. И теплилась надежда, что в Малом Опуеве свои, что Фомичев еще жив и держит оборону.

Удачно перебежал открытое поле, укрылся в кустах над речкой Чернорученкой. Съехал по откосу вниз. В затишье отдышался и выглянул на деревенскую сторону. Полуразбитое гумно. От многих изб пепелища! И затукало сердце учащенно: бой был!.. Проверить все же надо. До первой избы шагов с полсотни. Пополз, роя в снегу канаву.

– Стой! – Не успел я опомниться, как лежал с кляпом во рту. Подняли. Обыскали.

– Шаг в сторону – пуля в затылок! – предупредили по-русски. По улице вели без утайки. Кто они? Партизаны? Переодетые немцы? Изменники из местной полиции? В белых балахонах, валенках – угадай-ка!.. Втолкнули в подвал разрушенного деревянного дома. Пахнуло лекарствами и мокрыми портянками.

– Вот, крался в деревню из леса. – Человек в белом маскхалате отступил, и я очутился в свете немецкой плошки. Из темноты шагнул Фомичев, узнал меня. Торопливо вынул из моего рта грязную тряпку. Я сплюнул и выругался:

– На своих кидаетесь! Рукав зачем засучивал?..

– Мало ли.

– Не сердись, Леня, служба! – Фомичев обрадовался моему приходу. Угостил вареной картошкой и кислой капустой.

Немцы не раз пытались отбить Малое Опуево. Наши ребята умело применяли трофейное оружие: минометы, крупнокалиберный пулемет и гранаты на длинных ручках. После очередной стычки Фомичев и его товарищи ползали по снегу, иногда под носом у фашистов, собирали автоматы и патроны, добывали еду в ранцах убитых немцев. Захватчиков колошматили их же оружием.

Автомашины подрывались на трофейных минах. Лазутчики врага – на пехотных «сюрпризах». Наткнувшись на плотную стену огня, оккупанты откатывались ни с чем. Деревню бомбили. Обстреливали из пушек. Десантники же – словно вкопанные. Ранило десантника Семена Хлебникова с повреждением двух ребер – остался в строю. В гарнизоне нестроевых не было, даже тяжелораненые, приходя в сознание, набивали патронами рожки немецких автоматов, проверяли пулеметные ленты. Сердобольные женщины выхаживали больных и легкораненых. Умерших относили на берег Чернорученки и засыпали снегом. Копать могилу не было ни времени, ни силы.

С другого конца деревни, что ближе к Большому Опуеву, приходили десантники 2-го отдельного батальона. Фомичевцы делились с ними продуктами. Капитана Струкова с погибшими ребятами похоронили на обрыве оврага, в воронке от тяжелой бомбы.

Фомичев рассказывал обо всем обстоятельно, с подробностями, и нотки гордости звучали в его хриплом голосе: «Комсомольцы всюду первыми, так и передай Саше Кокорину!»

Понять ее, эту гордость, можно: горстка парашютистов-лыжников – на две трети раненые и обмороженные – удерживала село в центре стотысячной гитлеровской армии! Почти десять дней и на порог деревни не пускала врага.

Поднялось солнце. Выходить из деревни стало рискованно: летали самолеты в поисках лыжников, осмелели патрульные на просеках и дорогах. Фомичев усилил охранение и повел меня в импровизированный лазарет. У входа в полуобвалившуюся избу с винтовкой СВТ стоял парень. Одежда гражданская. Выправка не строевая. Фомичев использовал добровольных помощников из местных жителей…